Двойник - Жозе Сарамаго

* * *

Я могу поговорить с сеньором Даниелом Санта-Кларой, спросил Тертулиано Максимо Афонсо, когда женщина подошла к телефону. Я думаю, вы тот человек, который нам уже звонил, сказала она. Да, это я. Скажите мне, пожалуйста, как вас зовут. Не стоит, ваш муж со мной не знаком. Вы тоже с ним не знакомы и все-таки знаете, как его зовут. Естественно, он же актер, фигура публичная. Мы все в какой-то степени фигуры публичные, разница только в количестве зрителей. Меня зовут Максимо Афонсо. Одну минутку. Трубку положили на стол, потом снова взяли, их голоса повторяются, словно отражение одного зеркала в другом зеркале. Говорит Антонио Кларо, что вам угодно. Меня зовут Тертулиано Максимо Афонсо, я преподаватель истории в средней школе. Моя жена сказала, что вас зовут Максимо Афонсо. Это для краткости, а сейчас я назвал свое полное имя. Хорошо, что вам угодно. Вы, наверное, уже заметили, что у нас одинаковые голоса. Да. Совершенно одинаковые. Да, кажется. У меня было много случаев убедиться в этом. Каким образом. Я просмотрел несколько фильмов последних лет, в которых вы принимаете участие, начиная со старой комедии «Упорный охотник подстрелит дичь» и кончая «Богиней сцены», всего, наверное, фильмов восемь или десять. Признаюсь, я очень польщен, не думал, что фильмы такого рода, как те, в которых мне приходилось играть в течение ряда лет, могут до такой степени заинтересовать преподавателя истории, следует сказать, что теперь я исполняю совершенно другие роли. У меня была веская причина смотреть эти фильмы, и о ней я бы хотел поговорить с вами лично. Почему лично. Потому что мы похожи друг на друга не только голосом. Что вы имеете в виду. Если бы кто-нибудь увидел нас вместе, то он был бы готов поклясться, что мы близнецы. Как это близнецы. Больше чем близнецы, мы абсолютно одинаковы во всем. Как это одинаковы. Очень просто, мы с вами совершенно одинаковые. Мой дорогой сеньор, я с вами не знаком, я даже не знаю, действительно ли вас так зовут и действительно ли вы по профессии историк. Я не историк, я только преподаватель истории, а что касается имени, то другого у меня никогда не было, в школе мы не пользуемся псевдонимами, плохо ли, хорошо ли, но мы преподаем в открытую. Это не относится к делу, давайте прекратим разговор, я занят. Значит, вы мне не верите. Я не могу поверить в невероятное. У вас есть две родинки на правом предплечье, расположенные рядом, продолговатой формы, верно. Есть. У меня тоже. Это не доказательство. А еще у вас есть шрам под левой коленкой. Да. У меня тоже. Откуда вы знаете, мы же с вами никогда не встречались. Очень просто, я видел вас в сцене на пляже, уж не помню, в каком фильме, вас показали крупным планом. А как я могу проверить, есть ли у вас такие же родинки и такой же шрам. Это зависит только от вас. Невозможности совпадений бесконечны. Возможности тоже, наши с вами родинки могут быть у нас от рождения, или они появились потом, а вот шрам всегда бывает следствием травмы, скорее всего, мы оба стали в свое время жертвой какого-нибудь одинакового несчастного случая. Даже приняв в качестве гипотезы, не более чем гипотезы, факт такого абсолютного тождества, я не вижу никакого смысла в нашей встрече и не понимаю, почему вы мне звоните. Из любопытства, исключительно из любопытства, не каждый день доводится видеть двоих абсолютно одинаковых людей. Я до сих пор жил, не зная этого, мне это не нужно. Но теперь вы знаете. Буду считать, что не знаю. С вами будет происходить то же, что со мной, каждый раз, глядя на себя в зеркало, вы не будете знать, видите ли вы перед собой свой виртуальный образ или мой реальный. Теперь мне кажется, что я говорю с безумцем. Вспомните о шраме, если я безумец, то мы оба безумцы. Я позову полицию. Сомневаюсь, чтобы это могло заинтересовать полицейские власти, я просто позвонил, спросил актера Даниела Санта-Клару, я вам не угрожал, я