Крылья огня - Чарлз Тодд

Стараясь не слушать его, Ратлидж спустился вниз, задул свечу и открыл дверь.

Что-то стояло на дорожке, словно существо из ада, и смотрело на него с невозмутимостью, от которой Хэмиш крикнул: «Берегись!»

Ратлидж, привыкший к ночным рейдам на ничейную землю, где опасность была куда реальнее, не сдвинулся с места и спросил:

– Чего вы хотите?

Однако он почувствовал, как сердце его от удивления забилось быстрее.

Он услышал голос священника:

– Значит, это вы, инспектор?

– Какого дьявола вы здесь?..

Мистер Смедли поправил плед, который он накинул прямо на пижаму, и ответил:

– Я увидел, как в доме движется огонек. Даже одеваться не стал, сразу прибежал сюда. Хотелось узнать, кто или что здесь бродит! В доме были вы? Или вы тоже увидели огонек и поспешили сюда? Мне передали, что мистер Фицхью все-таки решил не ночевать в Тревельян-Холле. Вот почему я подумал, что дом по-прежнему пустует!

– Я пришел за книгами, – ответил Ратлидж, услышав обвинительные нотки в собственном голосе. – Подумал, что они помогут мне лучше понять поэтессу.

– Ах да, стихи! – Священник вздохнул. – Пойдемте ко мне, старина, и посидим там, как добрые христиане, при свете.

Ратлидж улыбнулся, запер дверь и следом за священником зашагал по дорожке.

– А вы храбрый человек! Пошли искать незваных гостей в пустом доме, – заметил он, поравнявшись с ним.

– Подумаешь! – отозвался Смедли. – Я не боюсь никакого измышления человеческого разума! При моем роде занятий нетрудно распознать зло, как и при вашем тоже. И все же, если помните, в дом я не вошел. Кроме того, я вооружен. – Он извлек из-под пледа вполне солидную, тяжелую металлическую кочергу, которая тускло блеснула в лунном свете.

– А как же с тем, чтобы подставить другую щеку? – осведомился развеселившийся Ратлидж.

Смедли рассмеялся. Они вошли в рощу, и вокруг них заплясали тени деревьев.

– Понимаете, все хорошо на своем месте, и я не верю, что Господь велел нам подставлять другую щеку преступникам. В конце концов, Он выгнал ростовщиков из храма!

– Значит, вы решили, что сегодня в Тревельян-Холл проник преступник?

– Во всяком случае, я не ожидал застать ночью в пустом доме сотрудника Скотленд-Ярда. В Тревельян-Холле осталось много ценных вещей, а в наших краях хватает бродяг и бездельников. Хуже всего те, кто не может найти работу, а просить милостыню им не хватает смирения. Наши прихожане делают что могут, но вряд ли я мог бы обвинить человека, который, дойдя до отчаяния, что-нибудь украл, чтобы накормить семью. Учтите, мириться с воровством я не намерен, но понимаю, что ими движет.

– По-моему, вы немного необычно трактуете принцип христианского милосердия.

– Я пошел в церковь не ради того, чтобы набить карманы, но ради того, чего жаждала моя душа.

– И вы удовлетворили свою жажду?

– Да. Хотя должен признать, что трудностей оказалось больше, чем я ожидал. Находишь один ответ, и открывается дверь к еще сотне вопросов. А теперь, если вы не против, давайте немного помолчим. Песик старой миссис Трелет обожает будить соседей, стоит только дать ему малейший предлог.

Они тихо вышли из рощи, дошли до главной улицы и повернули к церкви. Песик миссис Трелет, видимо, не проснулся.

У ворот Ратлидж сказал:

– Пожалуй, сегодня я и так не дал вам спать. Пойду-ка я лучше к себе, в гостиницу.

– У меня в самом деле сна ни в одном глазу, и вы заплатите мне своим обществом! – беззаботно ответил Смедли. – Идите осторожно, вы не обрадуетесь, как и я, если мы разбудим мою экономку. Она хуже песика, Господи прости!

Стараясь не шуметь, они пробрались в кабинет, и священник, плотнее закутавшись в плед, заметил:

– Сейчас я все равно одет неподобающим образом для храма, а потому не испытаю никаких угрызений совести, если мы с вами выпьем по капельке… скажем так, бодрящего напитка. Поскольку я уроженец Девоншира, позвольте предложить вам нашего лучшего сидра! – Глаза его блеснули.

Ратлидж с невозмутимым видом ответил:

– Буду очень рад.

Смедли вернулся с двумя высокими чашками и запотевшим кувшином, поставил все на стол.

Девонский сидр ударяет в голову, как отряд военных мулов, обманчиво слабый, пока его пьешь, и разжигает костер в животе, который неожиданно тяжело отдается в голове. Ратлиджу доводилось пить в Нормандии кальвадос, который оказывал такое же действие; он невольно задумался, не общее ли у двух напитков происхождение.

– Положите пока книги, – сказал Смедли. – Мы пришли сюда не для того, чтобы терзать стихами вашу душу. Более того, у меня тоже есть полное собрание сочинений Оливии Марлоу. В вашем полуночном рейде не было необходимости.

– Да, но мне пришлось бы просить ее книги у вас, – заметил Ратлидж, улыбнувшись в ответ. – А я предпочитаю обходиться своими силами. Не хочется привлекать к расследованию больше внимания, чем следует.

– Значит, вы все-таки ведете расследование?

– Нет, – сухо ответил Ратлидж. – Я пока… прикидываю все за и против.

Смедли широко улыбнулся, понимая, что задел Ратлиджа за живое, и протянул ему чашку. Затем выражение его лица изменилось; поуютнее закутавшись в плед, он сказал:

– Что ж, я все равно ничем вам помочь не могу. А где вам искать ответы на свои вопросы, спросите у своей совести.

– Что вы хотите этим сказать?

Смедли пожал плечами:

– Мы все так или иначе распоряжаемся приобретенными в жизни знаниями. А нам с вами, учитывая наш род занятий, часто приходится принимать мучительные решения. И они никогда не бывают одинаковыми, верно? Всякий раз приходится думать и выбирать. Зачем вам вдруг понадобились книги?

– Затем, что, когда я приехал в Корнуолл, я не знал, что одна из жертв – О. А. Мэннинг. Мне сообщили лишь, что женщина по имени Оливия Марлоу покончила с собой. Теперь мне кажется, что стихи должны были как-то отразиться на ее жизни, если не на смерти. Мне бы хотелось… если можно… понять… обеих женщин.

– А вы читали ее стихи?

– Да, на фронте я читал «Аромат фиалок». Сестра прислала мне томик. Стихи меня даже напугали. Потому что другой человек видел и чувствовал то, что не давало покоя мне, но мне не хватало смелости написать о своих ощущениях даже в письмах домой.

Ни Джин, ни сестре, несмотря на ее чувствительность, он не мог признаться, что жизнь на войне похожа на нескончаемый страшный сон. Его письма были светлыми, в них он вкратце описывал страдания, но не основное на войне. Ему казалось, что Франс кое о чем догадалась…

А Джин предпочла ложь…

Хэмиш беспокойно зашевелился, но ничего не сказал о Фионе.