Амнезия - Сэм Тэйлор

Я и сам не замечаю, как оказываюсь в некоей сюрреалистической петле: каждый раз, как я запираю еще одну дверь, передо мной неизбежно оказывается следующая, не отличимая от предыдущей.

Однажды вечером мне звонит подружка, с которой я расстался больше года назад. Она рассказывает о своем новом парне, работе, друзьях, родителях, страхах и надеждах, затем спрашивает, как жизнь. Я перечисляю журналы, для которых пишу, суммы гонораров, которые зарабатываю, и, не зная, что еще сказать, отключаюсь на полуслове, имитируя обрыв связи.

Я задумываюсь, чем заполнить пустоту, что образовалась в моей жизни. Ответ очевиден: людьми и вещами. Первое требует времени, тогда как второе — всего лишь денег, а их у меня предостаточно. Я отправляюсь в ближайший магазин электрических товаров и покупаю телевизор, спутниковую антенну, видеомагнитофон, стереосистему и портативный компьютер. Затем еду в центр Лондона и покупаю одежду на Ковент-Гарден. Оказывается, это приятно — за столь короткое время потратить так много и знать, что у тебя осталось еще. Тысячу фунтов за костюм! Двести пятьдесят за ботинки! Пятьдесят за галстук, который я никогда не надену. Я с ног до головы обвешиваюсь пакетами и вызываю такси, которое отвозит меня в мою дешевую одинокую конуру.

На следующий день я погружаюсь в изучение газетного раздела «Сдача внаем» и нахожу маленькую, но очень дорогую современную квартиру с белыми стенами, расположенную на четвертом этаже офисного здания у станции «Ливерпуль-стрит». Мне хочется жить в центре города, и географически так оно и есть. Однако на деле оказывается, что местность вокруг почти необитаема, а на выходных просто вымирает. Пабы закрываются в восемь, и только толпы туристов, следуя по пути Джека Потрошителя, крадутся вечерами по улочке под моими окнами.

Теперь я трачу не меньше, чем зарабатываю, и цифры на моем банковском счете медленно, но верно уменьшаются, пока не доходят до трех знаков, но ощущение пустоты не оставляет меня. Я решаю, что мне нужна подружка. Большинство из агентов знаменитостей, с которыми я имею дело, — женщины, и некоторые явно не прочь пообедать или поужинать со мной. Раньше я отговаривался занятостью, теперь соглашаюсь. Однажды вечером одна из подружек — юная амбициозная блондинка по имени Кэти — приглашает меня домой. Когда в три, после кокаина и секса, я выбираюсь из ее квартиры, мне открывается ночной Лондон, спрятанный внутри того дневного города, который я знаю так хорошо. На дворе июнь 1996-го — начало моего падения.

В моем саморазрушении нет ничего оригинального. То, что со мной происходит, уже случалось с таким количеством молодых людей до меня, что этот процесс вполне можно считать неким родовым признаком. Сначала я опустошаю свой счет. Ищу облегчения от ежедневных нагрузок и внутренней пустоты в вечеринках, алкоголе, наркотиках и сексе с Кэти и другими, и вскоре ночные развлечения начинают серьезно мешать работе, которая позволяет мне оплачивать все эти излишества. Днем я чувствую себя развалиной и мучаюсь сожалениями, а вечером все повторяется снова. Когда я вхожу в клуб, ко мне обращаются дюжины любопытных взглядов. Я слышу, как они шепчут мое имя. Поначалу это льстит, но вскоре мне становится не до них. Со мной начинают происходить нехорошие вещи. Я одержим паранойей и гневом, незнакомые лица криво ухмыляются, слышен звон разбитых стаканов, вышибалы выкидывают меня на тротуар.

Вряд ли подобные казусы случаются со мной больше трех-четырех раз за лето, но и этого оказывается достаточно. К началу октября телефон замолкает. Мое имя вычеркивают из списков. Я больше не могу позволить себе снимать квартиру, но так упрям и труслив, что продолжаю жить в долг. Теперь цифры неоплаченных счетов символизируют не успех, а падение. В двадцать три моя карьера разрушена, а ее обломки засасывает водоворот, все ближе неся меня к черной дыре в середине.