вас не оскорблял, я не причинил вам никакого вреда. Вы нарушили мой покой и покой моей жены, хватит, прекратим разговор, я сейчас положу трубку. Вы точно уверены, что не захотите со мной встретиться, вам нисколько не любопытно на меня взглянуть. Нисколько, я не хочу с вами встречаться. Это ваше последнее слово. Первое и последнее. В таком случае прошу прощения, у меня не было никаких дурных намерений. Обещайте, что не будете мне больше звонить. Обещаю. Мы с женой имеем право на спокойствие, на неприкосновенность частной жизни. Разумеется. Я рад, что вы со мной согласны. Но у меня остается еще одно сомнение. Какое. Если мы одинаковы, означает ли это, что мы умрем в одно и то же время. Каждый день одновременно умирают люди, совершенно не похожие друг на друга и не живущие в одном городе. Но это чистое совпадение, самое что ни на есть банальное. Наш разговор закончен, нам больше нечего сказать друг другу, надеюсь, у вас хватит порядочности выполнить свое обещание. Обещаю больше не звонить вам домой, не сомневайтесь. Прекрасно. Еще раз прошу вас простить меня. Прощаю. Всего хорошего. Всего хорошего. Тертулиано Максимо Афонсо спокоен, это странно, естественной и логичной человеческой реакцией было бы бросить трубку, стукнуть кулаком по столу, чтобы дать выход справедливому гневу, а потом с горечью воскликнуть: столько трудов, и все зря. Неделю за неделей он создавал цельную стратегию действий, обдумывал тактические ходы, просчитывал каждый следующий шаг, оценивал результаты предыдущего, разворачивал паруса, ловя попутный ветер, откуда бы он ни дул, и все это для того, чтобы униженно попросить прощения, словно ребенок, которого заперли в кладовку. Я больше не буду. Но, несмотря ни на что, Тертулиано Максимо Афонсо доволен. Во-первых, он считает, что во все время диалога он находился на высоте положения, не терялся, не тушевался, вступал в спор на равных, а иногда отважно шел в наступление. Во-вторых, он был уверен, что это далеко еще не конец, он основывался на своем субъективном опыте, но ведь известно, что любопытство – великая сила и реакция обязательно должна последовать, даже если она задержится настолько, что начнет казаться, будто другая сторона обо всем забыла. Вполне возможно, что сие открытие не произвело на Даниела Санта-Клару такого потрясающего впечатления, как на самого Тертулиано Максимо Афонсо, но все же представлялось маловероятным, чтобы он не предпринял в ближайшие дни, открыто или тайно, попытки сравнить одно лицо с другим, один шрам с другим. Я действительно не знаю, что мне делать, сказал Антонио Кларо жене, дополнив свою часть диалога репликами своего собеседника, которых она не могла слышать. Этот тип говорит так уверенно, что хочется проверить, соответствует ли действительности история, которую он рассказывает. Я бы на твоем месте выбросила все это из головы, повторяла бы по сто раз в день, что в мире не может быть двоих совершенно одинаковых людей, в конце концов убедила бы себя и забыла. И ты бы не попыталась как-нибудь связаться с ним. Думаю, нет. Почему. Не знаю, наверное, из страха. Ситуация, конечно, из ряда вон выходящая, но я не вижу тут ничего страшного. В тот раз, когда я поняла, что мне звонишь не ты, мне чуть не стало плохо. Я понимаю, слышать его – это все равно как слышать меня. И тогда я подумала, нет, даже не подумала, а почувствовала, как меня захлестнула волна паники, я задрожала, мне показалось, что если голос такой же, то и все остальное должно быть таким же. Совсем не обязательно, совпадение может быть неполным. Он утверждает, что оно абсолютное. Надо проверить. Но как, например, позвать его сюда, вам с ним раздеться, а мне взять на себя роль судьи и подтвердить, что вы одинаковые, или не подтвердить, а если выяснится, что вы действительно совершенно одинаковые, то я выйду, а потом вернусь и не смогу определить, где он, а где ты, а если кто-то из вас