Победы и беды России - Вадим Кожинов

Княже мои, господине!

Аще семи на рати не велми храбр,

но в словесех крепок;

тем сбирай храбрыя

и совокупляй смысленыя…

Сошлюсь еще на «слово» о трагедии татаро-монгольского нашествия, созданное в XIII веке Серапионом Владимирским».[41]Бог, писал он,

…Наведе на ны

язык[42]немилостив,

язык лют,

язык не щадящь красы уны,

немощи старець,

младости детии…

Кровь и отець и братия нашея,

аки вода многа,

землю напои;

князии наших воевод

крепость ищезе;

храбрии наша

страха наполнишеся, бежаша;

множайшее же братия и чада наша

в плен ведени быша.

Села наша лядиною поростоша,

и величьство наша смирися;

красота наша погыбе;

богатство наше

онимь в корысть бысть;

труд наш погании наследоваша:

земля наша

иноплеменником в достояние бысть…

Решусь утверждать, что эти произведения — пусть различные по своему характеру и имеющие разную художественную ценность — следует рассматривать как древние образцы русской поэзии. Это, в конечном счете, стихотворения, хотя и очень еще далекие от современной стиховой культуры, начавшей свое развитие в XVIII веке. Их почти не изучавшаяся до сих пор ритмическая система основана на совсем иных принципах, чем современный русский стих. Но система эта, как представляется, вполне реальна. Одно из убедительных доказательств существования этой ритмической системы — ее несомненное развитие и совершенствование, которое можно отчетливо проследить во времени.

Мы прочитали фрагменты лирических произведений XII–XIII веков. А на рубеже XIV–XV веков, в пору расцвета русской культуры после победы на Куликовом поле, творит один из крупнейших древнерусских художников слова Епифаний Премудрый, в произведениях которого поэтический строй выступает гораздо более очевидно. Его «Слово о житии и учении святого отца нашего Стефана, бывшего в Перми епископа» (Стефан, в частности, создал зырянскую письменность) завершается лирическим «Плачем и похвалой», где воплотилась четкая ритмическая система:[43]

Тебе и Бог прослави,

и ангели похвалиша,

и человецы почтиша,

и пермяне ублажиша,

иноплеменницы покоришася,

иноязычницы устыдишася,

погании посрамишася,

кумири сокрушишася…

…Что еще тя нареку,

вожа заблудшим,

обретателя погибшим,

наставника прелыценым,

руководителя умом ослепленным,

чистителя оскверненным,

взыскателя расточеным,

стража ратным,

утешителя печальным…

…поганым спасителя,

бесом проклинателя,

кумиром потребителя,

идолом попирателя…

Это слово, без сомнения, читалось в московских соборах (скажем, в построенном еще Иваном Калитой соборе Спаса на Бору, где и был похоронен в 1396 году Стефан Пермский), и можно представить себе, как отдавались под их сводами эти созвучия, напоминающие перекличку колоколов.

В этом самом «Плаче и похвале» Епифаний много размышляет и об искусстве слова, упоминая, в частности, что «некогда с тобою (то есть со Стефаном Пермским) спирахся… о коемждо стисе или о строце» (то есть спорил о каком-нибудь стихе, или о строке). Задачу мастера слова Епифаний видит в том, чтобы

неудобренная удобрити,

и неустроеная устроити,[44]

и неухыщреная ухитрити,

и несвершеная накончати…

Все это показывает, что уже в XV веке на Руси существовала вполне осознанная стихотворная культура, которую, к сожалению, мы только лишь начинаем серьезно изучать.

Совершенно ясно, что творчество Епифания Премудрого — это уже очень высокая ступень развития русской поэзии. Мы шли, так сказать, в глубь веков, и теперь следует сделать последний доступный при теперешнем состоянии науки о литературе шаг.

Как уже говорилось, лирика уходит корнями в древнейшее народное творчество, где она выступает как элемент синкретического целого — единства слова, музыки, танца, обрядового действа. Но в развитии каждого народа был, по-видимому, этап формирования собственно песенной культуры, который предшествовал возникновению лирической поэзии как таковой (то есть как одной из форм искусства слова).

Сам термин «лирика» (от древнегр. lyricys — поющийся под инструмент, известного уже с VI века. В XI столетии в Киеве жил великий русский песнотворец (по тогдашней терминологии) Боян, чье имя позднее стало нарицательным. В «Слове о полку Игореве» приведены фрагменты из его песен.

Боян в «Слове о полку Игореве» назван внуком Велеса — древнерусского языческого бога, который, как и древнегреческий Аполлон, был одновременно покровителем и пастухов, и искусств. Творец «Слова о полку Игореве» как бы отграничивает себя, поэта в собственном смысле, от Бояна, чье творчество еще неотделимо от музыки. Боян, говорится здесь,

своя вещия персты

на живая струны вскладаше;

они же сами

князем славу рокотаху.

И к концу XII века, когда было создано «Слово о полку Игореве», поэзия уже, очевидно, окончательно отделилась от музыки, став самостоятельным искусством.