Дуди Дуби Ду - Андрей Остроумов

— Что, например?

— Человека часто, если не сказать — всегда, окружают персоны, объединенные общей идеей. «Идеи витают в воздухе…» — слыхал такое выражение? Не буквально, но она там действительно витает, и мы пока примем это за аксиому. Идея подпитывается мыслями этих людей, притягивает к себе все большее количество адептов, разрастаясь и существуя уже сама по себе, и в итоге образует при этом некую сущность, или, как модно сейчас именовать, эгрегор. Вырваться из его лап довольно-таки сложно. Например, болельщик «Динамо» никогда не будет болеть за ЦСКА, истинно православный верующий никогда не примет ислам, а западный человек никогда не поймет загадочной русской души, потому что мы и сами ее понять толком не можем. Ну, так далее… Так вот, я думаю, что существует некий ваш семейный эгрегор, в который я должен внести определенную гармонию и по возможности исправить ошибки. Можешь считать меня ангелом-хранителем вашей семьи, или заступником, как это принято у христиан. Так, что ли, примерно.

— Дядя Гена, ты хоть сам понял, что сейчас сказал? — спросил обалдевший Арсений и похлопал себя по карманам в поисках сигарет. Курева не было. — У тебя закурить есть?

Мужик явно был не в себе. «Не зря, наверно, его Вероника от меня скрывала. Такой, того и гляди, всех тут топориком в темя положит. И о чем, интересно, сестрица думает?» — размышлял Арсений, подозрительно косясь на собеседника.

— Ну и что ж ты за ангел, если жену убил? — повторил он свой вопрос, так и оставшийся без ответа позавчера.

— А кто тебе сказал, что я вообще кого-то убил? Если Веронике нравится так думать — то пусть. Человек — существо хитрое и порой для того, чтобы оказаться в нужное время в нужном месте, придумывает всякие небылицы, причем настолько убедительные, что и сам начинает в них верить… Никому не верь, и никто тебя не обманет. — Эту фразу Арсений точно давно уже где-то слышал. — А курева у меня нет. И не было никогда, ибо не по карману мне дорогие привычки.

— Это почему же дорогие привычки? — спросил Арсений, вынимая из кармана деньги и протягивая их дяде Гене. — Доллар за пачку сигарет — это совсем не дорого. Не сочти за труд, сбегай за пачкой «Кэмела», — попросил он.

— Дорогие потому, что за них приходится расплачиваться самым дорогим, что у человека есть, — жизнью. Это первое. И второе: где ты тут лошадь увидел, чтобы бегать? Человеку больше свойственно ходить. Так что, дружок, тебе надо — ты и скачи галопом. У меня своих забот хватает, — ответил дядя Гена и, допив чай, вышел из кухни.

…Арсений понял, что погорячился. Ему стало неловко перед этим загадочным дядькой и совсем даже не дураком. «Придется извиняться, когда вернется», — подумал он.

Ремонт у Вероники закончили через неделю. Ванная комната, украшенная красивым зеркалом с подсветкой, хромированными полочками и новой итальянской стиральной машиной, засверкала яркой заморской белизной. Комната племянника Андрюши, над которой потрудилась Джулия, сияла белоснежным потолком, лоснилась виниловыми обоями с изображенными на них диснеевскими персонажами, пахла свежестью и счастливым детством. За работу Самец списал Арсению четыреста долларов долга.

— А не многовато ли будет? — поинтересовался облицовщик.

— Самый раз, — громко рыгнув после банки пива, которой обычно завершался ужин, ответил Самец и благостно отвалился на финский холодильник.

Чуток покайфовав, встал из-за стола и потопал в комнату привычно ругаться с Вероникой. Что-то не ладилось в их отношениях последнее время.

Следующим объектом по рекомендации Артемова, щеголявшего уже подполковничьми погонами, стала квартира преподавательницы академического пения из гнесинского училища. Что связывало загадочного опричника с этой эксцентричной дамой, среднему уму не понять.