выйдет, то я не смогу понять, с кем я осталась, с тобой или с ним. Ты смогла бы различить нас по одежде. Да, если вы не поменяетесь одеждой. Успокойся, мы ведь только фантазируем, ничего этого не будет. Ты только подумай, различать вас только по одежде, по тому, что снаружи, а не внутри. Не надо так волноваться. А теперь я спрашиваю себя, что он имел в виду, сказав, что поскольку вы одинаковые, то и умереть должны одновременно. Он этого не утверждал, он только выразил предположение, как бы задавая вопрос самому себе. Но я не понимаю, почему он вдруг счел необходимым сделать такое предположение. Наверное, чтобы меня поразить. Кто он и чего ему от нас надо. Я знаю о нем то же, что и ты, то есть ничего, я не знаю, кто он и чего он хочет. Он сказал, что он преподаватель истории. Возможно, он сказал правду, он производит впечатление человека образованного, а что он нам позвонил, так ты, я думаю, сделал бы то же самое, если бы открыл такое совпадение. Возможно. А как мы теперь будем себя чувствовать, с этим призраком, всякий раз, как я посмотрю на тебя, мне будет казаться, что я вижу его. Мы еще не пришли в себя от шока, от неожиданности, завтра мы будем воспринимать это просто как курьез, подумаешь, не кот с двумя головами и не теленок с лишней ногой, а всего-навсего сиамские близнецы, родившиеся раздельно. Я говорила о страхе, о панике, но теперь поняла, что ощущаю нечто другое. Что же. Трудно объяснить, может быть, предчувствие. Плохое или хорошее. Не знаю, просто предчувствие, как бы еще одна закрытая дверь за другой закрытой дверью. Ты дрожишь. Да, кажется. Элена, ее так зовут, до сих пор мы этого не знали, рассеянно ответила на объятие мужа, потом съежилась в уголке дивана и закрыла глаза. Антонио Кларо захотел отвлечь ее, приободрить, развеселить какой-нибудь шуткой. Если когда-нибудь я стану знаменитым артистом, этот Тертулиано мог бы меня дублировать, играть в опасных или неприятных сценах, а я бы тогда сидел дома, и никто бы ни о чем не догадался. Она открыла глаза, слабо улыбнулась и ответила: преподаватель истории и дублер, на это стоит посмотреть, но ведь на съемки дублер приходит, когда его приглашают, а к нам он ворвался незваным гостем. Хватит, подумай о чем-нибудь другом, почитай книгу, посмотри телевизор, тебе надо отвлечься. Мне не хочется читать и еще меньше смотреть телевизор, пойду лучше лягу. Когда Антонио Кларо через час тоже лег, Элена, казалось, уже спала. Он сделал вид, что не сомневается в этом, и потушил свет, заранее зная, что ему не скоро удастся уснуть. Он вспоминал свой напряженный диалог с незнакомцем, искал скрытый смысл в произнесенных им фразах, пока наконец слова, такие же уставшие, как он сам, не стали обесцвечиваться, терять значение, словно уже не имея никакого отношения к миру мыслей того, кто безмолвно и безнадежно продолжал твердить их: бесконечность возможностей совпадения, а еще он сказал: одинаковые люди умирают в одно и то же время, и еще: виртуальный образ того, кто смотрит на себя в зеркало, реальный образ того, кто смотрит на него из зеркала, он вспоминал свой разговор с женой, ее предчувствия, ее страх, и уже глубокой ночью он пришел к выводу, что это дело надо как-нибудь разрешить, чем скорее, тем лучше, как бы оно ни кончилось, плохо ли, хорошо ли, надо встретиться и поговорить с ним. Принятое решение обманно успокоило его дух, ослабило телесное напряжение, и сон, перед которым открылся наконец свободный путь, пробрался и усыпил его. Устав от вынужденной неподвижности, терзавшей ее нервы, Элена наконец тоже заснула, и в течение двух часов ей удалось наслаждаться покоем рядом со своим мужем Антонио Кларо, как если бы в их мир не вторгался никакой другой мужчина, и она проспала бы, возможно, до рассвета, если бы ее внезапно не разбудил ее собственный сон. Она открыла глаза в комнате, погруженной в полумрак, который был почти мраком, услышала ровное дыхание