После Аушвица - Ева Шлосс

Когда двери открылись в последний раз, мы увидели, что поезд привез нас в место, которого мы больше всего боялись – плоские, болотистые земли юго-западной Польши. Мы прибыли в Аушвиц, лагерь смерти размером с маленький город, с тысячами работников, усердно трудившихся над усовершенствованием технологии массовых убийств и истреблением еврейской нации.

В течение моей жизни я наблюдала удивительные технические достижения. Когда я родилась, было необычно иметь автомобиль, но ко времени моего сорокалетия первый человек ступил на Луну. Мы излечили многие болезни, создали ядерное оружие, открыли структуру ДНК, освоили просторы Интернета и разработали генетически модифицированные продукты питания и лекарства. На Западе, по крайней мере, большинство из нас стали богаче, чем могло представить себе поколение моих бабушек и дедушек. Тем не менее с точки зрения гуманности кажется, что тысячи лет опыта привели к незначительному прогрессу. Анна Франк писала в конце своего дневника, незадолго до того, как ее арестовали нацисты, что она все еще верит в добрые людские сердца, но мне интересно, что бы она думала, если бы пережила концентрационные лагеря в Освенциме и Берген-Бельзене. Мой опыт показал, что люди обладают уникальной склонностью к жестокости, зверству и абсолютному безразличию к страданиям себе подобных. Легко сказать, что добро и зло сосуществуют в каждом из нас, но я непосредственно наблюдала этот прискорбный факт в реальной жизни, и это побудило меня к бесконечным размышлениям о сущности человека.

Как и все по-настоящему немецкое, нацистская система концентрационных лагерей была организована с высочайшей и строгой эффективностью. Все лагеря находились под центральным контролем СС, но разные лагеря имели разные обозначения. Некоторые из них, как Вестерборк, были транзитными лагерями, предназначенными для отправки евреев на Восток, в то время как другие, такие как Дахау и Бухенвальд, официально назывались «рабочими лагерями», где евреи подвергались каторжным работам. Десятки тысяч людей погибли в этих лагерях, но их не называли «лагерями смерти».

После того как на Ванзейской конференции в январе 1942 года нацисты определили пути «окончательного решения еврейского вопроса», в Польше: в Треблинке, Хелмно, Собиборе и Белжеце – были построены четыре лагеря с единственной целью – уничтожить евреев. Практически всех людей, которых привозили туда, убивали по прибытии. Эти «лагеря истребления» на самом деле были очень маленькими по размеру: не было необходимости строить казармы или административные здания, поскольку тысячи обреченных проводились через лес и немедленно отравлялись газом.

Всего нацисты управляли более чем 300 концентрационными лагерями по всей Европе. Самым крупным из них являлся Аушвиц-Биркенау – обширный комплекс, специализировавшийся на убийствах и принудительном труде и состоявший из тридцати восьми отдельных лагерей. Аушвиц-Биркенау включал в себя промышленный завод, который производил газ Циклон Б, используемый для уничтожения миллионов людей. Завод управлялся концерном И.Г. Фарбен, так же, как угольная шахта и ферма.

Нацисты очень гордились Аушвицем, он был жемчужиной в короне концентрационных лагерей. Нацистские лидеры, включая Гиммлера, лично следили за расширением и развитием лагеря. После того как в 1941 году там провели первый эксперимент по отравлению советских военнопленных газом, для заключенных недавно построенного лагеря Биркенау специально разработали газовые камеры и крематорий. Эти машины смерти попыхивали день и ночь до конца 1944 года, покрывая пространство вокруг серым жирным пеплом. Иногда они ломались из-за колоссального количества убитых. Когда мы сошли с поезда в тот день в Освенциме, испуганные, ошеломленные и сбитые с толку, нас загнали прямо в машинное отделение Холокоста.

– Вот оно, – застонал кто-то, – нас всех убьют!

– Не говорите так! – накинулся на них папа. Затем он схватил нас с Хайнцем и сказал:

– Мы все сильные и здоровые, и немцам нужны люди для работы. Мы будем много работать, несколько месяцев, и тогда война закончится.

