Белое золото, черная смерть - Честер Хаймз

Неизвестно, кто первый из них разразился хохотом.

Айрис босиком спустилась по лестнице. Спортивный халат из темно-коричневого габардина закрывал ее фигуру так, что нельзя было предположить, что под ним у нее ничего нет. У парадной двери она надела туфли и выглянула на улицу. Неподалеку стояла машина с урчавшим мотором. Хорошо одетая женщина вышла из машины и зашагала к подъезду. Айрис следила за ней, как проститутка или неверная жена. Мужчина проворковал: «Пока, милая». Женщина помахала рукой и исчезла.

Айрис направилась к машине и, открыв дверцу, плюхнулась на сиденье, где совсем недавно сидела та женщина. Человек покосился на нее и сказал: «Привет, милая» — так, словно вернулась та, с которой он только что распрощался. Это был красивый человек с шоколадной кожей и в сером шелковом костюме, но Айрис лишь мельком взглянула на него.

— Поехали, папочка, — сказала она.

Он выехал на Сент-Николас-авеню и деловито осведомился:

— Бежишь — к кому-то или от кого-то?

— Ни то ни другое, — отозвалась она, и когда они проезжали церковь на 142-й улице, сказала: — А теперь налево, на Конвент.

Он так и сделал. Машина ехала в гору и, миновав Гамильтон-террас, оказалась на тихой Конвент-авеню, к северу от Городского колледжа.

— Сюда, — распорядилась Айрис, и когда машина, свернув на Конвент-авеню, поравнялась с большим многоквартирным домом, сказала: — Приехали. Очень хорошо, папочка.

— А лучше не будет? — спросил он.

— Попозже, — сказала Айрис и вылезла.

— Вернешься? — крикнул он вслед, но Айрис не расслышала.

Она уже неслась через улицу, потом влетела в подъезд опрятного дома с двумя автоматическими лифтами. Один из них стоял на первом этаже. Айрис, вскочив в него, поднялась на четвертый, а там направилась к квартире в дальней части холла. Серьезный человек в черных подтяжках, белой рубашке и обвисших черных брюках открыл дверь. Держался он солидно, как дьякон.

— Чем могу помочь, молодая леди?

— Я хочу видеть Барри Уотерфилда.

— Вряд ли он захочет видеть вас. У него уже есть одна молодая леди, — осклабился открывший.

— Отойди, — бросила Айрис, отпихивая его с дороги, — и не подглядывай в замочные скважины. — Она прошла к комнате Барри, но дверь была заперта, и ей пришлось стучать.

— Кто там? — раздался женский голос.

— Айрис. Вели Барри открыть.

Дверь открылась, и за ней возник Барри в фиолетовом шелковом халате. Он сам закрыл дверь за Айрис. В кровати, накрывшись простыней до подбородка, лежала желтая девица.

Стул был завален одеждой, и потому Айрис уселась прямо на кровать, не обращая внимания на девицу.

— Где Дик? — спросила она Барри.

Тот, поколебавшись, ответил:

— С ним все в порядке. Он в безопасном месте.

— Если боишься сказать где, напиши, — велела Айрис.

— А как ты сбежала? — Он все еще колебался.

— Не твое дело, — огрызнулась Айрис.

— За тобой точно нет хвоста?

— Не смеши меня! Если бы ты понадобился легавым, они бы сцапали тебя давным-давно, больно уж ты глуп. Скажи, где Дик, и дело с концом.

— Я ему позвоню, — пробормотал Барри, двинувшись к двери.

Она было двинулась за ним, но бедро ее ощутило прикосновение руки девицы, и она лишь сказала:

— Передай, что я к нему еду.

Он молча вышел и запер дверь снаружи.

— Он у Мейбл Хилл, — быстро зашептала девица в постели, — у той, что живет в комплексе Риверторн. — И она назвала улицу, дом и номер квартиры.

— Мейбл Хилл? Не та, что была замужем за Джоном Хиллом, которого пристрелили? — спокойно спросила Айрис.

— Она самая, — прошептала девица.

Айрис не выдержала, и лицо ее исказила гримаса ярости.

В этот момент в комнату вернулся Барри и посмотрел на нее.

— Что с тобой? — спросил он.

— Дозвонился до Дика? — ответила она вопросом на вопрос.

У Барри не хватило умения притвориться, и она поняла, что он лжет, когда услышала:

— Дика не было, но он просил передать, что сам мне позвонит. Он сменил крышу.

— Спасибо и на этом, — сказала Айрис и встала.

Девица под простыней сказала:

— Погоди, я тебя подброшу. У меня внизу машина.

— Еще чего! — сказал Барри и грубо толкнул ее назад в постель.

Айрис открыла дверь, обернулась, сказала Барри: «Чтоб ты провалился, ублюдок!» — и хлопнула дверью изо всех сил.

Дик не покинул квартиры Мейбл, но натерпелся страху. В десять часов к Мейбл пожаловали два детектива для нового допроса. Дик спрятался в шкафу. Без оружия, запертый, он чувствовал себя голым. Он слушал их разговор, опасаясь, что оставил какие-то следы, указывающие на его присутствие в квартире. У него уходила душа в пятки, когда он думал, что они могут устроить тут обыск. Он покрылся испариной в душном шкафу. Пыль лезла ему в нос, и он закусил губу, чтобы ненароком не чихнуть.

Позже заявился мистер Клей из похоронного бюро. Дик как раз был в спальне и быстро залез под кровать. Вдова и Клей так долго обсуждали финансовые вопросы, что Дику показалось, что они собираются не хоронить Джона Хилла, а выгодно продать кому-то его тело.

Затем Мейбл снова превратилась в безутешную вдову и стала оплакивать свою горькую судьбу, проливая такое количество слез, какого хватило бы на целый приход. Единственным способом избавиться от этого наводнения оказалось утешение в постели. Ему пришлось утешать ее столько раз, что он пришел к выводу: не погибни Джон Хилл от налетчиков, он скончался бы в постели от этой бабы. А впрочем, может, она вела себя так именно потому, что ее обожаемый муж скончался? Вдруг это такая странная реакция на его смерть? Или прорвался скрытый комплекс шлюхи? Если смерть мужа разбудила в ней такое, то ему, Дику, похоже, надо проявлять осторожность. Или он исключение? Раз он ее пастырь, то должен ее пасти, так, что ли? Или она считает, что если согрешит со священником, то Бог ее простит, и чем сильней согрешит, тем больше будет Его снисхождение? Или просто у нее зуд в одном месте? Короче, Дику до смерти надоела эта страстная баба, и он проклинал на чем свет стоит Джона Хилла за то, что тот дал себя подстрелить.

Он уже был готов завыть волком, но вдовица, к счастью, настолько успокоилась, что нашла в себе силы поехать с похоронщиком в морг за телом мужа. Это позволило Дику связаться с Барри и двумя другими уголовниками и договориться о разборке с полковником этой ночью. Поэтому, когда вдова вернулась в истерическом состоянии, он был готов оказать ей достойную встречу.

Потом он разгуливал по квартире в трусах, угощаясь виски с содовой, а она копошилась на кухне — возможно, принимала что-то возбуждающее. Тут-то и зазвонил телефон.