Жизнь этого парня  - Тобиас Вулф

Как только мы приходили домой, Дуайт садился за кухонный стол со стаканом «Олд Кроу» и начинал критический обзор моего поведения. Я был невнимателен во время выступлений. Я провел слишком много времени, бездельничая с неправильными ребятами. Я забыл проверить язык во время искусственного дыхания. Почему я не могу этого запомнить? «Проверяй этот чертов язык!» Я мог работать над несчастным утонувшим сукиным сыном до второго пришествия, но ничего ему не поможет, если он проглотит свой язык. Неужели это так трудно запомнить?

И я говорил «Нет, в следующий раз я буду помнить», но правда была в том, что я ничего не забывал, я просто не хотел класть пальцы в чей-то рот после того, как он ел арахисовую пасту с крекерами. Если бы мне когда-либо пришлось спасать тонущего человека, я бы сделал все, что должен делать в таких случаях, даже эту херню с языком; я просто не мог производить такую серьезную и эффективную реанимацию над телом мальчика, который шептал, что его внутренности переполнены водой и их надо бы хорошенько отжать.

Однако мне нравилось быть скаутом. Я приходил в волнение от возвышенных речей, в которых мы клялись в верности чистым и благороднейшим фантазиям лорда Баден-Пауэлла[7]. Моя форма, хотя и была мешковатая и чересчур свободная, давала мне ощущение, что я солдат. Я стал серьезно изучать ранги и почести, для удовлетворения честолюбия, и поставил себе сроки, к которым планировал подняться от Новичка до Орла. Я развивал остроту глаза; когда мы встречались с другими отрядами, чтобы соревноваться в скаутских навыках, я мог читать их униформы с первого взгляда и четко понимать, кто есть кто. Главной целью скаутинга, как я это понимал, было получить как можно больше значков, чтобы вызывать уважение у тех, кто имел подобные, и зависть у тех, кто таковых не имел. Подвиги по части патриотизма и добродетельные поступки, умение управляться с канатом и узлами, знание воды, искусное обращение с огнем, первая помощь, все виды навыков в лесу, в горах и на реке – все это казалось мне лишь разными способами получения заветного значка.

Дуайт дал мне старый учебник Скиппера по скаутингу под названием «Настольная книга для мальчиков». Она устарела уже на тот момент, когда ей пользовался Скиппер, ведь была 1942 года издания, с картинками типа «Сражающийся скаут», ведущий наблюдение за нацистскими подлодками и японскими бомбардировщиками. Я читал эту «Настольную книгу…» почти каждый вечер и в поисках легких путей получения очередного значка просматривал такие разделы, как «Традиционные знания индейцев», «Переплетное дело», «Изучение рептилий» и «Личное здоровье» («Покажи собственный способ чистки зубов и обсуди важность гигиены ротовой полости…»). За указаниями по получению значков следовала реклама для официального движения скаутов и перечень Фирм, Которые Делают То, Что Ты Хочешь, среди них «Кока-Кола», «Истмэн Кодак», «Нестле» («Неприкосновенный запас бойскаута»), и наконец шел раздел под названием «Куда пойти в школу». Рекомендованные школы были в основном военными академиями со звучными двойными названиями. Кэрсон Лонг. Морган Парк. Коран-Брайан. Вэлли Фордж. Кэсл Хайтс.

Мне нравилось читать все эти рекламки. Они были естественной частью этой «Настольной книги», на страницах которой свободно перемешивались Дух Бойскаута и коммерции, и грань между ними была порой очень тонкой. «То, чем является скаут, определяет его прогресс в какой бы то ни было сфере деятельности, где он захочет найти успех – и Идеалы Скаута означают прогресс в бизнесе». В книге приводилось много вариантов хороших поступков, так что скаут мог сверяться со списком по мере их совершения: «Помог иностранцу с английской грамматикой. Помог потушить горящее поле. Напоил водой покалеченную собаку». Здесь даже мутная инициатива по самоанализу могла выражаться как проблема в подсчете очков. «Какую комплексную оценку я могу себе присудить по стобалльной шкале, оценивая свои поступки?»

Мне нравились все эти цифры и списки, потому что давали четкое представление о личном прогрессе. Но что мне нравилось больше всего в этой книге, так это ее тон, такой грубовато-простодушный, приятельский язык, благодаря которому становилось понятно, что быть хорошим мальчиком это смело и даже романтично. Скаутские принципы были скопированы с рыцарей Круглого стола, а уже оттуда – исследователями, пионерами и воинами, чьи победы были достигнуты благодаря честной игре и порядочной жизни. «Человек, который ведет легкомысленный образ жизни, не может быть выносливым. Он быстро устает, редко проявляет характер в нужный момент. Он неспособен вынести наказание и уйти улыбаясь».

Я легко поддался этому товарищескому тону, забывая в эти моменты, что был не тем мальчиком, которым должен был быть.

«Жизнь бойскаута» – официальный журнал скаутов действовал на меня таким же образом. Я читал его, пребывая в каком-то трансе, принимая без всяких вопросов его такое заманчивое приглашение поверить, что в действительности я ничем не отличаюсь от всех тех мальчишек, чью неуемную энергию и отвагу он славил. Мальчишки, которые поднимали сокровища из испанских галеонов и в пустых сараях строили полноразмерные самолеты. Мальчишки, которые на лыжах доезжали до Северного полюса. Мальчишки, которые на корабле достигали мыса Горн, в одиночку. Мальчишки, которые спасали жизни, и были приняты дикими племенами, и ребята, которые сами заработали на институт, расставляя капканы в глухих лесах. Чтение подобных историй меня будоражило, переполняло грандиозными проектами.

Мама разрешила мне взять в Чинук винчестер. Когда я оставался дома один, я иногда надевал скаутскую форму, вешал винтовку за спину и практиковал индейский язык жестов перед зеркалом.

Я голоден.

Брат.

Еда.

Я хочу.

Великая тайна.

Моя мать приняла предложение Дуайта в марте. Как только он узнал, что она приедет, тут же начал говорить о своих планах по переустройству дома, но по вечерам продолжал пить и ничего так и не сделал к ее приезду. За пару недель до того, как она ушла с работы, он принес домой огромное количество краски в пятигаллоновых банках. Вся краска была белого цвета. Дуайт расстелил повсюду свой брезент, и несколько вечеров подряд мы допоздна красили потолки и стены. Когда закончили красить, Дуайт осмотрелся вокруг, увидел, что это неплохо, и не остановился на этом. Он покрасил белым кофейный столик. Он покрасил белым все кровати, комоды и обеденный стол. Он называл этот цвет «блонд», когда дело касалось мебели, но это был не совсем блонд или, лучше сказать, совсем не блонд. Это был абсолютно, совершенно белый цвет, слепящий глаза. Дом весь провонял испарениями краски.

Мать позвонила за несколько дней до того, как Дуайт должен был поехать за ней и забрать из города. Она поговорила с ним немного, затем попросила меня к телефону. Она хотела узнать, как у меня дела.