мужа и вдруг поняла, что в глубине квартиры дышит еще кто-то, кто-то ходит, может быть, сейчас он в кухне, может быть, в гостиной или за дверью, ведущей из спальни в коридор, где-то совсем рядом. Сжавшись от страха, Элена протянула руку, чтобы разбудить мужа, но в последний миг ее остановил здравый смысл. Здесь никого нет, подумала она, мне чудится, у меня разыгралось воображение, иногда сны отделяются от породившего их мозга, тогда их называют видениями, фантасмагориями, предостережениями, предупреждениями, призраками, тот, кто бродит по квартире и дышит, кто только что сидел на моем диване, кто прячется за портьерами, кто приближается ко мне и касается меня руками, совершенно такими же, как руки моего мужа, кто смотрит на меня его глазами и готов поцеловать меня его губами и сказать мне слова, которые он говорит мне каждый день, и другие слова, слова духа и слова плоти, это не человек, это моя фантазия, безумная фантазия, и ничего больше, ночной кошмар, порожденный страхом и беспокойством, завтра все станет на свое место, и даже не надо будет петь петуху, чтобы прогнать злые сны, достаточно, чтобы зазвонил будильник, всем хорошо известно, что ни один человек не может быть абсолютно таким же, как другой, в мире, в котором производят способные будить людей механизмы. Последний вывод был противоестественным, он оскорблял здравый смысл и бросал вызов логике, но эта женщина, которая всю ночь витала среди смутных порождений сумрачной мысли, зыбких обрывков тумана, беспрестанно меняющих форму и направление, сочла его неопровержимым. Бесспорным. Мы должны быть благодарны даже самым абсурдным мыслям, если они способны вернуть нам тоскливой ночью немного спокойствия, пусть даже обманного, и дать нам ключ, при помощи которого мы сможем наконец робко отворить двери сна. Элена открыла глаза до того, как зазвонил будильник, отключила его, чтобы не разбудить мужа, и, лежа на спине и пристально глядя в потолок, ждала, чтобы ее сбивчивые идеи пришли понемногу в порядок и встали на путь рациональной логики, свободной от необъяснимых призраков и слишком легко объяснимых фантазий. Ей было трудно признаться себе, что помимо химер, настоящих, мифических, изрыгающих пламя, имеющих голову льва, хвост дракона и туловище козы, ибо такую форму тоже могли принять зыбкие чудовища, порожденные бессонницей, ее мучил также неуместный, чтобы не сказать непристойный соблазн, образ другого мужчины, которого ей не надо было раздевать, чтобы увидеть, какое у него тело, потому что рядом с ней спит совершенно такой же мужчина. Она не корит себя, ведь на самом деле эти идеи принадлежат не ей, они являются бредовым плодом потрясенного воображения, ее чувства заблудились, сошли с рельсов, но сейчас она уже рассуждает трезво, сейчас она повелевает своими мыслями и желаниями, ночные кошмары, мучительные для тела и духа, тают в воздухе с первым утренним светом, вновь вносящим порядок в наш мир, вновь выводящим его на привычную орбиту, вновь и вновь пишущим свою книгу закона. Пора вставать, офис туристического агентства, где она работает, находится на другом конце города, было бы замечательно, думает она каждый день по дороге туда, если бы ее перевели в один из центральных офисов, проклятый транспорт в часы пик полностью оправдывает определение адского, данное ему мы не помним кем, когда и в какой стране в минуту счастливого вдохновения. Муж останется в постели еще час или два, сегодня у него нет новых съемок, а теперешние, кажется, подходят к концу. Элена выскользнула из постели с проворством, которое, будучи в ней врожденным, усовершенствовалось за прошедшие десять лет, которые она прожила в качестве заботливой и преданной супруги, потом она бесшумно сняла с вешалки халат, надела его и вышла в коридор. Здесь ночью ходил непрошеный гость, здесь он дышал за дверью, прежде чем войти в спальню и спрятаться за портьерой, но не надо бояться, приступ порочного воображения безвозвратно прошел, теперь Элена смеется над своими бредовыми искушениями, все пережитое кажется ей чепухой благодаря розовому свету, льющемуся в окно гостиной, в которой вчера она чувствовала себя такой несчастной, словно девочка из сказки, брошенная в лесу. А вот и диван, на котором он сидел, он не зря сел именно сюда, когда ему захотелось отдохнуть, ведь это диван Элены, и ночной гость, видимо, пожелал разделить его с ней или сделать своим. У нас имеется достаточно оснований считать, что наши фантазии, когда мы пытаемся прогнать их, насмехаются над нами, атакуя те участки брони, которые мы, сознательно или бессознательно, оставляем незащищенными. Когда-нибудь эта Элена, которая торопится на работу и не должна терять даром времени, расскажет нам, по какой причине она тоже села на диван, уютно на нем устроилась и просидела целую минуту, почему она, столь решительно настроенная сразу после пробуждения, теперь ведет себя так, словно сон вновь заключил ее в свои объятия и нежно убаюкивает ее. И почему она, уже одетая и готовая выйти, открыла телефонную книгу и списала на бумажку адрес Тертулиано Максимо Афонсо. Потом она приоткрыла дверь спальни, муж, кажется, еще спит, но он уже у порога пробуждения, и она может подойти к кровати, поцеловать его и сказать: я ухожу, и получить от него ответный поцелуй в губы, но она ощутит на своих губах губы того, другого. Боже, эта женщина сходит с ума, что она делает, о чем она думает. Ты опаздываешь, спросил Антонио Кларо, протирая глаза. У меня еще есть две минуты, ответила она и села на край кровати. Что же нам делать с тем человеком. А ты как думаешь. Ночью, засыпая, я решил, что мне надо поговорить с ним, но сейчас я начинаю сомневаться. Одно из двух: или мы откроем ему двери, или оставим их закрытыми, другого выхода нет, наша жизнь уже изменилась, она никогда больше не будет прежней. Только мы вольны здесь решать. Нет, не мы, и никто другой не волен решить, быть этому или не быть, появление этого человека есть факт, который мы не можем отменить, даже если мы его не впустим, даже если закроем перед ним двери, он будет стоять за ними и ждать, пока у нас не кончится терпение. Ты видишь все это слишком уж в черном свете, не исключено, что все разрешится при нашей встрече, он докажет мне, что он такой же, как я, и я скажу ему: да, сеньор, вы совершенно правы, а теперь прощайте, оставьте нас навсегда и, пожалуйста, не беспокойте нас больше. Но он не уйдет, он будет ждать по другую сторону двери. Мы ее не откроем. Он уже вошел, он у меня в голове и у тебя в голове. В конце концов мы забудем о нем. Может, забудем, а может, и нет. Элена встала, посмотрела на часы и, сказав: мне надо идти, я опаздываю, сделала два шага к двери, но она еще успела спросить: ты ему позвонишь, назначишь свидание. Не сегодня, ответил ей муж, приподнимаясь на локте, я подожду несколько дней, возможно, неплохо будет сделать ставку на безразличие, на безмолвие, не торопиться, тогда и это происшествие само собой растает, изживет себя. Тебе виднее, пока. Входная дверь открылась и закрылась, и мы никогда не узнаем, сидел ли там в ожидании на ступеньках Тертулиано Максимо Афонсо. Антонио Кларо вновь вытянулся в постели, и если бы его жизнь не изменилась, как сказала его жена, он бы повернулся на другой бок и спокойно проспал еще час, кажется, правы злопыхатели, утверждающие, что актеры долго спят, это следствие той беспорядочной жизни, которую они ведут, даже если они по вечерам почти всегда сидят дома, как Даниел Санта-Клара. Через пять минут Антонио Кларо встал, что было ему несвойственно, обычно он остается в постели намного дольше, хотя справедливости ради надо признать, что, когда того требует его профессия, этот актер, судя по всему ленивый, способен подняться с самыми ранними жаворонками. Он посмотрел на небо через окно спальни, было нетрудно предположить, что день