Впервые увидев Анну Михайловну, Арсений с ходу поставил ей серьезный диагноз: тревожное состояние. Эта дамочка пенсионного возраста, всю жизнь учившая людей петь, совершенно не умела говорить. А может, с годами разучилась. Видимо, она считала тихую вербальную коммуникацию недостаточной для общения, потому пускала в ход свое мощнейшее меццо-сопрано, от которого у любого человека душа уходит в пятки, а лампочки и домашний хрусталь норовят лопнуть.

На этом никчемном с точки зрения заработка объекте Арсений впервые настолько сильно вытрепал себе нервы, что дал зарок с психопатами не связываться. Помимо несносного голоса Анна Михайловна имела еще чудовищный нрав, великовозрастного сына с неярко выраженным синдромом Дауна (чудеса, да и только!) и позолоченную медаль от Министерства культуры, которой она очень гордилась и хвасталась при всяком удобном случае. В голове у женщины, как говорится, галопировал табун лошадей. Она каждый день меняла свои решения по поводу технического благоустройства ванной комнаты, цвета обоев в зале и прихожей и мощности проточного стационарного водонагревателя. Она могла целыми часами пищать Арсению о своих дизайнерских находках. Ежедневно меняла в магазинах купленные накануне обои и смесители; оккупировав телефон, терзала сомнениями своих родственников, подруг и выбившихся в люди учеников. Те внимательно ее слушали, хотя Арсению казалось, что никаких подруг у нее нет, а говорит Анна Михайловна сама с собой, прижав к оттянутому тяжелым рубином бледному уху раскаленную телефонную трубку.

Из-за дизайнерских терзаний и особенностей психики заслуженного преподавателя вся работа пошла под откос. Когда уже была облицована половина ванной комнаты, Анна Михайловна купила мощный проточный водонагреватель неизвестного производства. На пару с сыном они попытались подключить агрегат к электросети, чем вызвали короткое замыкание и на четыре часа оставили без света весь подъезд. Веские доводы Арсения на предмет того, что для данного конкретного монстра нужно тянуть отдельный кабель, на следующее утро были заглушены душераздирающими воплями, окрашенными крепким русским словом из нецензурного вокабуляра. «Тональность ля минор четвертой октавы, или, как ее именуют на музыкальном жаргоне, нота, тинь»", — подумал тогда Арсений. Нормальные человеческие уши и мозг такого звука не выдерживают. Он попытался вежливо откланяться до утра, но в прихожей был остановлен сыном Анны Михайловны, обвинен во вредительстве и заочно приговорен к смерти.

— Тебе пиздец, — взяв Арсения за грудки, приговорил он. — Ты маму мою обидел.

Сын быстро моргал припухшими глазенками, тяжело дышал и потел под носом. В тот момент Арсений понял, что уносить отсюда ноги нужно было гораздо раньше. "Такого даже сульфазином не приголубишь, — подумалось тогда. — Оправдываться бессмысленно". Арсений очень ярко себе представил, как к нему домой приезжают пять крепких даунов, вставляют в анус разогретый паяльник, душат, глумятся над трупом, вывозят в лес по Можайскому шоссе, где оставляют под кривенькой рябинкой с опавшей листвой. Стало смешно. Потом грустно, но приходилось делать вид, что страшно.

Откровенно говоря, сын Анны Николаевны не являлся стопроцентным дауном. Имея на лице все симптомы тяжелого заболевания, он был вполне разумен, крупнооптово торговал продуктами питания и иногда давал маме дельные советы по ремонту. Психиатрия не была специализацией Арсения. Он не сильно разбирался в хитросплетениях хромосомных аномалий. Просто сочувствовал этому парню. Ведь несладко приходилось человеку жить на земле с нормально вроде бы работающими мозгами, специфической внешностью, да еще и с такой тревожной мамой.