Дом с мезонином в наследство - Вера Колочкова

— Мам, ты хотела про папу рассказать! — тихо напомнила ей Анюта, усаживая Сонечку в раскинутый неподалеку детский манежик.

— Я помню, дочка. Помню. Не знаю вот, с чего и начать, чтоб ты поняла меня правильно. Начну, пожалуй, с Митеньки…

На первых порах тяжеловато Тине дались ее добровольно взятые по отношению к племяннику постоянные материнские обязанности. Неспокойным малыш был, ночами не спал, все плакал. А что делать - на искусственном питании особым младенческим здоровьем не разживешься. Тина с ног сбивалась, но с рук Митеньку не спускала – жалко было мальчишку. Так и кружила с ним ночами по дому. Только положит в кроватку – он тут же криком заходится…

Алеша приходил вечерами с работы уставший, серый, несчастный весь. Иногда и сильно выпивши… Тина его не ругала – некогда было, да и жалко. О Мисюсь они больше не вспоминали. Словно не было у них никогда беспокойной младшей сестренки. И об Антоне Тина изо всех сил старалась не вспоминать. Хотя и ёкало сердце каждый раз, когда мимо ворот вдруг белый «Москвич» проезжал, или мужчина какой похожий проходил мимо дома… И снился он ей часто. Иногда так крепко снился, что, просыпаясь от Митенькиного плача, она в первую секунду не могла понять, где и находится. А когда понимала, тут же хотелось соскочить, схватить в охапку Митеньку да бежать на вокзал к поезду. Но во вторую уже секунду порыв этот сам по себе угасал. Потому что непременно виделась ей во вторую эту секунду Мисюсь с округлившимся уже животом, и будто тоже сам по себе включался в голове некий счетчик - два месяца да плюс еще три месяца, итого уже пять месяцев Антонову ребеночку будет… Вздохнув, она улыбалась сама себе грустно и, пока шла к Митенькиной кроватке, старалась грустную эту улыбку с лица убрать побыстрее. Ни к чему Митеньке ее видеть. И чувствовать ее грусть–печаль тоже ни к чему…

Душой к племяннику Тина приросла очень крепко. Да и то – была она и впрямь ему вместо матери. Открылось в ней вдруг материнское чувствование во всей своей земной радости, и даже внешне, все говорили, она изменилась - округлилась да размякла–порозовела вся, словно мадонна какая. Иногда ей даже казалось, что еще чуть–чуть, и появится у нее грудное настоящее молоко, так необходимое бедному ее малышу–искусственнику…И он, как ни странно, все время ручонками ее за грудь теребил, словно своей природной еды требовал. А потом и вообще стало казаться, что никакой ей Митенька не племянник вовсе, а самый что ни на есть родненький сыночек. Что она сама его и выносила все девять положенных месяцев, и родила сама…

А только оно, материнство ее неожиданное, как пришло, так и ушло в одночасье, порушилось в один прекрасный вечер. Или оборвалось совершенно для Тины жестоко. Тут уж как ни называй, а результат получается один – горький очень. Потому как привел Алешенька в одно из воскресений в дом милую девушку, невестой своей представил. Митеньке вот–вот годик должен был исполниться…

— Ну, все, Тинка! Считай, конец пришел твоим мучениям! А то меня совесть совсем уж загрызла - уселся бедной сеструхе на шею и ножки свесил! Ты давай знакомься – это Варька, жена моя будущая. Да и чего там будущая – сейчас уже жена, стало быть…

— Здравствуйте… Здравствуйте, Варя… Проходите… — лепетала Тина, вежливо улыбаясь девушке и прижимая к себе и без того вцепившегося ей шею пухлыми ручонками Митеньку. – А вы сами откуда, Варенька? Вы наша, Белореченская? Вы жить у нас будете?