обещает быть жарким, и пошел на кухню приготовить себе завтрак. Актер думал о том, что сказала ему жена: он уже у нас в голове, она такая, скажет, как ножом отрежет, у нее дар коротких фраз, емких и образных, она четырьмя словами выразит то, на что другому и сорока не хватит. Он не был уверен, что принятое им решение является самым удачным, что нужно действительно выждать какое-то время, прежде чем идти в наступление, это будет то ли личная тайная встреча без свидетелей, чтобы потом некому было трепать языком, то ли сухой разговор по телефону, из тех, что оглушают собеседника, приводя его в состояние шока, лишая возможности перевести дыхание и возразить. Он сомневался, окажется ли он способным так повести разговор и так построить аргументацию, чтобы одним ударом уничтожить зло на корню и навсегда отбить у злополучного Тертулиано Максимо Афонсо охоту вмешиваться в их жизнь и причинять им, сейчас или в будущем, какой-либо вред, хватит и того, что он уже сделал, посеяв смуту в их душах, дерзнула же Элена сказать ему вчера вечером: теперь мне будет казаться, что я вижу его всякий раз, как посмотрю на тебя. Действительно, только женщина с серьезно пошатнувшимися моральными устоями могла бы бросить подобные слова в лицо своему собственному мужу, не замечая заключенного в них намека на супружескую неверность, это так ясно, что дальше некуда. В то же время в мозгу Антонио Кларо начинает зарождаться, хотя он, конечно, возмущенно отверг бы подобное обвинение, пока еще смутный образ такой идеи, которую мы только из деликатности не назовем достойной Макиавелли, возможные последствия которой окажутся, скорее всего, сугубо отрицательными. Сия идея, вернее, неясный призрак идеи, состоит в том, каким бы безнравственным это ни показалось, чтобы извлечь из их абсолютного тождества, если, конечно, оно подтвердится, какую-нибудь выгоду для себя лично, другими словами, чтобы попытаться выяснить, не сумеет ли Антонио Кларо, или Даниел Санта-Клара, изобрести хитроумный способ обратить в свою пользу обстоятельства, которые в данный момент как будто противоречили его интересам. И если сейчас мы не можем ожидать от самого автора этой идеи, что он прольет какой-то свет на пока еще не определившиеся, но, вне всякого сомнения, кривые пути, которые должны привести его к желанной цели, то не следует ожидать этого и от нас, мы ведь только фиксируем мысли и поступки персонажей по мере их осуществления и, следовательно, не можем заранее предсказать ход процессии, которая еще не вышла из церкви. Единственное, что уже сейчас можно полностью исключить из зарождающегося проекта, так это использование Тертулиано Максимо Афонсо в качестве кинодублера Даниела Санта-Клары, ведь было бы непростительной дерзостью требовать от преподавателя истории, чтобы он стал чьим-то партнером в авантюрных дебрях седьмого искусства. Антонио Кларо делал последний глоток кофе, когда его посетила идея, а не сесть ли ему в машину и не поехать ли посмотреть, на какой улице и в каком доме живет Тертулиано Максимо Афонсо. Действия человеческих существ, хотя ими уже и не управляют непреодолимые врожденные инстинкты, повторяются с такой поразительной регулярностью, что не представляется уместным принять гипотезу о медленном, но постоянном и неизбежном формировании нового типа инстинкта, назовем его социокультурным, который возникает как реакция на многочисленные одинаковые раздражители и выражается в том, что мысль, пришедшая в голову одному, в сходных условиях приходит в голову и другому. Поэтому сначала Тертулиано Максимо Афонсо драматически замаскировавшись и одевшись в темное, приехал сюда ярким летним утром, а теперь Антонио Кларо намеревается поехать на его улицу, не думая об осложнениях, которые могут возникнуть, если он появится там с открытым лицом, разве что, пока он бреется, принимает душ и одевается, его лба не коснется перст вдохновения и не напомнит