Когда мы вылезали из вагона, мама дала мне длинное пальто и войлочную шляпу.

– Я не хочу, – ответила я. Было ужасно жарко, и мне не терпелось выйти на улицу и подышать свежим воздухом.

– Надень, – строго сказала она. – Неизвестно, что нам разрешат взять с собой, они могут запретить нам взять чемоданы.

На платформе я слышала, как охранники СС выкрикивали суровые немецкие команды, а собаки лаяли и рвались с поводков. Смущенная всем этим, я накинула пальто и шляпу, чувствуя себя нелепо.

– Ты смотришься, как очень умная молодая леди, – подбодрил меня папа.

– Кто очень устал или сильно болен, садитесь в грузовик – мы довезем вас до лагеря, – крикнул охранник СС. Многие люди были измучены дорогой и с огромным облегчением доползли до грузовиков и сели в них.

– Увидимся там, наверху! – кричали они родственникам, оставшимся на платформе. Грузовики тронулись с места во главе с автомобилем, украшенным фальшивым символом Красного Креста для придания иллюзии законности. Никто не понимал, что это уловка: нацисты просто отсеивали тех, кто слишком слаб и не годен к работе, и везли их прямо в газовую камеру.

– Спуститься и положить свои вещи рядом с поездом! Построиться в пять рядов! – кричал на нас охранник.

Сцены на платформе были дико эмоциональными, и меня просто ошеломил поток воя, плача и отчаянных прощаний. Сотни людей: старики, матери с младенцами на руках и маленькие дети – все находились в состоянии полного смятения и своего рода первобытного отчаяния. Но ловкими, отточенными движениями гвардейцы СС начали перемещать нас, как одежду на вешалке, пока не отсортировали мужчин от женщин, а затем построили всех в пять рядов.

Я повернулась и увидела белое от страха лицо Хайнца. Я обняла и прижала его к себе. Мама приблизилась к Хайнцу, провела пальцами по его волосам и поцеловала. Потом мои родители обняли друг друга, и мы расстались.

– Бог защитит тебя, Ева, – произнес папа, крепко обнимая меня, прежде чем его отдернули.

Мы двигались вверх по трапу медленно и вдруг увидели впереди охранников СС, разделявших людей на две колонны – левую и правую.

Впереди нас шла женщина, и вдруг она начала кричать, когда поняла, что будет вынуждена отдать своего ребенка в другую колонну. Пожилая женщина протянула руки, чтобы взять его, но молодая мать не переставала плакать, пока моя мама не сказала ей, что старуха узнает ее и отдаст ребенка, когда настанет время. Я не знаю, верил ли кто-нибудь из нас в это, но молодая женщина передала своего ребенка старушке и подавленно замолчала.

Вскоре подошла и моя очередь. Сортировали новоприбывших людей несколько офицеров СС, один из них – главный. Он был строен, аккуратно одет, вел себя хладнокровно. На мгновение он посмотрел на меня сверху вниз – и указал налево безразличным жестом. Маму также определили в левую колонну. Она шла сзади, держа меня за руку.

Тогда я не знала, что таким образом мы прошли первый отбор у известного лагерного врача Йозефа Менгеле и что пальто и фетровая шляпа спасли мне жизнь. Не было никакой необходимости в том, чтобы Менгеле принимал участие в сортировке прибывших людей, но ему доставляло особенное удовольствие тесно соприкасаться с механикой пыток и убийств. Позже я столкнусь с ним снова, и «Доктор смерть», как его называли, сыграет решающую роль в нескольких моментах нашей жизни. В то время я понимала только то, что была самой младшей из всех в группе. И только благодаря маминому решению одеть меня я стала выглядеть немного старше. Все дети в возрасте до пятнадцати лет автоматически отправлялись направо – в колонну, которую потом вели прямо к газовой камере. И только семеро детей из 168, в том числе я, спаслись.