История пчёл - Майя Лунде

Гарет вылез из машины. Он широко ухмылялся, на носу у него переливались зеркальные солнечные очки, а сам Гарет уже успел загореть до черноты. Голову его прикрывала ядовито-зеленая бейсболка с надписью Clearwater Beach, Spring Break 2006. Наверняка на распродаже ухватил, на юге где-нибудь. Гарет вообще старался найти чего подешевле, но об этом не распространялся, потому что любил повыпендриваться. Дверцу машины он захлопывать не стал.

— Ну как? Все путем тут? — Он кивнул в сторону моих ульев, расставленных на лугу. Здесь их было довольно мало, так что выглядело все это хозяйство пустовато.

— Да, неплохо, — ответил я, — перезимовали хорошо. Почти все целые.

— Хорошо. Отлично. Рад слышать. У нас тоже морозом почти никого не побило. — Рассказывая о пчелах, Гарет часто использовал это выражение — «побило морозом». Точно говорил о всходах. Об озимых. Он кивнул куда-то вдаль: — Мы сейчас вон там ульи хотим поставить. Там груши.

— А не яблони?

— Нет. В этом году пусть будут груши. У нас пчел стало больше, им и места больше надо. И фермы Хадсона нам теперь не хватает.

Я не ответил и только опять кивнул.

И он тоже кивнул.

Вот так мы и кивали, вроде как друг дружке, но в глаза старались не смотреть. Как два игрушечных болванчика. У меня были такие в детстве, чуть толкнешь — и они принимаются кивать, а куда при этом смотрят — неясно.

Наконец он кивнул на фургон:

— Выехали черт знает когда. Быстрей бы уже до места добраться.

Я проследил за его взглядом. Улей на улье, все фабричного производства, из серого изопора, связаны вместе и накрыты тонкой зеленой сеткой. Гул мотора заглушал жужжание пчел в ульях.

— Калифорния — вы ведь оттуда сейчас? — спросил я.

— Ты, значит, вообще не в курсе, — рассмеялся он. — В Калифорнии мы были в феврале. Когда миндаль цвел, но сезон давным-давно закончился. Мы из Флориды едем. Лимоны.

— А-а, ну да, лимоны…

— И еще апельсины. Сорта «королек».

— Ясно.

«Королек», значит. Обычные апельсины — это не про Гарета, нет.

— Мы уже сутки едем, — продолжал он, — но это ерунда, если вспомнить, какие мы концы делали до этого. От Калифорнии до Флориды. Это тебе не шуточки. Там через один только Техас сутки ехать. Ты вообще представляешь себе, какой этот штат здоровенный?

— Нет. Об этом я как-то вообще не думал.

— Просто гигантский. Самый большой наш штат. Ну, кроме Аляски.

— Ясно.

Гарет и его четыре тысячи ульев круглый год, не зная покоя, колесили по стране. Зимой они разъезжали по южным штатам: сладкий перец во Флориде, миндаль в Калифорнии, потом снова Флорида — апельсины или этот новый «королек». Оттуда они двигались на север, но по пути делали несколько остановок, которые всегда приходились на лето. Яблоки или груши, черника, тыквы. Сюда, домой, они заезжали лишь в июне. В это время Гарет, как он выражался, оценивал потери, объединял ульи, старался восполнить утраченное.

— А кстати, я там к Робу с Нелли заглянул, — вспомнил он.

— Вон оно что.

— Как там этот городишко называется — Галф-Вилладж?

Так вот как, значит. Везде успел. Даже в раю побывал.

— Галф-Харборс.

— Да, точно! Тебе они тоже рассказывали! Галф-Харборс, верно. Видел их новый дом. Прямо на берегу канала. У них и гидроцикл есть. Том меня прокатил разок. И мы даже дельфинов видели, представляешь!

— А ты уверен, что это дельфины были, а не дюгони?

— Нет… Дюгони? А это кто вообще?

— Роб и Нелли все уши про них прожужжали. Что у них прямо перед домом дюгони плавают.

— Ух ты. Нет. Никаких гоней я не видал. Ну неважно. Им там неплохо живется. Отличное местечко.

— Да, наслышан.

Двигатель у одного из фургонов заревел — видно, кто-то из водителей не выдержал. Однако Гарет и ухом не повел. Очень в его духе. Я переступил с ноги на ногу, но он не сдвинулся с места, словно вообще не собирался уходить.

— Ну а ты-то, — он снял очки и посмотрел на меня, — поедешь куда-нибудь?

— А как же, — ответил я, — много куда. Уже через две недели. В Мэн.

— Черника, как обычно?

— Да, черника.

— Тогда, может, увидимся еще. Я тоже в Мэн собираюсь.

— Ясно. Да, тогда увидимся. — Я попытался растянуть губы в подобие улыбки.

— Ферма Вайт-Хилл — не знаешь, где это? — Он запустил руку под бейсболку и почесал голову. Его кожа под тонкой сеткой бейсболки казалась зеленой.

— Нет, — ответил я.

Это была самая большая ферма в окрестностях. Где она находится, было известно всем, даже собакам и грудным младенцам.

Гарет ухмыльнулся — понимал, что я хитрю. А потом он наконец двинулся к фургону, но по пути повернулся, снял бейсболку, отвесил мне шутливый поклон, залихватски подмигнул и лишь затем залез в кабину.

Они исчезли за поворотом, но облако пыли долго еще застилало солнце.

Мы с Гаретом вместе ходили в школу. Он был самым настоящим размазней — ел много, спорт не уважал, да еще и мучился от экземы. Девчонкам он не нравился. Да и нам, пацанам, тоже. А Гарет почему-то проникся особо теплыми чувствами именно ко мне. Может, потому, что я не опускался до того, чтобы гнобить его. Я вроде как понимал, что он тоже человек. Да еще и мама — она постоянно мне вдалбливала, что, мол, «надо относиться к другим по-доброму, особенно к тем, у кого мало друзей». Это как раз про Гарета сказано — друзей у него почти не было. Но мама моя свое дело туго знала: когда в голове у тебя постоянно звучит ее голос, не остается ничего, кроме как стать добрым. Мама даже заставила меня пригласить его к нам в гости пару раз. Гарет тогда пришел в дикий восторг. Мой отец повел его показывать ульи, и Гарет все выспрашивал и допытывался, его прямо распирало от любопытства. В отличие от меня. Или, точнее, я этого никогда не показывал. Ну а отец мой, естественно, все ему растолковывал и объяснял.

К счастью, в старших классах наши пути разошлись. Точнее, тогда мне стало легче улизнуть от него. У меня сложилось впечатление, что Гарет с головой ушел в учебу и работу. Он устроился продавцом в скобяную лавку и уже тогда начал копить деньги. Со временем он сбросил вес и купил лампу, как в соляриях, благодаря которой экзема исчезла, а кожа приобрела золотистый оттенок. Должен признать, выглядеть он стал неплохо.

Еще ему удалось найти себе довольно милую жену. После школы Гарет купил клочок земли, и угадайте, чем он занялся? Ну естественно, пчеловодством. Дело шло как по маслу. Видать, у Гарета и впрямь было чутье. Время летело, ульев у него становилось все больше, жена рожала детей, красивее, чем Гарет когда-то, по крайней мере, экземы у них не было. А сейчас он стал большой шишкой. Одной из самых больших в городе. По воскресеньям он сажал свою семью в здоровенный немецкий внедорожник и ехал в загородный гольф-клуб. За возможность топтаться на поле в любую погоду и бить клюшкой по мячу Гарет платил восемьсот пятьдесят долларов в год. Да-да, я узнавал, сколько это стоит.