ему, что где-то у него в ящике в коробке из под сигар в качестве трогательного профессионального сувенира лежат усы, в которых он пять лет назад исполнил роль дежурного администратора в комедии «Упорный охотник подстрелит дичь». Старая мудрая пословица гласит: найдешь нужное, коли не выбросишь ненужное. Адрес преподавателя истории Антонио Кларо узнает из досточтимой телефонной книги, сегодня она стоит на своем обычном месте на полке немного косо, как если бы ее наспех поставила туда нервная рука, торопливо ее листавшая. Он уже занес в свою записную книжку и адрес, и Номер телефона, хотя пользоваться им сегодня не входит в его планы, но, если когда-нибудь ему захочется позвонить в квартиру Тертулиано Максимо Афонсо, он сможет сделать это из любого места, не будучи связанным с телефонной книгой, которую так легко забыть дома. Он уже готов, усы приклеены куда надо, они старые и могут отвалиться, но его это не смущает, он только проедет мимо дома и взглянет на него, пробудет там считанные секунды. Когда он пристраивал накладные усы, стоя перед зеркалом, то вспомнил, что пять лет тому назад ему пришлось сбрить свои собственные естественные усы, украшавшие на его лице пространство между верхней губой и носом, только потому, что их форма показалась режиссеру мало подходящей к его тогдашней роли. Дойдя до этого места, мы уже ждем, что какой-нибудь внимательный читатель, происходящий по прямой линии от тех наивных, но умных мальчиков, которые во времена старого кино кричали из зала парню на экране, что карта с планом подземелья спрятана за лентой шляпы циничного коварного врага, упавшего к его ногам. Итак, мы уже ждем, что нас призовут к ответу, обвинив в непростительной рассеянности, потому что совершенно по-разному действуют персонаж Тертулиано Максимо Афонсо и персонаж Антонио Кларо в одной и той же ситуации, первому приходится заходить в коммерческий центр, чтобы надеть или снять накладные усы и бороду, а второй собирается совершенно спокойно выйти из дому, имея на своем лице усы, принадлежащие ему, но не являющиеся его собственными. Но наш внимательный читатель забывает нечто, уже несколько раз отмеченное нами в этом повествовании, а именно тот факт, что так же, как Тертулиано Максимо Афонсо является повторением актера Даниела Санта-Клары, актер Даниел Санта-Клара является, хотя и в другом смысле, повторением Антонио Кларо. И ни одной соседке, живущей в том же доме или на той же улице, не покажется странным, что тот, кто вчера вошел без усов, сегодня вышел с усами, разве что она равнодушно подумает: он готовится к съемкам. Сидя в машине и опустив стекло, Антонио Кларо изучает карту и план города и узнает то, что нам уже давно известно: Тертулиано Максимо Афонсо живет на другом конце города, наконец, любезно ответив на приветствие одного из соседей, актер пускается в путь. Ему понадобился почти час, чтобы прибыть к цели, испытывая судьбу, он трижды, с интервалом в десять минут, проехал перед искомым зданием, словно ища свободное место, чтобы поставить машину, вдруг ему повезет и именно в этот момент Тертулиано Максимо Афонсо выйдет на улицу, но те, кто владеет информацией о деятельности нашего преподавателя истории, знают, что сейчас он спокойно сидит за своим письменным столом и усердно работает над предложением по усовершенствованию преподавания, подготовить которое поручил ему директор, возможно, он считает, что от результатов данной работы зависит его будущее, но мы-то знаем и уже можем сказать, что никогда больше в своей жизни преподаватель Тертулиано Максимо Афонсо не войдет в класс, ни в той школе, в которой мы его видели, ни в какой-либо другой. В свое время будет ясно почему. Антонио Кларо увидел то, что он и предполагал увидеть: заурядная улица, дом, как многие другие дома, никто бы не смог подумать, что там, в квартире третьего этажа, дверь справа, за этими невинными занавесками, проживает