Помечтай немножко - Сьюзен Элизабет Филлипс

— Я вегетарианка.

— Кристи видела, как ты ела мясо.

— А ты что, гастрономическая полиция?

— Просто я не понимаю. Если только… — Боннер бросил на Рэчел проницательный взгляд. — Когда ты в первый раз при мне хлопнулась в обморок, я дал тебе пирожное. А ты тут же пыталась сунуть его твоему ребенку.

Рэчел замерла.

— В этом дело, верно? Ты отдаешь свою еду ребенку.

— Во-первых, его зовут Эдвард, а во-вторых, тебя это не касается.

Глядя на нее, Боннер покачал головой.

— Ты ведешь себя как ненормальная. Ты ведь и сама это знаешь, не так ли? Твой сын ест более чем достаточно, а ты моришь себя голодом.

— Я не хочу об этом разговаривать.

— Черт побери, Рэчел, да ты просто чокнутая.

— Никакая я не чокнутая.

— Тогда объясни мне, в чем дело.

— Я не обязана тебе ничего объяснять. И потом, уж если кому и рассуждать об этом, то только не тебе. Может, ты сам этого и не замечаешь, но уж у тебя-то точно давным-давно крыша поехала.

— Наверное, именно поэтому мы с тобой хорошо ладим.

Это было сказано так просто и тепло, что Рэчел едва не улыбнулась. Гейб отхлебнул глоток из банки. Она же, взглянув вдаль, туда, где над верхним обрезом экрана виднелись горы, вдруг вспомнила о том, как они понравились ей, когда Дуэйн впервые привез ее в Солвейшн. Когда она смотрела на покрытые зеленью склоны из окна своей спальни, ей казалось, что она видит перед собой лик Всевышнего.

Снова посмотрев на Гейба, Рэчел на короткий миг ощутила, что перед ней не враг, а просто человек, такой же несчастный и потерянный, как и она сама.

Гейб, откинув назад голову, внимательно смотрел на нее.

— Слушай, ведь твой парнишка… Он ведь каждый вечер плотно обедает, верно?

Охватившее ее на короткое время теплое чувство разом исчезло.

— Ты что, опять за свое?

— Ответь мне на вопрос, и все дела. Он ведь сытно обедает, верно?

Рэчел неохотно кивнула.

— И завтракает тоже? — гнул свое Боннер.

— Ну да, вроде бы.

— В садике всем детишкам дают перекусить и кормят их хорошим, сытным ленчем. А когда он возвращается домой, кто-то из вас — либо ты, либо Кристи — наверняка дает ему еще чем-нибудь подзаправиться?..

Вот только не факт, что так будет и в следующем месяце, не говоря уже о следующем годе, подумала Рэчел, и по спине у нее побежали мурашки. Она почувствовала себя так, словно ее толкали на какой-то нехороший и опасный поступок.

— Рэчел, — снова заговорил Боннер, — пора тебе заканчивать голодовку.

— Не болтай ерунды!

— Тогда объясни мне, чего ради ты себя истязаешь?

Если бы Гейб говорил своим обычным грубоватым тоном. Рэчел было бы проще, но сейчас в голосе его звучали непривычные мягкие интонации, против которых у нее не было почти никакой защиты, и потому она сочла за лучшее, собрав остатки сил, броситься в атаку:

— Я отвечаю за него, Боннер. Я, я одна, и никто другой!

— В таком случае тебе следует получше заботиться о себе.

— Не лезь ко мне с советами, — отрезала Рэчел и прожгла Боннера злобным взглядом.

— Учти, чокнутым лучше держаться вместе.

Сказав это, Боннер бросил на Рэчел такой полный понимания и сочувствия взгляд, что у нее перехватило дыхание. Она хотела сказать еще какую-нибудь колкость, но не смогла.

— Я не хочу об этом говорить.

— Вот и ладно. Лучше поешь.

Пальцы Рэчел судорожно сжали лежащий у нее на коленях бумажный пакет. В душе она вынуждена была признать, что Боннер прав: как бы она ни истязала себя, это не могло гарантировать Эдварду защиту от жизненных неурядиц.

Душу ее захлестнуло бессильное отчаяние. Ей так хотелось, чтобы у сына было все, не только пища, но и безопасность, уверенность в завтрашнем дне, здоровье, образование, дом, где он мог бы жить. Но, даже лишая себя последнего куска, она была не в состоянии обеспечить ему всего этого.

Глаза Рэчел наполнились слезами, и по щеке побежала влажная дорожка. Мысль о том, что Боннер увидит ее плачущей, привела ее в ярость, и она, устремив на него испепеляющий взгляд, пробормотала:

— Попробуй только хоть слово сказать!

Боннер шутливо поднял кверху обе руки, давая понять, что не собирается ей перечить, и отхлебнул еще глоток «Доктора Пеппера».

По телу Рэчел пробежала судорога. И тут Боннер был прав: напряжение последних месяцев в самом деле сделало ее похожей на сумасшедшую, и понять ее мог только такой же сумасшедший, как и она.

Если трезво взглянуть на вещи, подумала она, то у Эдварда во всем мире не было никого, кроме нее, а она действительно относилась к себе просто наплевательски. Доводя себя голодом до полного изнеможения, она лишь делала еще более нестабильным их с Эдвардом и без того незавидное положение.

— Сукин ты сын! — пробормотала она, глядя на Гейба, и вытащила из пакета гамбургер.

Боннер, ни слова не говоря, натянул на самые глаза козырек своей бейсболки, словно собирался хорошенько вздремнуть.

Рэчел сунула гамбургер в рот, ощутив вместе с его восхитительным вкусом привкус собственных слез.

— Не знаю, как у тебя хватило наглости назвать меня ненормальной, — с трудом выговорила она с набитым ртом и, дрожа от нетерпения, откусила от гамбургера еще кусок. — По-моему, человек, которому взбрело в голову открыть придорожный кинотеатр для автомобилистов, должен быть полным придурком. Может, ты этого не заметил, Боннер, но такие заведения вымерли уже лет тридцать назад. Ты прогоришь еще до того, как кончится лето.

— Плевать я на это хотел, — сказал Боннер.

— В таком случае я умываю руки. Похоже, ты в десять раз более сумасшедший, чем я.

— Ты лучше ешь давай.

Смахнув с глаз слезы тыльной стороной ладони, Рэчел откусила очередной кусок. Еще никогда в жизни она не ела такого вкусного гамбургера.

— Тогда зачем тебе это вообще надо? — спросила она, торопливо прожевывая очередную порцию.

— Просто хотел себя чем-то занять, а ничего лучше придумать не смог.

— А чем ты зарабатывал на жизнь до того, как рехнулся? — поинтересовалась Рэчел.

— Я был наемным киллером и работал на мафию. Ну что, ты уже больше не плачешь?

— Я вовсе не плакала! А мне бы очень хотелось, чтобы ты в самом деле был киллером. Тогда, будь у меня деньги, я бы заплатила тебе, чтобы ты прикончил сам себя.

Боннер приподнял козырек бейсболки и спокойно, без всякого раздражения посмотрел на нее.

— Если ты и дальше будешь меня так усердно ненавидеть, мы с тобой неплохо уживемся, — сказал он.