— Нет, я не здешняя. Я из Устинова… Слышали про такой городок? Это двести километров отсюда. А сюда я на практику приезжала. У меня дома, знаете, мама больная одна осталась, так что мы с Алешей к нам жить поедем…

— Ну, Варька, иди же, знакомься! – выдирая из Тининых рук враз заплакавшего Митеньку, проговорил Алеша. – Теперь это твой сынок будет…

— Алеша! Алеша, не надо! Не трогай его! Видишь, он боится? И вообще, он ко мне привык… Не отдам я его…Ты женись на здоровье, уезжай куда хочешь, а Митеньку я не отдам! Привык он ко мне! Дай его сюда, не мучай ребенка…

— Тин! Да ты что? Ты в своем ли уме, сеструха? Он же мой сын! Как я его брошу–то? Нет уж, пусть сын при отце родном растет, так надежнее будет! Да и тебе свою жизнь как–то надо устраивать…

— Да какую такую жизнь, Алеш?

— Как это – какую? Что я, не вижу, как Ленька Андреев вокруг тебя круги нарезает? Так и шастает сюда каждый день! Как будто ему в своей больнице делать нечего! Его люди на приеме ждут, а он сюда мчится - ах, у Тиночки Митенька чихнул… Да он даже и врач–то не детский! Чего он в ребячьих болезнях вообще понимает?

Тина промолчала, ничего на это Алешеньке не ответила. Потому что все, что он говорил, было совершеннейшей правдой - Леня Андреев действительно ходил вокруг их дома кругами. Как Тина появилась в Белоречье, так и кончилась относительно устроенная жизнь ее бывшего друга–влюбленного. И тишайшая ее подружка бывшая, Полинка, жена его, тоже покой потеряла. Пришла к Тине как–то то ли на судьбу пожаловаться, то ли за мужа просить…

— Тиночка, ты понимаешь, я ведь не могу без него вовсе! Оставь ты его мне, Тиночка! Ты же вон какая раскрасавица, ты себе сто раз другого найдешь!

— Полечка, ну что ты меня уговариваешь, как будто я врагиня–разлучница какая? И не думаю я ничего такого, и в мыслях нет…

— Правда? – с надеждой заглядывала ей в глаза Полинка. – А ты меня не обманываешь?

И правда меж вами ничего такого не было?

— Нет, Поля. Слово даю. Не было. И не будет ничего.

— Тиночка, я сейчас очень жалко выгляжу, да? Пришла, за мужа прошу… Знаю ведь, что он тебя любит, а все равно прошу…

— Да нет, Поль, ты не жалкая. Ты такая, какая есть. Не примеряй на себя платье чужой гордыни, не для тебя оно сшито. Раз для тебя важно провести свою жизнь рядом с любимым, значит, так тебе и полагается, не смотря ни на что. Каждый же от себя свою жизнь пляшет…

— А ты? Ты–то ведь не стала за своего мужа бороться? Ведь ты все еще его любишь, да, Тин? – тихо спросила Полинка, осторожно заглянув в зеленые и грустные Тинины глаза.

— Да. Люблю. И бороться не стала. Тут другое, Полин…Не смогла бы я за него бороться…

— Почему? Гордыни много? Или из–за Мисюськи? Она ведь к нему уехала, да? Все Белоречье только об этом и толкует, Тин. Все возмущаются, и тебя очень жалеют. Вот же зараза какая девка, правда? Носились–носились с ней, а она… Взяла и подвинула сестру! Мне так жалко тебя, Тиночка… Хотя ты сильная, тебе все нипочем. Это мне страшно в разведенках остаться, ужас как страшно! Как подумаю, так в глазах прямо темнеет. А тебе ведь не страшно, Тиночка? Хотя тоже страшно, наверное. Это после такого позору, когда родная сестра в разлучницах оказалась…

— Поль, прекрати! Хватит! Давай мы это с тобой обсуждать никогда не будем. Не спрашивай меня об этом больше никогда, ладно?

— Хорошо–хорошо, Тиночка! Не буду –не буду… Так значит, слово насчет Лени ты мне дала? Не уведешь его от меня? А то ведь тебе только пальцем поманить и осталось!

— Нет, Полечка, не уведу. Живи себе спокойно…