чудо природы, не менее невероятное, чем семиглавая Лернейская гидра и прочие фантастические создания. А вот заслуживает ли Тертулиано Максимо Афонсо данного определения, выводящего его за пределы человеческой природы, нам еще предстоит выяснить, мы ведь пока не знаем, кто из них двоих появился на свет первым. Если первым появился Тертулиано Максимо Афонсо, то чудом природы придется назвать Антонио Кларо, поскольку, придя позднее, он занял в этом мире, как и Лернейская гидра, за что ее и убил Геркулес, чужое место. Абсолютная гармония Вселенной не была бы нарушена, если бы Антонио Кларо родился и стал киноактером в какой-нибудь другой Солнечной системе, но здесь, да еще в том же городе, что подумает наблюдатель, глядящий на нас с Луны, тут возможны любые недоразумения, и даже самые худшие, и даже самые ужасные. И чтобы вы не подумали, будто мы отдаем какое-то особое предпочтение Тертулиано Максимо Афонсо на основании того, что мы с ним познакомились раньше, спешим напомнить, что с математической точки зрения вероятность его первенства столь же допустима, как и вероятность первенства Антонио Кларо. Итак, какой бы странной ни показалась чувствительному зрению и слуху сия синтаксическая конструкция, нам придется сказать, что то, что неизбежно должно будет произойти, уже произошло, и нам остается только записывать это. Антонио Кларо перестал курсировать по улице и, отъехав на приличное расстояние, потихоньку, чтобы какой-нибудь добропорядочный гражданин, заметив это, не позвал полицию, снял усы Даниела Санта-Клары и, поскольку делать ему здесь было уже нечего, направился домой, где его ждал сценарий нового фильма, с которым ему предстояло работать. Потом он снова выйдет, чтобы пообедать в ближайшем ресторане, немного отдохнет и снова примется за работу и будет работать до прихода жены. Он еще не играет главного героя, но его имя уже должно появиться на афишах, которые в свое время будут стратегически расклеены по всему городу, и он почти уверен, что критика отметит каким-нибудь лестным, хотя и кратким комментарием исполнение роли адвоката, порученной ему в последнем фильме. В работе над этой ролью единственную трудность составляло для него огромное количество всевозможных адвокатов, которых он видел в кино и по телевизору, а также общественных обвинителей, владеющих самыми разными стилями судейского красноречия, от вкрадчивого до агрессивного, и краснобаев защитников, для которых убежденность в невиновности клиента не всегда была решающим фактором. Ему хотелось бы создать новый тип адвоката, неординарную личность, способную словом и жестом покорить судью и потрясти всех присутствующих отточенностью своих реплик, сокрушительной силой своих умозаключений, своим сверхчеловеческим интеллектом. Правда, ничего этого в сценарии нет, но, возможно, ему удастся убедить режиссера внести соответствующие изменения, тот согласится, если ему на ухо шепнет нужное словечко продюсер. Надо только все хорошенько обдумать. Стоило ему сказать себе, что надо все хорошенько обдумать, как его мысли перенеслись совершенно в другую область, к преподавателю истории, на улицу, где тот жил, к его дому, к его окнам с занавесками, а затем к его телефонному звонку вчера вечером, к своим беседам с Эленой, к решениям, которые рано или поздно придется принять, теперь он уже не был уверен, что ему удастся извлечь из этой истории какую-то личную пользу, но, как он уже сказал, теперь надо было все хорошенько обдумать. Жена пришла немного позже обычного, нет, она не ходила за покупками, задержка произошла по вине транспорта, никогда не знаешь, чего от него ждать, Антонио Кларо тоже так думал, сегодня он потратил целый час, чтобы добраться до улицы Тертулиано Максимо Афонсо, но об этом сегодня лучше не говорить, я уверен, она не поймет, почему я так поступил. Элена тоже будет молчать, она тоже уверена, что муж не поймет, почему она так поступила.