Тень Чернобога - Евгения Витальевна Кретова

с пельменями. Потрясла им, удовлетворенно сунула в корзину, передала ее Данияру. Прошла дальше, выбрала несколько банок с фасолью и кабачковой икрой, упаковку гречки и риса. Задумчиво задержалась у стеллажа с макаронами:

– Мы сколько времени здесь пробудем?

Парень пожал плечами:

– Кто ж знает.

Катя уверенно сгребла несколько пачек спагетти, вернулась к консервам, выбрала тушенку, взяла еще сыр и масло.

Данияр наблюдал за ней, усмехался:

– Ты будто на неделю решила закупиться.

– Как я понимаю, квартира станет чем-то вроде перевалочного пункта. Хорошо, если будут какие-то запасы, разве нет?

– Разве да, – парень кивнул и направился к кассе.

Катя по пути захватила батон хлеба, пакет сухого молока и несколько упаковок сухарей.

Данияр деловито складывал покупки в полиэтиленовые пакеты-майки, так, будто делал это всю жизнь. Откуда такое знание современных реалий, если он всю жизнь прожил в Раграде? Что вообще происходит?.. Но как-то так получалось, что все, за что ни брался, он делал очень деловито, толково и ловко. Катя с трудом могла отвести глаза от его уверенных и неторопливых движений. Смутилась, когда встретилась с ним взглядом. Засуетилась, расплачиваясь, и… рассыпала сдачу. Данияр поднял монеты, без тени упрека протянул Кате.

– Ты нервничаешь, – сообщил, будто диагноз поставил. – Ты мне, похоже, не доверяешь. А это неправильно. У нас впереди длинная дорога. – Они вышли на крыльцо, он придержал дверь, галантно пропустил Катю вперед и, удобнее перехватив пакеты, сбежал по ступеням следом за ней. – Знаешь, я готов ответить на все вопросы, которые тебя мучают больше всего. Так будет и мне, и тебе спокойнее. Давай.

Катя спрятала нос в воротнике пуховика.

– Еще бы знать, что именно меня мучает больше всего, – пробормотала она, но задумалась.

Они неторопливо двигались к Катиному дому: Данияр чуть впереди, Катя на полшага отставала. Он улыбался и подставлял ветру лицо, она хмурилась и ежилась от холода.

– Ты любишь мороз? – спросила наконец.

– Я люблю ветер. Потому что только ветер свободен по-настоящему. Ему неподвластны ни смерть, ни само время. Помнишь, в «Сказке о мертвой царевне» у Пушкина именно ветер сказал царевичу Елисею, где царевна? Это отличная метафора, на мой взгляд.

Катя опешила, остановилась. Пришлось догонять его:

– Что-что? В какой сказке? Откуда ты Пушкина знаешь? Читал?

Он снова, уже привычно, спокойно пожал плечами:

– А почему бы и нет. Я поводырь. Мне полезно знать то, что объединяет наши миры.

– А их что-то объединяет?

Он покосился на нее снисходительно, усмехнулся:

– Многое. Память, например. Ее не вычеркнешь. Она прорастает в мифах, легендах и преданиях, она в книгах современных авторов – потому что память живет рядом с каждым из нас.

– Это все очень поэтично. А конкретнее? Например, что, кроме шкатулки, объединяет наши миры?

– Ах вот ты о чем, – кажется или в его голосе появилось разочарование? Он какое-то время шагал молча. – Представь стеганое одеяло. Представила? – Катя с удивлением кивнула. – Ну вот. Есть верхнее полотно, красивое, с разноцветными лоскутками и вышивкой. Есть внутреннее полотно, мягкое, уютное. Есть наполнитель для тепла. Так?

– Так.

– Что делает эти слои одеялом – одним целым – и не позволяет сбиться в комок?

– Что?

– Крохотные стежки, которые соединяют все три слоя. Одеяло-то стеганое! Наши миры связаны такими стежками, их сотни. Моя работа – знать их и видеть. Это тропы. Некоторые находятся на одном месте веками, другие появляются раз в год в определенные дни, третьи – как путники в пустыне: то возникают, то исчезают на долгие столетия… А есть такие, которые нужно создавать.

– И ты все это умеешь делать? – Катя отметила про себя, что его объяснение картины мира оказалось намного понятнее, чем описание Фотины со слоеным пирогом.

– Умею. Это часть моей магии. Я, как и ветер, живу и здесь, и вчера, и завтра. И в этом мире, и в ином. Почти как твоя шкатулка, которая одновременно была в твоей комнате в Раграде и здесь, в мире людей.

Катя задумалась.

– Ты сказал, три слоя. Я знаю эту параллель, красноярскую, и ту, в которой мама и папа. Есть еще мир, о котором мне не известно?

– Думаю, он тебе известен. Третий мир – это мир усопших, он общий и для нашей параллели, и для этой. Собственно, это самое слабое место мироздания…

Катя остановилась:

– Если мир усопших – общий для наших миров, им владеют Мара и черный морок, то…

Она замолчала. Предположения одно другого страшнее роились в голове. Но, кажется, Данияр их не разделял – продолжал неторопливо идти навстречу ветру. Заметив смятение Кати, остановился:

– Что тебя так озадачило? Говори, я же обещал ответить тебе на все вопросы.

– То есть сиамский вор мог проникнуть во дворец через мир усопших? Это может быть кто-то… кто умер?

Парень покачал головой:

– Мир усопших – это тот самый утеплитель, который лежит между мирами, если мы опять вспомним о стеганом одеяле. Чтобы перейти, нужен путевой камень, проводник или поводырь. Поводыря вор не использовал – зафиксировано, что переход сделан одним человеком. Путевой камень во дворец не приведет. Остается проводник – тот, кто связан с обоими мирами.

– Ты сказал «тот». То есть это живой человек?

– Вполне возможно, – Данияр усмехнулся. Подумав, добавил: – Это ты, Катя. Ты проводник, который объединяет все миры. Будто главная пуговка, на которой все держится.

– Я?

Они свернули с шоссе в проулок. Здесь ветер был особенно колким, сбрасывал с веток снежные иглы, бросал в прохожих, норовя попасть прямо в лицо. Данияр покосился на Катю, засмеялся:

– Брось. Знание, что ты проводник, вовсе не стоит того, чтобы умереть на морозе, пойдем в тепло.

– Но ты только что сказал, что из-за меня вор пробрался во дворец.

– Сказал. Тебе о том и отец, говорил, верно? Да ты ведь это и сама поняла, когда стояла под дверью и слушала разговор Велеса и Мирославы.

Катя вспыхнула:

– Откуда ты знаешь?

Он засмеялся еще громче.

– «Ветер, ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч!» – начал он декламировать страшным голосом.

– Прекрати! Подслушивать нехорошо.

Он фыркнул:

– Кто бы говорил.

– Но они не сказали, что это из-за меня… Это из-за шкатулки, которую я оставила открытой.

Данияр вмиг посерьезнел:

– Каждый верит в то, что ему кажется наиболее безопасным…

– Ты хотел сказать: каждый верит в то, что его меньше всего обвиняет? – пробормотала Катя.

Данияр оглянулся на нее через плечо, но промолчал.

Они подошли к пешеходному переходу – красный человечек зябко замер на диске светофора. Мигнул, сменившись идущим зеленым. Катя первой шагнула на зебру, стараясь еще раз вспомнить и