Золушки из трактира на площади - Лесса Каури

Мысли о втором трактире захватили Бруни настолько, что она на мгновение забыла о новом помощнике. Тот поспешил напомнить о себе, пройдясь губами по ее шее. Желание тотчас скрутило в тугой узел, да так, что кружка выпала из ослабевших пальцев Матушки. Кай едва успел поймать ее у самого пола.

– Давай побыстрее закончим это мокрое дело, – хмыкнул он. – Никогда не думал, что мыть посуду – так сложно!

Бруни только головой покачала в ответ. И вновь подумала о новом трактире. Тяжелая работа хозяйки давала доход – небольшой, но постоянный. Деньги Матушка, воспитанная бережливой Хлоей, не тратила, да и не на что особенно было. Суммы вносила ежемесячно надежному ростовщику – «на прирост», оставляя себе средства лишь на постоянные расходы и уплату налогов. Поэтому накопления у нее были, но все же недостаточные для открытия нового дела. Если только взять ссуду у того же ростовщика?.. Присмотреть небольшой домик, открыть пивную, а после расширить ее…

– Ты о чем замечталась? – подозрительно спросил Пип, заметив, что она уже в третий раз принимается мыть одну и ту же миску. – Спишь совсем? Отправляйся-ка наверх! Господин мой, проводите ее и проследите, чтобы она выспалась! А я тоже пошел домой!

– Обязательно прослежу, почтенный Пип! – улыбнулся Кай, отнял у Бруни миску, отдал ее толстяку и увел Матушку наверх.

– И не возражай! – шепнул он, принимаясь расшнуровывать ей платье. – Мне приказано тебя уложить… И я уложу!

Бруни подчинилась его теплым ладоням и сильным пальцам.

Кай помог ей расплести косу и окончательно растрепал волосы. Затем собрал их в высокую прическу, невольно залюбовавшись стройной шеей и изящными плечами любимой. Наклонившись, нежно коснулся ямочки между ключицами, спустился к ложбинке между грудями и на миг задержался. А потом подхватил девушку на руки и отнес на кровать.

Матушка отвечала на поцелуи с жадностью и нетерпением. Никакая усталость, накопившаяся за день, не могла помешать им получить друг от друга радость, вносившую смысл в обычное человеческое существование.

Вдруг по лицу Кая пробежала тень. Он обнял Бруни, крепко прижав к себе.

– Что с тобой? – испугалась она.

– Хочу, чтобы каждый мой вечер был таким… – помолчав, сказал он. И поднял на нее несчастные глаза: – Хочу слышать твой смех, когда я тебя раздеваю, твои стоны – когда беру тебя, твое тихое дыхание – когда ты засыпаешь на моей груди. Но…

Бруни испуганно закрыла ему рот ладонью.

– Молчи! Я не задам ни одного вопроса о твоей жизни! Раз ты сказал, что имеешь обязательства, значит, так и есть! И большего мне знать не надо! Я люблю тебя, мой Кай! Люблю таким, какой ты есть! И мне неважно, кто ты, где ты… с кем ты! Уже неважно!

– Девочка моя, – улыбнулся он, целуя ее веки, – никого у меня нет кроме тебя! И я никого не хочу кроме тебя! Скажи мне, – Кай чуть отодвинулся, чтобы видеть ее лицо полностью, – ты обидишься, если я предложу купить для тебя поместье и назначить содержание? У тебя будет собственный дом, работа от рассвета до заката останется в прошлом, да и Весь сможет жить на природе, а не в городе. А с трактиром, мне кажется, вполне справится твоя Ровенна.

Бруни смотрела на него испытующе и всерьез раздумывала над тем, стоит ли ссориться из-за сказанного. Затем встала, накинула сорочку и медленно прошлась по комнате, разглядывая низкий побеленный потолок, тяжелые несущие балки, затянутые неказистой тканью стены и пару поблекших ковров на них, привезенных отцом из дальних странствий. Это был ее дом. Это была ее жизнь.

Кай наблюдал за ней, пытаясь скрыть волнение.

Вернувшись в постель, Матушка обвила руками его шею.

– Спасибо, что честен со мной! – серьезно сказала она. – И спасибо, что хочешь помочь… но я останусь здесь!

Он притянул к себе ее озябшие ноги, накрыл ладонью колени и прошептал:

– Тогда, может быть, позволишь помогать тебе деньгами? Я богат…

Бруни задорно хмыкнула.

– Это заметно, любимый! Только вот ведь беда – мне ничего от тебя не нужно! Ничегошеньки… кроме тебя самого!

И, повалив его на кровать, стала целовать его первой и ластиться, будто кошка.

Сорочка белым привидением слетела на пол. Двое любили друг друга, позабыв об условностях мира.

* * *

Пролетело лето. В этот год оно выдалось дождливым, почти не баловало жителей Вишенрога жаркими деньками, а тут вдруг и вовсе закончилось. Утра становились туманными, будто не выспавшимися. Над гаванью повисла дымка, а самый высокий шпиль на башне королевского дворца был скрыт низкими облаками.

Настроение Пипа вполне соответствовало погоде. Повар ворчал целыми днями, жаловался на подагру, гонял Веся и ругал нерадивых сестричек Гретель. Правда, на него никто не обижался. Все понимали, что близятся Золотые дни – середина первого осеннего месяца, – когда должна состояться свадьба Ваниллы и Дрюни.

Подготовка к сему событию шла полным ходом. Ванилла, решившаяся связать судьбу с любимым королевским шутом, стала звездой квартала Мастеровых. Томазо Пелеван, как самый уважаемый представитель гильдий, собрал в трактире Матушки Бруни всех, кто мог поучаствовать в подготовке свадьбы.

– Нашу девочку замуж выдаем! – заявил он. – Туточки, в этих улочках урожденную! Трудолюбивую и душевную! Посему свадьба должна стать событием!

Сидящий рядом с ним отец невесты недовольно морщился. Он не испытывал восторга от выбора дочери, а уж делать из него развлечение для всего квартала и вовсе казалось ему верхом неприличия. Но Томазо был непоколебим.

– Мы у тебя с Матушкой Бруни каждый день бываем! – сказал он. – Нет ни одного человека в квартале, который бы сюда не заходил! Твоей дочке, мастер Пип, славную свадьбу справить – самое малое, чем мы можем тебя отблагодарить за радость нашим животам! – И наглядно похлопал себя по откормленному брюшку. – Да и во дворце пусть узнают, что мы не мастерком деланы!

Впрочем, квартальные приготовления к свадьбе от Ваниллы тщательно скрывали. Даже Бруни не была посвящена в детали, ибо Томазо вполне справедливо полагал, что подружки на то и подружки, чтобы делиться секретами.

Тем временем невеста капризничала, выбирая ткань на свадебное платье, и даже умудрилась поругаться на эту тему с женихом, сообщив ему, что остановила свой выбор на шелке цвета слоновой кости и кружевной вуали того же оттенка. «Красава, – серьезно глядя на нее, заметил Дрюня, – эта шутка не будет смешной. Белый и его оттенки – цвета девственниц, ну, или, на худой конец, юных дев, претворяющихся девственницами. Взгляни на себя – твоя женственность выпирает, как дула пушек из трюма королевского галеона, идущего в атаку! Не беспокойся о деньгах, но выбирай любой другой цвет! Иначе тебя не поймут даже мои, отрекшиеся от меня, родители!»

После этого разговора Ванилла, набегами появляясь в трактире, изводила подругу предположениями:

– Красное? Или сиреневое?