Будь моей - Джоанна Линдсей

Алин схватила свой злосчастный рогалик, потому что действительно хотела есть, и удалилась.

На следующее утро Василий вскочил ни свет ни заря, но не затем, чтобы выехать пораньше, а потому, что провел на удивление беспокойную ночь и сумел уснуть всего лишь на пару часов, и, когда показались первые лучи солнца, он уже давным-давно проснулся. Граф не мог припомнить, когда в последнее время ему выпадала такая адская ночь.

Отчасти причиной тому были слова Александры насчет того, что это его последняя спокойная ночь, и Василий долго гадал, на что, черт возьми, она намекала. Неужели ему предстоят еще худшие бессонные ночи? Другая причина заключалась, как это ни удивительно, в самой Александре. Василию редко приходилось видеть столь неприбранную и растрепанную женщину, как она, разве только в собственной постели. А еще этот чертов красный кушак, так бесстыдно подчеркивающий, как хорошо она сложена! И эта белая сорочка: он никогда не видел, чтобы рубашка выглядела так привлекательно и так красиво очерчивала упругую божественную грудь.

Алин возбуждала его. И, несмотря на те сердитые слова, которыми они обменялись в его комнате, и всю эту досадную историю с помолвкой, Василий до сих пор испытывал волнение. И черт бы его побрал, если он не почувствовал дрожь, когда она появилась в столовой, такая же взлохмаченная, как и раньше.

Надо было что-то предпринять, хотя бы найти какую-нибудь из этих хихикающих субреток, что не давали ему вчера проходу, без конца интересуясь, не нуждается ли он в чем-нибудь. Любая из них охотно бы ублажила его, но Василий твердо решил, что ради Константина Русинова будет вести себя как подобает и исключил всякую возможность поразвлечься с какой-нибудь служанкой в то время, как его невеста спит всего через несколько комнат.

К счастью, барон не собирался сопровождать их, и, стало быть, Василий мог покончить с примерным поведением, едва выехав за ворота. Там была одна девушка, чье имя граф забыл, делившая с ним постель на придорожном постоялом дворе в одну из прошлых ночей. Сегодня ночью они снова будут ночевать в этой корчме, и, конечно, он не упустит случая пустить в ход свои чары и позаботиться о том, чтобы Александре это стало известно. Чем скорее она разобидится и попросится обратно к отцу, тем скорее он избавится от ощущения, что угодил в капкан. И раз уж Василий все равно проснулся, он решил, что пора поднимать людей и немедленно отправляться в путь. Он искренне надеялся, что Александра всю ночь, как и обещала, укладывала вещи. Ведь если дама поднимается с постели раньше, чем рассчитывала, она весь день ходит в кислом настроении, а именно этого и добивался граф.

Однако все его старания причинить своей невесте дополнительные неудобства пропали втуне. Видя, что прислуга в этот ранний час уже не спит, Василий послал одну из горничных разбудить Александру. Та вернулась с ответом, что «Алин» уже, весьма вероятно, в своей конюшне. Граф был несказанно удивлен, услышав, что служанка называет госпожу столь фамильярно, поэтому не обратил внимания на слова: «в своей конюшне».

Скверное настроение графа еще усугубилось тем, что Александра его опередила. Василий погнал ворчащего Лазаря завтракать с бароном и обнаружил, что его невеста и на сей раз не собирается составить им компанию.

Как ни странно, но после этого он решил не спешить и целый час праздно сидел за столом, не обращая внимания на многозначительные покашливания Лазаря и его осторожные кивки на дверь.

Когда же Василий наконец покинул столовую, вчерашние три горничные тут же слетелись к нему: одна — со шляпой, другая — с плащом, а третья — с перчатками. Собственный слуга графа, Борис, обязанный прислуживать ему и Лазарю, увидев эту сцену, только пожимал плечами в знак своего бессилия справиться с женщинами и пробиться сквозь этот заслон.

К счастью, Василий, считая такой интерес к своей особе совершенно нормальным, едва обратил на него внимание и преспокойно позволил радостным девушкам одеть себя, даже не замечая, как красноречиво их руки задерживаются на его теле. За этим занятием и застала графа Александра, решившая выяснить, что задержало кардинцев; Увидев служанок, вьющихся вокруг Василия "с таким видом, словно бы некие интимные отношения с графом давали им на это право, Александра истолковала эту сцену абсолютно однозначно и с едким сарказмом заметила:

— По-моему, кто-то говорил вчера, что ему не терпится вернуться в Кардинию. Конечно, мне следовало бы догадаться, что человек ваших наклонностей и Темперамента не сможет оторвать задницу от постели в нужное время.

Она вышла, прежде чем Василий успел придумать достойный ответ. Служанки испарились при первых же звуках голоса хозяйки, а Лазарь, прикрывая рот ладонью, давился смехом. Но барон, стоявший в дверях столовой, казался не на шутку огорченным и смущенным, правда, не более, чем вчера за обедом, когда извинялся за поведение своей дочери.

— Она, гм, она…

Василий сжалился над несчастным, которого господь наградил такой дочерью:

— Не нужно никаких объяснений, господин барон. Как вы уже говорили, с ней требуется обращаться… э-э… с большим вниманием.

Теперь уже он с нетерпением дожидался этой возможности. Высмеивать его?! Да будь он проклят, если еще до исхода дня не заставит эту девицу проливать слезы. В конце концов презрение в умелых руках может стать смертельным оружием, а его руки в этом смысле были не просто умелыми — совершенными!

Когда Василий со своими людьми добрался до конюшен, Александра уже восседала на своем белом жеребце. Вчера граф отказался осмотреть имение и не знал, что у Русиновых было пять просторных конюшен, расположенных на пути от усадьбы до ближайшей деревушки.

Собственно, ему было плевать на поместье Русиновых. Сейчас Василия интересовал только один, предмет, вызвавший его досаду. На Алин была точно такая же рубашка, как вчера, и те же непривычного вида штаны, правда, на сей раз чистые. Сегодня она подпоясалась синим кушаком и надела более нарядный камзол, отороченный черным мехом, таким же, как и шапка, совершенно скрывавшая волосы.

Василий по-прежнему не мог забыть ее последнее оскорбление и, тем не менее, увидев Алин, был почему-то разочарован: по какой-то необъяснимой причине он рассчитывал увидеть ее одетой более подобающим образом и с нетерпением этого ждал. Даже если она наденет костюм для верховой езды, думал он, это должен быть женский костюм. Граф предвкушал подобное зрелище: Александра в женском платье — ведь ему говорили, что эти ужасные штаны были ее рабочей одеждой, а так как по пути в королевство работать ей явно бы не пришлось, то и носить их не следовало. Тем не менее Алин сидела на коне в этом своем мужском костюме и в бледном утреннем свете казалась трепетно красивой.

Бросив взгляд на ее левую руку, Василий заметил, что кольца нет. А, собственно, что удивительного? Вне всякого сомнения, она дождется удобного момента и бросит это кольцо ему в лицо.

Графу было достаточно мгновения, чтобы охватить взглядом повозки, и его глаза подозрительно сузились. Неизвестно, чего там она с собой набрала, но они были набиты битком и выглядели чрезвычайно громоздкими и, конечна, слишком тяжелыми, чтобы их сдвинули с места всего четыре лошади.