Дело о похищенных младенцах - Андрей Константинов

Так я оказался втянутым в историю, начавшуюся в семинарии, а закончившуюся через две с половиной недели в Мариинке. Надо сказать, что события разворачивались стремительно. Буквально на следующий день после сообщения отца Евгения добро от Спозаранника на расследование уже было получено словосочетание «жучки в семинарии» подействовало на него магически. Батюшка, явившийся ко мне прямо в Агентство, еще не доел свой дежурный пирожок, а я уже составлял положенную согласно требованиям штабной культуры справку, на третьей же чашечке чая созрел и дерзкий план действий.

Уравнение, с одной стороны, было всего с одним неизвестным — тайным исповедником, как мы его назвали, но вариантов решения оказывалось слишком много. «Жучок» мог принадлежать кому угодно: от ФСБ до каких-нибудь исламистов. Правда, по убеждению Покровского, установить его мог только свой человек. Во-первых, постороннему не так-то просто попасть в келью, а во-вторых, он считал, что устройство кочевало по общежитию!

— Сегодня здесь, завтра в другой келье — уверен, что его перемещали! Затем и скотчик использовали.

— Ты думаешь, нельзя было поставить сразу несколько?

— Сколько? Те двое студентов ничем особенным не отличаются, а они явно искали нужного человека, завербовать хотели!

— Кто это «они»? ЦРУ или Моссад?

— Может быть, и Моссад, не знаю, только уверен, что это был поиск, и он возобновится!

На этой оптимистичной ноте мы расстались — чтобы завтра хотя бы посмотреть на бурсацкое «насекомое». Все было не так-то просто! В условиях строжайшей конспирации мы с Климом, внештатным советником Агентства по разного рода шпионским штучкам и сотрудником дружественного нам охранного предприятия, подъехали к громаднейшему дому на проспекте Маршала Жукова. Покровский уже ждал нас, и вскоре мы оказались на настоящей явочной квартире, с паролем и горшком герани на подоконнике. Пастором Шлагом был отец Евгений, и он явки не провалил. Кстати, оказалось, что «жучка» семинаристы никому, кроме инспектора, не показывали, а потом и вовсе вынесли, от греха подальше, за стены бурсы. Он кочевал с квартиры на квартиру, в одной из которых и были устроены для нас смотрины. А посмотреть было на что!

Когда от природы хмурому Климу в какой-то темной комнате наконец показали, распеленав из десятка свертков, «жучка», он просто чудом остался жив.

Хохота более дикого я до сих пор не слыхал! «Ой, е-е-е! У-е-е-е!» — за текст ввиду его крайней непечатности не ручаюсь, но общий смысл был примерно таков. А минут через восемь-девять, когда обессилевший и потухший Клим смог говорить, выяснилось следующее. Устройство оказалось старинным «жучком» времен комсомольской юности нашего спеца, которую он провел в штате Большого дома. В бурсе эти «насекомые» в те годы водились, как клопы, и работали исправно. Во всяком случае, тогда никакой Плеер их обнаружить не мог, поскольку FM-диапозон к категории народных не относился. Это сейчас все кто ни попадя «желают творческих узбеков» или «пользуясь случаем — хотят». Давеча все было строже!

Одним словом, из Климова свидания с юностью удалось сделать обнадеживающий вывод, что о ЦРУ с Моссадом лучше забыть. А бедненькое ФСБ? Вряд ли. Скорее всего, это устаревшее устройство просто нашли где-нибудь за печкой в бурсе, вставили в другой корпус и пустили в дело — так считал Клим. Вот только кто это сделал и в какое дело?

Спозаранник по пейджеру предположил, что это могли быть агенты конкурирующей фирмы. Для прокрутки этой версии я пригласил отца Евгения домой на рюмку мадеры.

— Мой начальник считает, что кто-то из бурсаков работает на конкурентов.

— То есть?

— Конкурентов из Киева, униатов. Ты слышал про них?

— Ну вы даете, господа расследователи! Слышать-то я слышал, но зачем им подслушивать наших студентов?

— А о такой вербовке ты не думал?

Есть же среди бурсаков шатающиеся элементы — вот с ними и хотят поработать. А подслушка нужна для шантажа: раз брякнул анекдотец, два епископа обсмеял, и компроматец готов! Хотя это версия Глеба, а своего, Женя, у меня ничего нет. Кроме вот этой рюмки мадеры!

Вскоре выяснилось, что это не так уж и мало. К тому времени Нонка, сдавшая свои боевые позиции из-за недавней истории с маньяком и по подходу девятого уже месяца, улеглась. Но ее наказ помочь батюшке стучал в моем сердце столь неистово, что могилу, в которой мне пришлось гнить следующие две недели, я вырыл себе сам. Но столкнул меня в нее душка-регент Дворецкий. То есть в процессе нашей беседы с Покровским Сашка позвонил с потрясающей новостью и дичайшим предложением: он-де будет помогать скульптору Шемякину в постановке «Щелкунчика» в Мариинском — иначе провала не миновать, а заменить его в бурсе на это время должен я!

— Ты обязан мне помочь, Миша! Ты мне друг или не друг?

— Друг, но не регент, а виолончелист! Бывший к тому же! А этими песнопениями я сроду не занимался!

— Ну и что? У тебя все получится. Как бывший музыкант и действующий друг, ты должен мне помочь.

Что мог я на это ответить? Мой добрый совет — не пейте мадеру, господа! Не пейте, если не уверены, что кто-нибудь не собирается обратиться к вам с подобной просьбой. Этот напиток сделает вас благородным испанским грандом, готовым на любые пожертвования ради друзей, слабоумным идальго, кидающимся на крылья мельницы, — одним словом, великодушным идиотом, коим не место в нашей суровой действительности.

Короче, я попал. Попал на две недели Сашкиной отлучки его заместителем по регентскому отделению семинарии. Это было ужасно, но это была и неслыханная удача! Я мог чуть ли не ежедневно приходить в бурсу, видеть всех интересующих меня лиц, с понятным любопытством новичка ко всему приглядываться и принюхиваться. Самое смешное, ректор даже не знал о замене — его не было в городе, но пропуск у меня был с его подписью! Дивны дела твои, Господи… За весь этот маскарад, наверное, Всевышний и наказал меня тяжкой необходимостью скрывать ради конспирации причины своих утренних и вечерних исчезновений от любимой жены.

Вот так я оказался на Обводном, и должен признаться, в семинарии мне понравилось. Ребятишки оказались смышленые, голосистые, тряхнуть музыкальной стариной с этой братией было одним удовольствием: мы и по нотам, и по крюкам, и на Бог знает сколько голосов! Одним словом, с занятиями я справлялся, чего не скажешь об агентурной работе.

Спозаранник, руководивший процессом, снабдил меня не только массой шпионских штучек, вроде микро-микро-микрофончиков, цифро-цифро-диктофончиков, но и, разумеется, планом.

— Главное, Михаил Самуилович, ежедневно отслеживать все перемещения в «зоне общежития».

— Что же мне, торчать там весь день, как шишу на поляне?

— Ну, не весь день, а в момент «вероятной активности неизвестных фигурантов».

Говоря по-человечески, чтобы уличить униатского казачка, я непринужденно отирался в жилом крыле во время молитвы, как раз после моих занятий.

В этот момент все семинаристы отправлялись в церковь, а комнаты на целых полчаса оставались открыты для проветривания и уборки. По совместному убеждению Глеба и отца Евгения, только в этот момент кто-то мог незаметно вернуться из церкви и прилепить нового «жучка», другого времени не было.