Шкатулка хитросплетений - Терри Брукс

Они оказались еще на одной поляне, очень напоминавшей ту, первую. Лес вокруг не изменился. Они уселись втроем в сгустившемся мраке и уставились в темноту. Рыцарю не пришло в голову разжечь огонь. Им не было ни холодно, ни голодно, и в свете они не нуждались. В темноте они прекрасно видели. А еще они могли слышать звуки, которых не должны были бы слышать. Химера сидела чуть в сторонке, не желая снова выносить презрение дамы да и вообще не считая себя с ними чем-то связанной. Даже во время пути рыцарь ощущал эту отстраненность химеры, словно она сознавала, что их всегда будет разделять стена. Тварь скорчилась в темноте и, казалось, вросла в землю.

Дама сидела лицом к рыцарю.

— Ты мне не нравишься, — зло сообщила она. — Я рада была бы увидеть тебя мертвым. Он бесстрастно кивнул:

— Знаю.

Она весь день была молчалива и погружена в свои мысли, двигаясь послушно, но неосознанно. Он время от времени поглядывал на нее: иногда она была открыто враждебна, иногда — так же растерянна и задумчива, как он сам. Она держалась так, словно на ней была броня, — прямо, гордо и смело, но в ней ощущалась ранимость, которую никак не могла скрыть и, казалось, даже понять, словно это было для нее чем-то новым и неожиданным.

— Почему бы тебе просто не отвести меня обратно? — вдруг настоятельно спросила она. — Почему ты не подчиняешь себе здешние обстоятельства? У тебя тут нет противника, с которым ты мог бы сражаться. Нет битвы, из которой ты мог бы выйти победителем. Почему ты так делаешь? Разве я тебе враг?

— Ты так сказала.

— Но только потому, что ты выкрал меня из моего дома! — с отчаянием выкрикнула она. — Только потому! — Она передвинулась по траве и подсела к нему почти вплотную. — Почему ты меня взял? — Он не мог дать ей ответа. Он его не знал. — Это твой король приказал тебе? Почему? — Он не мог вспомнить.

— Что ему от меня нужно? Я никогда ему не помогу, что бы он там ни думал! Я не стану ни женой его, ни наложницей! Я буду его самым заклятым врагом, пока не умру!

Рыцарь вдохнул лесной воздух, пахнущий зеленой свежестью листьев и трав, мускусной влагой почвы, едкой сухостью коры и старой древесины. Как ответить на ее вопросы? Почему он не знает ответов? Он ушел в себя, пытаясь найти покой. Утешительно было понять, кто он и чем занимается. Ощущение некой надежности давали его сила и умение, вес оружия, ловко пригнанная одежда и кольчуга.

Но доспехов по-прежнему не было. Он ощутил их присутствие, становясь между дамой и химерой, но они так и не объявились. Почему так произошло? Доспехи потянулись к нему — и все же не показались, словно играли в кошки-мышки. Его доспехи словно безжизненны и в то же время словно обладают жизнью. Парадокс. Как и висящий у него на груди медальон, он — часть того, что он такое и кто он такой. Тогда почему он не может вспомнить, откуда они появляются?

Дама стояла перед ним безмолвной мраморной статуей, пристально глядя на него. Ему казалось, что она пытается вырваться из себя — и не может. Что она от него скрывает? Что-то пугающее. Какое-то глубокое, тайное признание.

Она сложила тонкие руки у себя на коленях. Лицо ее медленно наполнилось презрением.

— Ты бессилен, — горько объявила она. — Ты лишен воли и способности к самостоятельным поступкам. Ты инструмент любого, кто надел корону. Как печально!

— Я слуга короны.

— Ты ее раб. — Она чуть наклонила голову, и волосы ее блеснули искрой черного огня. Ее взгляд пронзал его. — Ты не способен принять решение, противоречащее приказу твоего господина. Ты не способен сам выносить суждения. Ты взял меня в плен, не спросив, зачем это нужно. Ты делаешь все, что тебе велят, и тебя не заботят причины твоих поступков.

