Злейший друг - Ирина Лобановская

— Ты?! — изумился Олег. — Да ты что?! Как это?!

Ксения вздохнула:

— Да так… Все очень просто, как линейка… Призвание… Может, мы его понимаем лишь тогда, когда уже ошибемся и разочаруемся в нем. У всех одно и то же призвание: служить Богу и людям. Другого нет. Каким путем? У кого какие таланты, Богом данные. И их надо использовать во благо людей и Господа. Вообще, жизнь — это жертва. Если человек ничем никогда не жертвует, живет для себя, разве это достойная жизнь? Ты запряги мозги! И чудеса… Они случаются каждый день, но мы их редко замечаем. Пока у нас не раскроются глаза и уши. — Она подымила в сторону. — Все в жизни — чудо. И бывает такая минута, которая определяет все дальнейшее. И на нее либо будешь потом молиться, либо всю жизнь ее проклинать… Третьего не дано. Так вот, Олежек, я вдруг поняла: мне мешает, меня держит, прямо цепляет нечто непонятное во мне, какая-то странность не дает мне выложиться психологически на сцене полностью. Ты глаза не меня не таращь! Да, это я, великая Ксения Леднева! Та самая, которая… Без вариантов. И я, если честно, расценила это слишком большим искушением. Разумнее уйти от греха подальше. Каждый сам себе дирижер…

Олег помолчал.

— По-моему, ты запутала саму себя. Это не оправдание, но объяснение.

— Верно, — усмехнулась Ксения. — И довольно давно. Теперь пытаюсь выпутаться.

— А как же актеры характерные и архетипические?

Ксения погрызла сигарету.

— Да ну! Кто-то выбирает один и тот же архетип, а кто-то играет индивидуальный характер, но все равно характеры, похожие друг на друга. Если в комической труппе какой-нибудь актер забавно изобразит бабу, то в следующих шоу именно он опять играет женщину. Все, маска приросла, приклеилась! Мало кто способен играть совершенно разные характеры. А ты слышал, что Михайлова однажды вызвали в ЦК и спросили, как он, русский человек, может играть еврея? И мягко-вкрадчиво-настойчиво порекомендовали отказаться от роли. Дружеский совет… Михайлов сказал: «Я русский актер». И продолжал играть. Олежек, в этой его фразе — слишком большой смысл. И большая ответственность. Ради этого можно умереть, разлюби твою мать… И даже стоит. Жить и умереть на сцене… А я бы, наверное, хотела такого конца. Ты как на это смотришь?

Олег улыбнулся. Иногда он не принимал ее всерьез, потому что боялся — она его как раз всерьез никогда не принимала. Игра… Эпизод… Забава…

Умереть… Ксения сказала тогда: «умереть»…

— Почему же тогда собираешься все бросить?

— А через почему! Лицедейство — грех! — заявила она. — Играть другого человека… Это же сумасшествие, аномалия! Без вариантов. Если запрячь мозги… Сходящий с ума Энтони Хопкинс, сыгравший доктора Лектера, Малькольм Макдауэлл в роли цареубийцы… Молодой Хопкинс начал свою карьеру ролью доктора. В черно-белом фильме тоже дебютирующего Дэвида Линча «Человек-слон». В том пронзительно трагическом фильме совсем молодой Энтони сыграл благородного доктора, который пытается помочь человеку, родившемуся страшнейшим уродом. И что характерно — свою карьеру актера уже пожилой Хопкинс, по сути, закончил тоже ролью доктора. Только совсем иного по своей направленности. Доктора Лектера. О нашей профессии нельзя даже говорить. Изображая другого человека, я плачу, смеюсь — настоящая психушка! Очевидно, что это придумано. Ложь, облеченная в профессию. Ее придумал сатана, такой профессии не существует! Художникам, музыкантам еще можно найти какое-то оправдание, перевести стрелку с живописи в иконопись… В актерстве никак и никуда эту стрелку не переведешь. Самое лучшее для актера, если он чувствует в себе талант, отказаться от него. И вообще не нужно твердить о талантах, надо еще всегда иметь охоту ими пользоваться. Каждый сам себе дирижер…

— А кем бы ты стала, если бы отказалась? Ксения не задумалась ни на секунду:

— Да никем! Только женой и матерью. Или — в монахини. Нет других путей для женщины, она не должна работать. Но не выходит. Искусство — это тщеславие. Оно всегда разогревало во мне страсти, грехи… Прожить столько лет без царя в голове, без веры в душе…

— Странно… — Олег задумался. — Мы раньше никогда не говорили с тобой на такие темы.

