Слуги зла - Максим Далин

О красоте, конечно, речь не шла… но Инглорион с оттенком удивления отметил своеобразную гармонию стен из грубо тесанного камня и голубоватого света из стеклянных шаров на рогатых выступах. «Это сделали орки, — подумал он. — Эта пещера не принадлежала ни гномам, ни подгорным эльфам — орки, очевидно, сделали это сами, и для созданий Мрака вышло весьма неплохо. Конечно, странно думать, что твари могут создать нечто, пригодное для существования… впрочем, надо же им где-то жить, а Темный Властелин, вероятно, жестоко распоряжается усилиями своих рабов, убивая их рабским трудом для создания этих бледно освещенных катакомб. Получилась своего рода природная крепость… не худшее место в лучшем из миров. Когда-нибудь она, освобожденная от зла, будет принадлежать Дивному Народу, и тут воссияет яркий свет, а подгорные мастера превратят холодный камень в лучезарное совершенство. Смиримся же сейчас с тем, что видим!»

Две вырубленные из камня статуи оберегали вход в пещерный зал, откуда тянуло теплом. Разглядев их, Инглорион невольно содрогнулся. Сторожевые монстры, создание которых вдохновлялось Тьмой, выглядели исключительно мерзко, а дополнялась мерзость черными нечитаемыми знаками, выведенными по стенам вокруг свечной копотью и чем-то темным, чем был измазан сероватый шершавый камень — маслом или давно запекшейся кровью. Конвоиры Инглориона, впрочем, не почтили символы Мрака вниманием — они были слишком заняты грызней между собой и тычками в спину эльфа.

За высокой аркой обнаружилось обширное пространство, уходящее сводом куда-то вверх и в темноту, слабо освещенную стеклянными шарами. От зала отходило множество тоннелей, в них не виделось ни системы, ни гармонии; тут сильнее, чем в коридоре, пахло кузницей, и красноватый отсвет выдавал горящий горн в зальце, отгороженном кованой темной решеткой. Посредине зала, в бассейне из карстовых плит, вылизанных водой до шелковой гладкости, бил парящий горячий ключ; вода из него выплескивалась в какие-то каменные корытца, откуда уходила вниз сквозь темные дыры в днищах. Орки с хрюканьем и визгом плескались в корытцах — то ли мылись, то ли пили.

Орк, который протягивал лапу, подтолкнул Инглориона к бассейну и плеснул из корытца ему в лицо. Эльф инстинктивно отшатнулся, но вода оказалась вовсе не такой горячей, как он вообразил, и от нее веяло только солоноватым запахом меди.

Инглорион стер капли со щеки. Орк, наблюдающий за ним, фыркнул, сморщив песий нос с длинными щелями вдоль крыльев ноздрей.

— Просто вода, — сказал он вдруг на языке здешних людей. Взрыкивающий акцент вовсе не делал слова непонятными — Инглорион целую секунду потрясенно смотрел на говорящего, пока его не осенило:

— О! Мой… скажем, новый знакомый — из недобитой армии Карадраса?

Орк кивнул, почти как человек, и принялся смывать с себя кровь. Ах, как ты чистоплотен, усмехнулся про себя Инглорион, мучительно ощущая собственную нечистоту и будучи решительно не в силах преодолеть брезгливость перед водой, где плескались орки. Подумать только, аккуратник! Ах, они смывают грязь и кровь сражения! Милашки…

