Царский блицкриг. Боже, «попаданца» храни! - Герман Романов

Британцев было всего четверо — два трехдечных линейных корабля и два фрегата, из портов которых пушки высовывались в два яруса. Но то, что на них происходило, было похоже…

Не успел Петр додумать мысль, как британские корабли окутались пороховым дымом. Вокруг проходившего мимо броненосца словно горохом сыпанули в море — настолько много всплесков. И в бинокль было видно, как от чешуи брони отскакивают ядра.

— Что творят, суки! Они русский флаг не узрели?! — громко выругался Петр.

А вот Ушаков ответил ему совершенно спокойным голосом:

— Сигнал, что капитан-лейтенант Грейг поднял, они сбили. Смотрите, государь, вон «Секач» к ним идет, сигнал поднял о прекращении стрельбы.

Петр снова приложил бинокль к глазам — на мачте второго броненосца, вынырнувшего из клубов дыма, был поднят какой-то сигнал из разноцветных флажков. Однако на англичан это не подействовало — их корабли окутались дымом, словно кокетка роскошной, до пола, белоснежной пушистой шубой.

— Твою мать! Совсем оборзели! Бей их, Грейг, мы потом отпишемся! Адмирал, поднимите сигнал! — позабыв про все на свете, закричал Петр и тут же смущенно осекся, понимая, что такой выкрик ему не к лицу. Ляпнул сгоряча и в эту же секунду подумал, что младший Грейг не пойдет на дипломатические осложнения и не станет топить своих обнаглевших соотечественников.

— Нет нужды, государь, — Ушаков усмехнулся и горделиво выпрямился. — «Вепрь» уже идет на таран, ваше величество!

Петр посмотрел и воспрянул духом — Грейг не стал молчаливо утираться от нанесенного оскорбления. «А ведь он шотландец — а они на генном уровне, с молоком матери, неприязнь к англичанам испытывают».

Русские броненосцы медленно совершили поворот и дружно перешли в атаку. Подойдя к английским кораблям почти вплотную, оба «кабана» дали сокрушительный залп.

Фрегаты извечного врага получили сразу по шесть бомб — промах с полусотни метров, несмотря на некоторую примитивность пушек, был исключен. Этого хватило за глаза — не прошло и трех минут, как оба супостата превратились в костры.

Но Петру было не до того — он уже внимательно смотрел на британские линкоры, к которым величаво устремились русские броненосцы, постепенно набирая ход.

Таранные удары получились на заглядение, хотя оба «кабана» были осыпаны градом ядер, совершенно бесполезных; остановить грозные и неуязвимые корабли британцы не сумели — массивные тараны буквально вонзились в деревянные борта.

— Так их, мать их! — с нескрываемым удовлетворением прокричал Петр, будто его могли услышать экипажи броненосцев, и повернулся к адмиралу, не скрывая ликования: — Федор Федорович! Константинополь перед вами! Вам, адмирал, осталось его только взять!

Адрианополь

— Как вы себя чувствуете, ваше высочество?

— Ну, что же ты, Петр Иванович?! Мы же договорились…

— Прости меня великодушно, Константин Петрович, — князь Багратион улыбнулся, виновато пожав плечами. Для него было необычным, что царевич не только предложил его тет-а-тет называть по имени-отчеству, но и на «ты», что о многом говорило. — Ты должен немедленно скакать к Константинополю, фельдмаршал ожидает тебя. Отвезешь мое донесение ему, скажешь, что Адрианополь наш, Фархад-паша убит, а его разбитое воинство разбежалось.

— Ты теперь Георгия второго класса получишь за эту победу, — с затаенной завистью промолвил Константин и непроизвольно посмотрел на висящий на шее белый крест.

— О том только нашему государю-императору судить, — мягко отрезал Багратион чуть дрогнувшим голосом. Грузинский князь был честолюбив и желал стать четвертым кавалером этой высокой награды, но не признаваться же, в самом деле. — И еще представление увезешь…

— Какое? — чуть дрогнувшим голосом произнес Константин Петрович, хотя понял, о чем идет речь.

— Я час назад собрал георгиевских кавалеров. Наша дума единодушно решила представить тебя, находящихся под твоею командой поручика Ермолова, капитана фон Краузе и хорунжего Андреева к Георгиевскому кресту четвертой степени. Последних двух офицеров посмертно, с производством, согласно статусу, в следующий чин. Ты молодец, Константин Петрович, — имея всего триста солдат и шесть пушек, не только отразил, но фактически уничтожил вдесятеро больший отряд турок.

— Если бы не апшеронцы, они бы нас перебили, князь!

— А если бы вы сутки не продержались, Фархад-паша окружил бы мою дивизию. А так мы разбили его по частям. Так что крест принадлежит тебе по праву. Я бы свой сейчас снял, но нельзя.

Константин положил ладонь на руку князя, молчаливо поблагодарил молодого генерала. Он знал, что Багратион мог передать ему свой крест, но только будучи командующим отдельным корпусом, а князь был лишь командиром дивизии, пусть и гвардейской. Но такое признание не могло не радовать — стать «крестником» отчаянно храброго генерала дорогого стоило. И Константин решил рискнуть.

— Меня с детства готовили к греческому престолу. Няньки, слуги и офицеры — сыны Эллады постоянно были вокруг. И вот я здесь, на этой земле. Завтра увижу Константинополь. И если отец не передумает…

— Вряд ли, — усмехнулся Багратион. — Его императорское величество приказал не спускать с тебя глаз ни на минуту, а я обмишулился, насколько была неожиданной атака янычар…

— Дело не в том, князь. Я желаю видеть тебя своим искренним другом. И не только…

Константин сделал небольшую, но выразительную паузу, со скрываемым напряжением ожидая ответа. Главным в его предложении князю было «и не только», и он наделся, что генерал сделает столь нужный ему выбор. Одно дело иметь под рукою отцовских генералов, пусть проверенных, и совсем другое — своих. Таких, как Багратион…

Князь ничего не ответил, только внимательно посмотрел своими темными глазами. Но протянутую ладонь пожал, и это рукопожатие было очень красноречивым…

Стокгольм

— Как так можно… Ну как так можно…

Королева всхлипнула, в блестящих голубых глазах яркими бриллиантами засверкали слезы.

Получить такое оскорбление от супруга: «Мне известно, что вы плохо себя чувствуете, сударыня, а потому ваше присутствие завтра на карнавале будет тягостно для вашего здоровья. Поберегите его и не выходите из ваших покоев».

Посол Семен Романович чувствовал себя не лучше, но хорошо владел собою, стянув лицо в маску. Он тоже получил оскорбление, хотя отказ был выражен его королевским величеством совсем другими словами. Но то, что его специально для этого пригласили в апартаменты Елизаветы Петровны и оставили здесь переваривать услышанное, говорило о многом.

— Война с нашей страной, ваше императорское высочество, королем Карлом решена…

Посол специально сделал долгую паузу и торопливо добавил, как бы извиняясь за допущенную якобы ОПЛОШНОСТЬ:

— Простите, ваше величество. Просто я вспомнил те далекие уже от нас времена, когда играл с вами в Петергофе. Вы помните качели, ваше величество? Как замирает дух, когда они идут вверх, и как падает в груди сердце, когда рушатся вниз…