Ксения снова погрызла сигарету.

— Курить надо бросать… Да мы с тобой вообще мало о чем говорили. Не до разговоров нам с тобой было, золотой мой, как талдычит Никольский.

— А разве твоей душе больше не нужны ни кино, ни театр, ни литература?

Ксения дернула острым плечом:

— Давно ничего не смотрю и не читаю. Ложь, негатив и провокация… Без вариантов. С шоу-бизнесом не соприкасаюсь. И мирской суеты стараюсь избегать. Это за скобками. И недавно с удивлением отметила, что я очень консервативна.

— А телевизор? Я новости слушаю.

— Да их можно не только по телику узнавать. И вообще, это праздное любопытство. Ты пьешь чай и слушаешь об очередной катастрофе или трагедии, о новом убийстве… Ну и что? Иллюзия сопереживания, соучастия и неосознанное желание, чтобы псевдособытия чужой жизни заслонили собственную. Зачем этот самообман, разве мало тех страшных скорбей, через которые проходит каждый из нас? Когда захватили «Норд-Ост» и транслировали тот ужас, по другому каналу в это же время шла передача «Спокойной ночи, малыши». И показывали какой-то зарубежный мультик. Про то, как юные ковбои учатся стрелять. Я не шучу — все именно так и было. Телевидение — это зараза!

— Я не узнаю тебя, — растерянно пробормотал Олег.

— А я сама себя только-только стала узнавать, — отозвалась Ксения. — Ту самую, которая… Думала, я не из тех, кого жизненные обстоятельства загоняют в бутылку. Как раз из тех самых… Знаешь, как я стала актрисой? Посмотрела вокруг и поняла, что не смогу просидеть всю жизнь за столом, проверяя бумаги или отвечая на телефонные звонки. Просто очень хорошо себе вообразила, как я буду сидеть за этим унылым, бесцветным, безразличным столом… грязным и паршивым… всю жизнь… с утра до вечера… каждый день… вот так сидеть… Трубка телефона, захватанная потными пальцами… Да ни за что на свете! А технических мозгов мне Господь не дал. Тогда что же мне остается? Подметать улицу родители не позволят. Учить детей в школе сама не пойду. Так и подалась в актрисы… Глупо и смешно… Яркости захотелось…

У Авдеева в доме царило печальное затишье. Все спокойно, но страшно. Очень грустно. Если соль потеряет силу — чем исправить? Как сделать соленою?…

Значит, он собирается принять дикое предложение Никольского? Олег удивленно остановился: как-то слишком просто и легко он добрался до финала. До логического завершения жизни, пожалуй, еще далековато. Или как раз до логического он уже добежал?

Его должны застрелить в самом финале… Кто же будет стрелять? Обыкновенное убийство, а закон суров и безжалостен. Что думает по этому поводу Сергей Борисович? Олег набрал номер его телефона.

— Я знал, золотой, что ты позвонишь, — загудел Шар. — Опасаешься за мою судьбу? Думай лучше о своей, она сейчас в твоих руках. В конце концов, я не очень понимаю, зачем тебе совершенно бессмысленные пятнадцать, ну, двадцать лет впереди. Как ты планируешь их прожить? Если точно так же, как живешь сейчас — с милой Милой и классически-нудным Грибоедовым на сцене, — то твое дело дрянь! Ты даже детей со своей красавицей нарожать не сумел! Что оставить-то собираешься? Я предлагаю тебе главное — славу! Да какую! Думай! Думай дальше!