Почистившиеся уроды между тем собирались вокруг. Инглорион поймал себя на мысли о том, что уже узнает орков из банды заговорившего. Первый — довольно высокий для твари, худой и жилистый, с мордой, рассеченной десятком старых шрамов, со рваными во многих местах ушами, торчащими из седого ежика коротко стриженных волос, жестких, как металлическая скребница для лошадей. Второй — задира, плотный, нос вздернут свиным рылом, верхняя губа приподнята, скалит клыки, а черные пыльные лохмы на макушке торчат во все стороны. Третий — со сломанным клыком и обтянутыми скулами, с куцым белесым пучком мягкой шерсти над ухом — суетится и визжит громче всех, хотя самый мелкий из шайки. Рядом с четвертым, громадным, бритым, обладателем бугристого черепа с багровым шрамом через темя, лоб и надбровную дугу, свирепым монстром, который все слизывал кровь с меча, — пятый, незнакомый, чистый, маленький и шустрый, уцепился за лапу четвертого, кусает его за пальцы, щиплется, привлекает к себе внимание… Люди называют такое сборище «кодлой».

«Вот из-за кого, собственно, мы проиграли битву, — подумал Инглорион. — Из-за этой пятерки. Отборные твари, псы войны, не иначе как созданные самим Темным Владыкой лично. Это они командовали, они рубились на мосту, они все рассчитали, не иначе. Здешние, похоже, перед ними заискивают». Маленький орк, у которого грязные руны были вырезаны прямо на морде и белели старыми рубцами на смугло-зеленых щеках (следы пыток, решил эльф), принес корзину с кровавыми кусками мяса — все-таки конины, вероятно, — и седой вместо благодарности пнул его кулаком в плечо. Маленький скульнул, как щенок, и щелкнул клыками, а кодла накинулась на пищу, огрызаясь и толкая друг друга.

Инглорион, чувствуя тяжелую усталость во всем теле и нудную боль в руках, плечах и спине, присел на неожиданно теплый камень, торчащий из пола, как пень. Орк, вытащивший его из пропасти, прекратил терзать и рвать клыками кровоточащее мясо, запивая его какой-то дрянью из фляги, облизал и отряхнул ладони, подошел к эльфу и развязал веревку.

Жрущие посматривали искоса, но не мешали.

Инглорион усмехнулся, демонстративно потер запястья:

— Не опасаешься, что убью кого-нибудь из вас и сбегу?

Орк ощерился:

— Убей и беги. Я посмотрю.

Эльф чуть развел руками:

— Ну да. Ты прав. В вашей пещере мне деваться некуда.

Орк фыркнул:

— Ни глаз, ни ушей, ни носа настоящего. Ты заблудишься.

— Вероятно, ты высоко ценишь собственные глаза, уши и нос? — насмешливо спросил Инглорион.

— Да, — согласился орк с таким выразительным самодовольством, что эльфу стало еще смешнее. — Глаза видят во тьме, уши слышат мокрицу в камнях, а носом я чуял следы твоих дружков у северо-восточного входа. Что, лесная гадина решила прибрать эти пещеры к рукам?

— Боишься Государыню? — спросил Инглорион в ответ. Смеха как не бывало — говорящий в таком тоне о королеве Маб напрашивался на смерть. — Ты, вероятно, смертельно боишься ее, если так о ней говоришь.

Задира снова вскинулся — похоже, он тоже, по крайней мере, понимал язык людей, но Инглорионов собеседник его остановил, поймал за оба запястья. И сказал:

— Ненавижу ее. Ненавижу, как ненавидят червяков, которые живут внутри коровы. И не понимаю, за что ты ее так уж любишь. Она заставила тебя себя любить?

Скулу Инглориона свела судорога — непривычное и отвратительное ощущение. «Я слишком устал, — подумал он, — и тут слишком темно. Я глупо злюсь на болтовню созданий Мрака, которые вообще не могут говорить и мыслить по-другому. Они ведь, в сущности, просто големы, поднятая злыми чарами грязь — что они могут понимать в любви и красоте? Как я могу им что-то объяснить? Их ведь надо уничтожать, а не слушать, а я… чем я тут занят? Привитием тварям из Тьмы человеческой морали?»

— Мне трудно разговаривать в месте, где пахнет падалью, — надменно произнес Инглорион, возвращая потерянное лицо. — Избавь меня от обсуждения твоих эмоций на этот счет.