Моя Шамбала - Валерий Георгиевич Анишкин

она походила на мать, но глаза, скорее всего, унаследовала от отца, потому что у матери глаза были серые. Я сразу отметил бледность девушки и беспокойный, настороженный взгляд.

— Моя дочь Мила.

— Здравствуйте, — буркнула Мила, и глаза ее уставились на меня.

— Это ты, что ли лечить меня будешь? — с усмешкой сказала она.

— Мила! — укоризненно покачала головой Кира Валериановна.

— Что, Мила? — глаза девочки зло сверкнули, а лицо пошло красными пятнами. — Ты знахарям веришь больше, чем врачам, а я комсомолка.

Я обратил внимание на свечение вокруг ее головы. Цвета плясали прямо каким-то пожаром. Голубого цвета почти не было видно. Красные сгустки просто пульсировали в нескольких местах. Несомненно, Мила была очень больна.

— У тебя голова болит? — спросил я.

— А тебе-то что? — огрызнулась Мила. — Можешь вылечить? — Она зло усмехнулась.

— Голову могу. Хочешь?

— Обойдусь.

Я разозлился.

— Мила, — вышла из себя мама. — Как ты себя ведешь? — Соблюдай хоть некоторые приличия.

— Подождите, Кира Валериановна, — остановил я мать Милы. Голос мой прозвучал неожиданно резко, и обе, мать и дочь, посмотрели на меня с удивлением, но теперь меня ничто не могло остановить. Я встал, подошел к креслу, где сидела Мила. Она съежилась, будто от удара, и вдруг неестественно выпрямилась и застыла, глаза ее потускнели.

Она извинится, — сказал я, глядя на девушку и мысленно повторяя приказание. Мила встала, подошла и сказала ровным голосом:

— Простите меня, я больше не буду.

— Володя, что еще за фокусы? — строго посмотрел на меня отец. А Кира Валериановна хлопала глазами как сова, хотела что-то сказать, открыла рот и тут же закрыла его.

— Пап, она должна мне поверить, а она издевается, — шепотом оказал я отцу. — Сейчас я сниму головную боль и верну Милу назад.

Я стал водить руками в той зоне, где собирались темнокрасные сгустки. Их было больше у лобной части. Через несколько минут сгустки посветлели. Весь нимб вокруг головы чуть позеленел. Это от тепла. Когда я отниму руки, он станет голубоватосиним, сгустки останутся, как и в свечении вокруг головы отца, но они на время как бы растворятся в естественном мерцании голубоватого оттенка.

Мысленно внушив девушке хорошее настроение, я вернул ее к нормальному состоянию.

— Что случилось? — Мила растерянно смотрела на нас.

Наверно, мы все слишком откровенно уставились на нее. Отец молчал, Кира Валериановна пребывала в легком шоке, а я сказал:

— Ничего. Голова болит?

— Нет, — ответила Мила и на всякий случай потрясла головой, потом как-то виновато улыбнулась.

— Мила! — прошептала, Кира Валериановна. — Я глазам своим не верю!.. А знаешь, что ты сейчас сделала?

— Что? — испугалась Мила.

— Ты попросила прощения.

— Это правда? — спросила она у моего отца.

Отец пожал плечами.

— Но я ничего не помню, — заволновалась Мила. — Это ты? — Она почему-то с ужасом смотрела на меня.

— Не обижайся. Простой гипноз, — буркнул я.

— Вы посмотрите, у нее даже румянец появился, — наконец обрела дар речи Кира Валериановна. — Спасибо, Володя. Я даже не знаю, как вас благодарить. Знаете что? Пойдемте чай пить.

— Нетнет! Спасибо, Кира Валериановна, не беспокойтесь. Как-нибудь в другой раз.

Кира Валериановна не стала настаивать, но пока мы в прихожей возились с ботинками, завязывая шнурки, она ушла и вернулась с большой коробкой конфет. Как отец ни отказывался, она всунула конфеты мне в руки со словами «Вы нас с Милочкой обидите, если не возьмете». И тут же спросила:

— А когда вы продолжите лечение, Володя? Я же понимаю, что не все так просто.

— Кира Валериановна, давайте посмотрим, как ваша дочь будет себя чувствовать дальше, и тогда решим, — без энтузиазма ответил за меня отец. Я видел, что ему очень не хочется снова возвращаться в этот дом. В машине мы молчали, а дома отец отругал меня за гипноз.

— Не было никакой необходимости делать это. Я тебе сколько раз говорил, поменьше показывай то, что умеешь. Кроме вреда это ничего не принесет.

Я понимал, что отцу нужно выговориться, чтобы снять напряжение, но вместо того, чтобы промолчать, я упрямо возразил:

— Зато ты видел? Сразу как шелковая стала. А то строит из себя… Хотят, чтобы я лечил, пусть знают, что я что-то умею…

— Ты понимаешь, у Киры Валериановны подруги, она начнет рассказывать. Пойдут разговоры.

— Ладно, пап, — мягко сказал я. — Она все равно расскажет. Не про гипноз, так про лечение.

— Хорошо, оставим это, — устало заключил отец. — Все же девушке ты помог. И это хорошо.

— Пап, да у нее сегодня к вечеру или завтра голова опять начнет болеть, ее руками не вылечишь, даже если они будут излучать энергию в сто раз сильнее моей.

— Прискорбно, но ты же не господь бог!

— Пап, ее нужно ввести в особое состояние, в котором бываю я.

— Ты это серьезно? — испугался отец, и у него даже брови поползли вверх.

— Да, пап, я знаю, что нужно сделать, так.

Я видел, что эта моя затея отцу не нравится, и поспешил успокоить его.

— Хуже-то точно не будет. Я, по крайней мере, всегда после этого чувствую себя свежим и бодрым, будто хорошо выспался.

— Ну, попробуй, — неохотно согласился отец. — Если это твое внутреннее ощущение…

— Пап, ты же не хочешь, чтобы я бегал к ним каждый день лечить ей голову. Если получится, все разом кончится. А потом, от Милы ведь все отказались, поэтому нужно попробовать.

Глава 11

Скандал в доме дяди Павла и воспоминания о возвращени домой. Переезд бабушки к дяде Павлу.

Семейная жизнь дяди Павла не заладилась…

По разговорам бабушки с матерью, во время которых бабушка плакала, а мать только качала головой, жалея брата, и потом пересказывала отцу эти разговоры, осуждая Варвару и возмущаясь ее бессовесностью, я живо представлял, что происходило у дяди Павла в доме, и понимал, что бабушка пошла жить к нему с наивной верой в то, что Варвару смягчит и остепенит ее постороннее присутствие.

В разговорах с отцом Павел часто возвращался к войне, которая была для него более привычна, чем вялотекущая жизнь послевоенных дней, к которым он никак не мог приспособиться, и я «видел», а может быть в моей памяти так прочно сидели рассказы Павла о войне, однополчанах и о его возвращении в мирную жизнь, которой жил город, где волей судьбы оказались его близкие, что мне и не нужно было «видеть», потому что я знал…

После очередного скандала, короткого и жесткого, Павел едва сдержался, чтобы не ударить Варвару. Как в тумане пошел к вешалке, взял кепку и вышел, хлопнув дверью. Зло и обида душили