По-моему, смахивает на мелодраму. Честно говоря, мое падение длилось гораздо дольше, и вообще, все происходило не так трагически. Однако у этой повести свои законы, свой ритм, иначе она тянулась бы бесконечно и завершилась так же пошло, как завершаются подобные истории в жизни. Поэтому ограничусь упоминанием о том, что угодил в водоворот, события вырвались из-под контроля и я приготовился смириться с неизбежным. Я стремился к забвению, к краху иллюзий. Мне казалось, забвение станет облегчением от моих бед и несчастий. Но узнать, так ли это, мне не довелось. Когда я уже готовился оторвать руку от выступа скалы, за который цеплялся, подоспела помощь.

Октябрьским утром 1996 года — спустя два года после того, как он впервые изменил плавное течение моей жизни, — мне неожиданно звонит Сэм Кейн. Ему предлагают работу в журнале, и он нуждается в молодом и неглупом помощнике. Сэм знает, что у меня нет опыта, но пишу я грамотно, поэтому он решает дать мне шанс. Времени работа отнимает не много, платят хорошо. Эта работа даст тебе надежный постоянный доход, к тому же сможешь наконец вплотную заняться своим романом, убеждает меня Сэм. К тому времени я и думать забыл, что когда-то собирался писать роман, и сомневаюсь, что когда-нибудь вспомню, но мое финансовое положение так отчаянно, что я соглашаюсь. Сейчас я понимаю, что тогда Кейн просто пожалел меня и предложение работы было актом милосердия, однако в тот момент эта мысль даже не пришла мне в голову.

На восемнадцать месяцев моя жизнь упорядочивается. Я съезжаю с квартиры на Ливерпуль-стрит в удобную и просторную комнату подешевле, в двух шагах от подземки. Работа оказывается монотонной, несложной и анонимной и именно по этим причинам подходит мне. Каждый будний день я сажусь в поезд метро, чтобы через полчаса оказаться в офисе. Работа начинается в десять. В мрачной комнате висит зловещая тишина, только шумят процессоры. Даже сидящие рядом сотрудники предпочитают общаться по электронной почте. В обед я хожу в бассейн, затем съедаю сэндвич прямо на рабочем месте. Заканчиваю в шесть и на метро добираюсь до дома.

Помощник редактора — своего рода фильтр. Он должен упрощать и заострять то, что пишут другие. Я удаляю смысловые повторы, правлю грамматические ошибки, переписываю бессвязные абзацы. Привношу порядок туда, где царит хаос. Многословие превращаю в краткость, двусмысленность — в определенность. Я — полицейский слов. Доводить до ума приходится каждую статью, а иногда я сам придумываю заголовки.

Придумывать заголовки нравится мне больше всего. Если в остальном от меня требуется лишь благоразумие и точность автомата, то здесь я могу и порезвиться. В основном мои заголовки основаны на игре слов — лукавые отсылки к знаменитым кинофильмам, книгам или расхожим выражениям. Нынче я забыл их все до единого, помню только, какое невинное удовольствие они мне доставляли. Самое яркое воспоминание о том времени — дорога домой. Вагон ритмически сотрясается, мои глаза закрыты, руки сложены на коленях. Только что мне в голову пришел какой-то каламбур, и я улыбаюсь сам себе. И это лучшая минута за весь день.

Со временем, не сразу, я возвращаю долги. Мой единственный грех в те времена — добродетель. Я веду целомудренную, трезвую и экономную жизнь. Я абсолютно одинок. По вечерам хожу в кино или готовлю простые сбалансированные блюда, которые поедаю перед телевизором. (Я стороной обхожу пабы и рестораны быстрого питания и почти с радостью размышляю о том, как закупориваются артерии и погибают серые клетки в мозгу их завсегдатаев, как надолго я их переживу, насколько чище и здоровее мои внутренности.) По утрам я читаю газету. По выходным сплю дольше обычного, а потом бегаю в Виктория-парке. В субботу вечером занимаюсь йогой, в воскресенье — испанским. Безмятежное, вялое существование. Его даже можно назвать счастливым, если бы не ночи.