Укус Змея - Михаил Зайцев

Глеб постоянно прикалывал неофита Славика, но по-доброму, по-отечески. Он, Глеб, очень гордился, что является тезкой героя Высоцкого из бессмертного сериала, и всячески подражал харизме Жеглова. Славика тезка телегероя называл не иначе, как Шараповым.

— Значится, так, Шарапов! Сегодня с утра сдан в эксплуатацию после долгого ремонта туалет, типа сортир, обозначенный буквой «жо». Шагом арш в отремонтированный сортир, вытаскивай оттудова гражданку Петрову и представь ее перед мои ясные очи.

— Я? В женский туалет? — Славик смутился.

— Ну и рожа у тебя, Шарапов! Значится, так, у нас на вокзале, в женском сортире, гражданка Петрова торгует цыганской косметикой. Так было, и так будет. Она — незаконный предприниматель, а мы с тобой представители закона. Мы — власть, а власть обязана что?

— Что?.. — захлопал глазами Славик, как двоечник-второгодник перед экзаменатором из Минобразования.

— Мы обязаны пресекать беспошлинную торговлю. Наша с тобой законная обязанность — взымать пошлину в пользу власти. То есть в пользу милиции. Так повелось с тех пор, как в стране победила демократия, за которую в девяносто первом мы кровь проливали. И чему вас только учат, молодежь?

— Глеб, может, вместе...

— Пошли бы! — перебил Глеб, хитро прищуриваясь. — Поучил бы тебя, как производить зачистку в женской уборной, однако ж долг зовет вон к тому, видишь, гражданину, который курит в неположенном месте. Гражданин задолжал властям за лицензию, сегодня грозился рассчитаться. — И Глеб подмигнул Славику еще более хитро, чем до того прищуривался.

Курящего в помещении вокзала гражданина Славик уже знал. Со щипачом, сиречь с местным вором-карманником, многоопытный Глеб познакомил подопечного Славу несколько дежурств тому назад.

Хлопнув Славика по плечу, подтолкнув подопечного в сторону туалетов, Глеб вразвалочку, походкой Жеглова, отправился восстанавливать финансовую справедливость, взимать долг с карманника. Славик вздохнул, проводил взглядом серую акулу Глеба... О! Опять померещилось или?..

А правильнее сказать — померещился. Опять в толпе пассажиров промелькнуло то же самое плохо выбритое мужское лицо. Равнодушное такое лицо, но с неприятно внимательными глазами мелькнуло в сутолоке пассажиропотока и исчезло. Прям наваждение какое-то! Который уж день Славик успевает заметить одну и ту же невозмутимую физиономию со зрачками-прицелами, и, стоит моргнуть, кажется, что померещился наблюдатель.

А который, кстати, по счету день Славику мерещится, что за ним и Глебом, за милиционерами, кто-то следит?.. Кажется, уже третий?.. Или четвертый?..

Третий. Третий день подряд Змей следил конкретно за этими ментами. Вернее, за матерым законником Глебом.

Добравшись с пересадками до Ростова, Змей сменил одежду на малоприметную, нашел подходящее место для ночной лежки в вакантном коллекторе и на следующее утро появился на пассажирском вокзале.

Змей без труда вспомнил, как следует теряться в большом количестве людей, как решать свои задачи и оставаться не замеченным в общественных местах. Вспомнить-то он вспомнил, но на практике не обошлось без проколов — глазастый Славик таки замечал внимательные глаза Змея. «Тушить» пристальный взгляд, когда со значительного расстояния читаешь по губам, — это самое сложное. «Горячий» взгляд люди в состоянии легкого стресса очень отчетливо чувствуют, а именно в таком, в легкострессовом состоянии и пребывал перманентно неофит Слава.

Читать по губам, на манер глухонемых, гораздо проще, чем «тушить» взгляд. Но лишь в том случае, ежели имеешь соответствующую практику. В первый день наблюдений, определившись с объектом слежки, Змею приходилось то и дело приближаться на дистанцию аудиоконтакта, дабы разобраться с индивидуальными особенностями артикуляции мента Глеба.

Матерый вокзальный мент много болтал, объясняя новичку Славику-Шарапову, чего да как, куда и откуда. Змей мотал информацию на воображаемый ус гораздо быстрее, чем неофит Слава, и к сегодняшнему дню, к последнему дню осени, знал достаточно, чтобы приступить к следующему этапу задуманного.

Помимо деловой, владел Змей и информацией бытовой — в первый же день слежки выяснил, где проживает тезка Жеглова, сопроводив того до дому.

И то, что Глеб жил один, бобылем, несказанно обрадовало бывшего особого порученца.

Впрочем, «особые» бывшими не бывают. Даже если перестают быть порученцами.

Глеб возвращался домой в разное время. Всегда один. Женщин к себе не водил и с дружками предпочитал отдыхать где угодно, только не у себя дома. Глеб стеснялся убожества своей однокомнатной жилой площади с шестиметровой кухонькой и спаренными удобствами. Ему было чего стесняться. И дело вовсе не в малогабаритности жилища. Бедность, в том числе и на квадратные метры, как говорится, не порок.

Потолок на кухне у Глеба совсем облупился. Холодильник «Север» шестьдесят лохматого года выпуска просился в утиль. Тек унитаз в удобствах, и пожелтела от времени лохань ванны. Давно выцвели обои в комнате, почти лишенной мебели. Из мебели — только продавленная раскладушка да огромный шкаф. И сиротливо притулился на гладильной доске у подоконника черно-белый телевизор «Сапфир».

Все ценное хозяин однокомнатного убожества хранил в шкафу. За румынскими полированными створками висело кожаное пальто и фетровая шляпа а-ля Жеглов, безупречно консервативные костюмы отменного кроя, великолепного качества рубашки, фирменные галстуки.

Осмотрев квадратные метры и проинспектировав шкаф, Змей остался в недоумении. Контраст между тем, что внутри румынского монстра, и всем остальным снаружи был поразительный.

Разумеется, в квартиру Змей проник без проблем. Умеет. Он ожидал увидеть вычурный интерьер со всякими модными прибамбасами, а вот фиг вам.

Жилье мента, весьма прилично обеспеченного за счет привокзального Клондайка, в принципиальном аспекте мало чем отличалось от лежки Змея в коллекторе. И Змей, возвращаясь на ночлег к теплым трубам, заботился лишь об одежде. Внешне, на людях, Змею ПОКА нельзя выглядеть абы как, остальное для него, для Змея, несущественно. И для Глеба, как выяснилось, тоже.

Глеб вернулся домой в начале девятого. Вздохнул с облегчением, запирая дверь. Зашуршал верхней одеждой, стукнули сбрасываемые с ног ботинки, заскрипели половицы — Глеб вошел в комнату.

Кроме, как на свободные «плечики» в шкафу, вешать китель хозяину жилплощади больше некуда. К нему-то он и подошел, к шкафу. Привычно открыл створку...

— Замри. — Змей удобно сидел, по-турецки, поджав под себя ноги, внутри шкафа, на днище, на ворохе безжалостно смятых костюмов и рубашек. Дырочка на торце казенной части «ТТ» снизу вверх «смотрела» на Глеба. Затянутый кожей перчатки палец дрогнул на дуге спуска.

Милиционер, как ему и было велено, замер. Превратился в скульптуру. Его сходство с изваянием усиливалось ежесекундно. С каждой секундой он все больше и больше бледнел, и его лицо все более походило на творение из гипса.