Мирелла - Флор Веско

Мирелла наполнила ведра и взвалила их на плечи. И, поприветствовав стражу, вернулась в Гамельн.

Она держала руки на ремне, готовая, ежели нужно будет, разом освободиться от громоздкой ноши и бежать. До площади оставалось пройти восемь улиц.

Она почти бежала широким, твердым шагом, дыша размеренно и не проливая на землю ни капли воды. Площадь близилась. Всего семь улиц осталось. Всего шесть. Всего пять. Всего…

Черный незнакомец был здесь, перед ней, будто вдруг вырос из-под земли.

Мирелла замерла. Он был выше ее на голову. Медленно склонился он к ней. Лицо его терялось в глубине плотного капюшона. На Миреллу надвигался сам сумрак.

Она раскрыла рот, хотела кричать. Но горло сдавило так, что не проскользнуть ни звуку. Ее сковала исходившая от незнакомца мистическая сила. В нем чудилась нечеловеческая мощь. Он пожрет ее. Ей не спастись.

Вдруг что-то восстало в ней, в миг, когда незнакомец пригнулся уже к самому ее уху. Она ощутила, как кровь накатывает волнами в ее жилах, и оборвать это биение она позволить не могла. Грудь ее раздулась гневом, горло вспыхнуло огнем, и она закричала.

Избавительный крик, вобрав в себя всю ее волю, вырвался из ее рта и обрушился на человека в черном. И отбросил незнакомца.

Что же незнакомец? Отстранился? Отступил на шаг? Нет! Миреллин крик откинул его, точно шквал. Словно порыв ветра сорвал его с места, пронес несколько метров и швырнул навзничь.

Юница до того была поражена случившимся, что бросилась наутек, без оглядки, не подумав даже скинуть ведра с плеч. Скорее ветра пронеслась она через Гамельн. А достигнув площади, рухнула наземь: ноги подкосились, дыхание сбилось, она вся взмокла и тряслась крупной дрожью. Ей хотелось забиться в какой-нибудь угол и никогда не вылезать оттуда.

Так она и лежала, свернувшись, ошалев от страха, не в силах двинуться, когда уши ее наполнил пронзительный и настойчивый звон. Сей требовательный призыв разбередил глубоко сокрытую в ней злобу, и нервы ее натянулись тетивой. Она вскочила на ноги.

То требовал свою воду бургомистр.

Широким, яростным шагом подошла она к двери и забарабанила в нее что есть мочи. За дверью долго слышался скрежет проворачиваемых ключей, отпираемых замков, отодвигаемых засовов.

Покажись из-за двери голова бургомистра, Мирелла от приключившихся потрясений и годами тлевших в душевных недрах чувств, без сомнения, огрела бы его кулаком по носу – до того всё в ней вскипело.

Но дверь приотворил слуга. Мирелла углядела в щель его тощее и перепуганное лицо и слегка остыла. Пока же тот бегал за пустым бочонком, она вконец успокоилась. Бочонок она наполнила лишь до половины. У нее осталось еще полное ведро и немного воды в другом. Увидев на лице слуги удивление, она заявила:

– Больше я не приду. Звонить без толку.

И удалилась, прежде чем тот успел возразить.

Она перевела дух. Дрожь унялась. Голова была ясна, взор прям, грудь дышала свободно, ноги крепко упирались в мостовую. Мирелла ощутила уверенность. То было чувством новым и странным. Быть может, в детские годы она и была такой, бессознательно смелой. Но, вырастая, порастеряла ту веру в себя. И вот обрела ее вновь. Она отогнала черного незнакомца. Страх ушел.

Она пошла по городу дальше.

Впервые тишина его улиц явилась ей не столь тревожной, сколь покойной. Она напевала песнь водоносов, и радостно было слышать, как отдается в тиши ее голос.

Мирелла шла в бедняцкую часть. Она пела, и живые отворяли ставни, протягивали кружки. Она поздоровалась с близняшками, радуясь, что они живы. Те же дали ей припасов в обмен на воду. Мирелла схоронила съестное близ сарая: ежели крысы не отроют тайник, им с Паном хватит на ближайшие дни. Она выглядывала незнакомца в черном, но того нигде не было видно. Тогда она повернула назад к Везеру.

По дороге ей встретился подручный могильщика. Бедолага всё продолжал свои труды. Он в одиночку обходил Гамельн, собирал тела и погребал их. Мирелла подкрепила его водою и словом.

Приблизившись к реке, Мирелла увидела очертания мужчины. Он стоял по колено в воде и тер свое тело. Подступив ближе, она признала в нем Гастена. А дойдя до берега, поняла, что он совершенно наг.

В Средние века нагота была делом обыденным. Мылись все вместе, хаживали раздетыми в кругу семьи и перед толпою слуг. Однако, хоть увиденное ею и соответствовало нравам эпохи, Мирелла ощутила неловкость, и щеки ее зарделись.

– Мирелла! – воскликнул Гастен с широкою улыбкой. – Как поживаете?

Юноша имел весьма довольный вид, и юницино смущение явно его забавляло. Не зная пощады, он продолжил свое омовение. Затем повернулся к ней, уперев руки в бока, дабы обсушить спину в лучах солнца, и непринужденно завел беседу.

Они перекинулись парой слов о погоде, об удобствах постоялого двора и о скопившихся в Гамельне трупах. Наконец Гастен сжалился над Миреллой, которая усердно смотрела вдаль, поверх его головы. Ему пришла на ум лукавая мысль попросить, чтоб она помогла ему одеться. Пусть-ка девица пособит ему натянуть штаны, рубаху и сапоги.

В извинение за эту выходку он взялся на обратном пути нести Миреллины ведра. Разговор спорился. Мирелла дивилась, сколь легко говорится ей с чужаком. Ей нравилось беседовать с Гастеном. Она подумала, что юноша потому привлекает ее, что явился издалека. Ее подмывало расспросить его о мире по ту сторону гамельнских стен.

Однако, как ни приятно ей было общество Гастена, бдительность ее не ослабла. Она всё так же чутко озиралась по сторонам и внезапно вздрогнула. Через улицу напротив скользнула какая-то тень. Но тут же Мирелла облегченно вздохнула, признав Бедвика: верно, тот промышлял покражей.

От наблюдений сих отвлек ее Гастен. Юноша вдруг стал посреди улицы, точно его осенило откровение. Оглядел ее бесшуточным взором и объявил:

– Сегодня вы как-то особенно хороши.

Гастен был искренен. Если в первую их встречу вид у Миреллы был забитый и пугливый, то теперь всё изменилось. В ней виделась уверенность, что было странно для оборванки и совсем поразительно – для женщины. Он с первого взгляда угадал в ней особенную силу – и вот она явила себя, не сдерживаемая ничем.

Мирелла нахмурилась. Она привыкла к насмешкам над своею наружностью – на них она умела ответить. Сии же речи обезоружили ее. Жуткое подозрение закралось ей в душу. Уж не хотел ли Гастен завлечь ее льстивыми речами? Мысль эта гораздо насторожила ее.

Нимало не заботясь о вызванных его похвалою муках, Гастен продолжил любезничать. Он окинул Миреллу сколь мог томным взором, – та отпрянула на шаг, тревожась всё больше.

– О, сударыня, – промолвил он, – вслушайтесь в тишину вокруг. Словно во всём мире остались мы одни.

Речь свою сопроводил он многозначительным подмигиванием, призывным и полным сокрытого смысла. В тот же миг из-за чьих-то ставен донесся истошный кашель.