Сыщик - Роман Буревой

А на Вер-ри-а?

«Мама, я хочу поспать… там так интересно, во сне…» – тут же всплыл в памяти давний разговор.

Выходит, только свободные видят такие сны.

«Патриции», – уточнил он для себя.

Марк поднял руку, нащупал протектор. Шею все время слегка покалывало. Кожа нестерпимо чесалась. Он понял, что протектор восстанавливает атрофированные мышцы.

«Когда я прибуду на Лаций, протектор уже снимут», – понадеялся Марк.

Он может встать? Почему бы и нет? Насколько надежен протектор?.. Неужели ты трусишь, Марк Корвин? По-моему, патрицию трусить неприлично.

Так что вставай и иди, Марк, свободный человек! Как боязно! До головокружения. Нет, не могу. Он вцепился в край ложа, как в спасительный берег. Он не мог себя заставить оторваться от этого треклятого ложа. Неужели никто не может помочь и понять его?.. Кто? Он сам? Да, он сам сейчас оторвет себя от камня, что тянет на дно.

Придерживая двумя руками голову, Марк поднялся. Очень осторожно. Голова закружилась, и нахлынуло странное чувство удивительной легкости. Года три назад, когда они убирали маисоль, пошел ледяной дождь, а рабы продолжали работать пол дождем в легких рубахах до темноты. На другие утро Марк свалился в лихорадке. Он хорошо помнил то состояние пустоты и невесомости, охватившее его, когда наконец поднялся с постели после болезни.

Вот и сейчас то же самое… Марк уже не понимал теперь, что заставляло раба подчиняться барону Фейра? Почему невольник покорно втягивал голову в плечи, едва в мозгу начинал звучать голос господина? Мудрость хозяина? Его авторитет? Или страх? Да, страх… Животный, необъяснимый, парализующий страх. Теперь Марк не понимал, откуда взялся тот страх и что он означал. Марк мгновенно забыл это чувство. Оно исчезло, растаяло, испарилось… Страх наказания? Смерти? Нет. Просто страх. Наказание и смерть были как-то отдельно. Потому что наказание можно было как-то стерпеть, а смерть… смерть почти не пугала. Страх был сам по себе… страх перед господином. Теперь осталось лишь чувство неловкости и стыда. Стыда за то, что Марк этот страх испытывал.

«Нет! – одернул он сам себя. – Ты ничего не должен помнить из своего прошлого на Колеснице Ты забудешь, что значит – быть рабом. Те двенадцать лет жизни вычеркнуты, потеряны. Не сожалей о них. Выкинь в пропасть и отряхни руки, Жертва не так уж и велика. Тебе пять лет».

– Мне пять лет… – повторил Марк вслух.

Сколько же придется наверстывать! С бешеной скоростью, с бешеными усилиями. Но это ерунда. У меня достаточно времени впереди. Я успею!

Он медленно опустил руки и расправил плечи. Огляделся. Все изменилось. Стены каюты отодвинулись, потолок стал выше. Прежде мир давил на Марка, шепелявил, заглядывал в рот, мельтешил перед глазами. А сейчас пространство раздалось. Всё и все отступили на несколько шагов. Внутрь хлынул воздух. Марк вдохнул полной грудью, как будто делал свой первый в жизни вдох.

Марку хотелось смеяться, хлопать в ладоши, плясать. Губы сами собой расползались в улыбке. Совершенно незнакомое чувство. Невероятное. Кажется… может быть… именно это называют эйфорией? Марк никогда в жизни не слышал такого слова и не знал, что оно означает. Ему почудилось: кто-то подсказал ему и само слово, и его смысл.

В этот миг он казался себе не просто сильным – могучим, сильнее надсмотрщика Жерара. И что же теперь?

«Ты – самый лучший сыщик Лация, и ты узнаешь, как погибла моя сестра», – вспомнил Марк слова трибуна Флакка.

Юноша опустился на кровать. Какой, к черту, из него сыщик? Что он знает? Ничегошеньки. Пятилетний мальчишка, почему-то вымахавший до метра семидесяти шести. Чушь какая-то. Как он может расследовать чье-то убийство? Как может вообще быть сыщиком? Лишь потому, что следователем был его отец? Да, из видения, промелькнувшего перед глазами с отчетливостью голограммы, было ясно, что отец занимался расследованием важных дел. Ну и что из этого? А если бы отец был пилотом истребителя, – Марка, что, посадили бы в кабину звездолета и запустили в космос?

Сразу похолодело меж лопатками.

Нет и нет, он ничего не станет расследовать. То есть сейчас – нет… А потом? Когда потом? Жаль, иго сон оборвался на половине, и Марк так и не узнал, чем кончилось дело наварха Корнелия, уничтожившего колонию на Психее. Юноша был уверен, что его отец не сомневался в вине наварха. Но хотел эту вину скрыть.

* * *

Дверь отворилась, и в каюту вошел крепкий парень в синей форменной рубашке с длинными рукавами, с серебряной голограммой на плече. На синих форменных брюках – тонкие светящиеся Полоски, высокие башмаки зашнурованы до самых колен.

– Наварх Корнелий просит тебя прийти к нему в каюту, – сообщил адъютант.

Наварх Корнелий… Там, во сне, тоже был наварх Корнелий. Тот, о ком спорили Друз и отец Марка. Неужели тот самый? Марк содрогнулся.

– Я не могу пока никуда идти. Это опасно, – заявил он вслух.

– Опасно? – переспросил адъютант. – В каком смысле?

– Ну, ведь протектор только что… – Марк дотронулся до шеи и замолк, потому что приметил на губах человека в синем презрительную усмешку.

Марка будто хлестнули по щекам. Жаркая волна стыда накрыла с головой.

«Неудачная уловка. Тебя сочли трусом. В их глазах ты – трусливый раб! Раб?»

Он спешно схватил лежащую в изножии кровати одежду, путаясь в рукавах, стал натягивать синюю рубашку без знаков отличия. Надел такие же брюки – тоже без всяких полос. Зашнуровал высокие ботинки.

Марк выпрямился:

– Что нужно от меня наварху Корнелию?

– Он все объяснит. Идем. – Адъютант вывел его из медицинского бокса.

Светлый, залитый огнями коридор. Чуть заметное подрагивание корпуса корабля. Где они теперь? Куда летят? Как далеко осталась Колесница? Нет, ты не был никогда на Колеснице, Марк. Твоя жизнь длилась пять лет и за исключением самых первых дней прошла на Вер-ри-а. А потом ты спал двенадцать лет, и ты видел гнусный, однообразный сон. И вот ты проснулся.

Они миновали еще несколько отсеков. Буквы W раздваивались, пропуская идущих, и вновь замком сходились за их спинами. Минуя переходы, Марк замечал висящие в нишах голограммы дисплеев управляющих компьютеров; экраны, в глубине которых текли капли желтых и красных сигналов, многочисленные блестящие панели, скрывающие сложнейшие устройства. А ведь перед ним только периферия корабля, что же творится в рубке? Для Марка Корвина это было пока тайной. Пятилетний Марк мог лишь наблюдать картинки и дивиться сложности того, что ему предстояло узнать.

Несколько раз на их пути попадались люди, одетые в синюю форму с серебряными голограммами флота Лация. Мужчины и женщины. В основном все же мужчины. Почти все молодые, чуть старше Марка. Все они вскидывали руки, приветствуя адъютанта, на Марка никто не обращал внимания. Так даже лучше. Потому что Марк не знал, как себя с ними вести.