Ну какой смысл с ней спорить. Им обоим это ничего не даст. Он плохо владел словами, а она не обладала чувством чести и не умела повиноваться. Они пришли из разных жизней.

— Кто он, этот король, пожелавший мной обладать? — демонстративно осведомилась она. — Назови его имя.

И он снова не смог ответить. Он уставился на нее, чувствуя себя загнанным в тупик.

— Ты настолько невежествен, что даже такого не знаешь? — настаивала она, и ирония придала ее гневу еще большую остроту. — Или боишься назвать его мне? Кто именно?

Он молчал, но отвести взгляд не мог. Она медленно покачала головой. Лицо у нее было жесткое и холодное, с этими темными волосами и бледной кожей, упрямым подбородком и сверкающими глазами. Но одновременно она была прекрасна. Она была безупречна, словно любимое воспоминание, приукрашенное временем, сточившим все острые углы, стершим все шероховатости, скрывшим все изъяны. Она очаровывала его, даже не прилагая к этому никаких усилий, не добиваясь этого. Она вела его мимо своего гнева и отчаяния, увлекая от того, что было, к тому, чего никогда не должно быть.

— Что бы я тебе ни сказал, — заставил он себя ответить, — это тебе ничего не даст.

— Так хотя бы попробуй! — прошептала она, и голос ее вдруг смягчился. — Дай мне хоть что-то!

Но он не мог. Ему нечего было сообщить. У него был только он сам, а он был ей не нужен. Ей нужны были причины, понимание — их у него не было. Он был в таком же недоумении, как и она сама, попав в неизвестное ему место, в непонятную ему ситуацию. Лабиринт был тайной, которую он не мог разгадать. Чтобы сделать это, надо было сначала из него вырваться. А это, как интуитивно чувствовал он, будет непросто.

— Ты не испытываешь ко мне совсем никакой жалости? — печально спросила она, но на этот раз в ее голосе прозвучала мгновенно выдавшая ее фальшь.

— Мои чувства не имеют никакого отношения к происходящему. Я выполняю то, что от меня требуется.

— И что же от тебя требуется? — взвизгнула она, снова переполняясь гневом и горечью, отбросив всю напускную беспомощность. — Ты выполняешь то, что тебе приказывают, жалкая ты тварь! Ты кланяешься и унижаешься, потому что больше ничего не умеешь! Что от тебя требуется? Лучше бы мне попасть в самую черную пропасть на земле, чем хоть раз выполнить чей-то наималейший приказ!

Он невольно улыбнулся.

— Так и получилось, — ответил он. — Где же мы еще, если не там?

Она вмиг отпрянула от него, жалкая, растерянная. Они долго молча сидели рядом. Химера спала, гнусаво всхрапывая, подергивая конечностями, словно ступни и ладони ей прижигали раскаленным железом. Дама один раз взглянула на нее и снова отвела глаза. Она не смотрела назад. Она не смотрела на рыцаря. Она смотрела в какую-то точку чуть вправо от себя, где трава в тени увяла, а почва растрескалась и пошла пылью. Она сидела так очень долго, а рыцарь незаметно наблюдал за нею — помимо воли, неохотно. Она была настоящей тайной, но причина ее страданий была гораздо более глубокой, чем она готова была ему признаться. Эта причина была громадной и тщательно скрытой, и его слабый разум не позволял ему проникнуть в ее источник.

Он ощутил, что в нем поднимается какое-то странное чувство. Ему следовало бы сказать что-то, что умерило бы ее боль. Ему следовало бы сделать что-то, что облегчило бы груз ее страданий. И тут он задумался над словами, которые она ему выпалила, над обвинениями, которые она ему бросила. В них была правда. Он отдан служению другому человеку, подчинен чужим желаниям, отстаивает чужие интересы. В этом суть его жизни в качестве защитника короля. Рыцарь в доспехах, чьи оружие и сила решают все проблемы, — вот его роль. Если задуматься, то это казалось слишком малым. Это было определением его сути и тем не менее вмещалось в одну только фразу. И это — сумма всех его элементов? Неужели в нем больше ничего нет?