Повседневная жизнь царских дипломатов в XIX веке - Борис Григорьев

В 1900 году — и, по всей видимости, до конца своего существования — Учебное отделение восточных языков располагалось на Большой Морской улице, 20. Слушатели отделения получали в этом же доме комнату с отоплением и освещением и стипендию в размере 33 рублей 33 копеек. Мы специально подчёркиваем это коммунальное удобство: хотя в дом был подведён газ, и в кухнях и коридорах тускло светили газовые рожки, в комнаты слушателей газ, не говоря уж об электричестве, подведён не был. Каждый из семи-восьми пансионеров получал по несколько фунтов стеариновых свечей в месяц, а кто хотел, тот заводил собственную керосиновую лампу. Меблировка комнат была спартанской, если не убогой, зато в комнатах были высоченные потолки.

По мнению С. В. Чиркина, УОВЯ для лиц, изучавших восточные языки в упомянутых высших учебных заведениях, было абсолютно лишним. Ничего нового в смысле языковых знаний слушатели там не получали. Оно имело смысл для новичков в этих языках, в основном армейских офицеров (по всей видимости, квартирмейстерской службы Генштаба, то есть разведки), которые по окончании трёхлетних курсов отделения разъезжались кто куда. Поступить в Министерство иностранных дел удавалось лишь очень немногим из них, уволившимся в запас.

Твёрдой программы обучения для гражданских слушателей не было: иногда обучение завершалось за год, а иногда длилось два года. Всем выпускникам Учебного отделения восточных языков выдавался особый серебряный нагрудный знак в виде золотого восходящего солнца под государственным гербом России. При отделении была хорошая библиотека, содержавшая немало редких и ценных рукописей и книг. Слушатели-пансионеры, закончившие восточные отделения университетов, языковой подготовкой практически не занимались и осваивали в основном мусульманское и международное право, и потому УОВЯ получило у них название «лавочки».

Директором отделения в конце XIX — начале XX века был тайный советник Иван Александрович Иванов (1835–1908), по мнению выпускника УОВЯ С. В. Чиркина, «весьма почтенная и добродушная личность, не обременённая, однако, большими заботами, кроме, разве, хозяйственных…». И. А. Иванов имел у слушателей кличку «Генерал Тапы-Тапы», потому что, будучи низенького роста, носил обувь на высоких каблуках и, проходя по коридору, нещадно стучал: «тапы-тапы, тапы-тапы»… Арабский язык и мусульманское право преподавал С. И. Нофаль, персидский язык — Мирза Казембек Абединов, турецкий и новогреческий — К. Г. Вамваки, татарский язык — Ахун Атаулла Баязитов, вице-директор Департамента личного состава и хозяйственных дел М. И. Муромцев — международное право.

Араб Нофаль, по описанию Чиркина, был старый, больной и остроумный человек, относившийся к своим обязанностям спустя рукава. Уроки с ним проходили в болтовне на французском языке и в основном на фривольные темы. Когда занятия неожиданно посещал директор Иванов, все слушатели хватали арабские газеты и вместе с Нофалем усердно имитировали их изучение.

Полной противоположностью Нофалю был грек Вамваки — высокий пожилой человек с седой шевелюрой и крючковатым неправильным носом. Вот он-то не давал слушателям спуска, школил их по всем правилам, задавал домашние задания и строго контролировал их выполнение. Как и Нофаль, он преподавал на французском языке и говорил высоким, доходившим до визга голосом. Директор Иванов, кажется, был женат на родственнице Вамваки, а потому грек пользовался в отделении некоторыми привилегиями.

Перс Абединов был добрым и интересным человеком, к слушателям относился снисходительно и концентрировался в основном на исправлении и улучшении их произношения. Татарин Баязитов и вице-директор Муромцев были почтенными и солидными людьми и добросовестными преподавателями. Было ещё одно должностное лицо — секретарь Учебного отделения восточных языков А. С. Клименко по кличке «Клима», видевший свои обязанности в том, чтобы передавать слушателям нравоучения Иванова. Студенты встречали его шутками, и Клима сразу тушевался и терял серьёзный вид. Он сам был как раз завсегдатаем студенческих гулянок, которые и являлись предметом его нравоучений. Был ещё сторож Павел — мрачный, неряшливый и нерадивый тип, которого слушатели сменили на другого по имени Филипп. Павел получил кличку «Мазуль», что по-арабски означало «отставник».

При наборе слушателей в отделение осенью 1900 года Генерал Тапы-Тапы получил санкцию руководства Министерства иностранных дел на (беспрецедентный случай) проведение вступительного экзамена. Из шести кандидатов испытание выдержали трое, из которых один, Чиркин, должен был быть принят сверхштатником. Последним по результатам оказался некто Матвеев, по общему мнению, совершенный дегенерат, и казалось, что этим всё закончится. Иванов порекомендовал Чиркину подать в МИД формальное прошение о том, чтобы его приняли сверх штата, и тот на крыльях успеха полетел на Певческий Мост.

Там его встретил увешанный медалями курьер Богданов. Чиркин попросил его доложить о себе вице-директору 1-го департамента Н. Г. Гартвигу, ибо тот, в отличие от директора А. К. Базили, имел репутацию доброго и более доступного начальника. К тому же Чиркин предполагал, что его дело было не настолько важным, чтобы обращаться к самому директору. Некоторое время спустя вернулся Богданов и сообщил, что «Его превосходительство просят пожаловать». Николай Генрихович Гартвиг, «тучный человек с простым, открытым, симпатичным лицом, украшенным окладистой рыжеватой бородой», сидя, ответил на поклон визитёра и предложил ему стул. Чиркин изложил суть дела, Гартвиг взял лежавшую перед ним экзаменационную ведомость и сказал, что никаких препятствий к удовлетворению его ходатайства он не видит.

— Ступайте к Иванову, — сказал он, — и передайте ему, что вы можете быть зачислены сверхштатным слушателем Учебного отделения.

Директор Учебного отделения восточных языков имел в здании МВД свой кабинет и оказался на месте.

Запыхавшийся от радости Чиркин доложил ему о результатах беседы с Гартвигом.

— При чём тут Гартвиг? — вскочил Иванов с места. — Директором департамента является господин Базили, согласием которого вам надлежало и заручиться. Надо сейчас же выяснить это недоразумение. Пойдёмте.

Как вспоминает Чиркин, «у меня под сердце подкатилось. Я инстинктивно чувствовал, что дело рушится».

К Базили Иванов пошёл один, оставив Чиркина сидеть в передней. Очень скоро он вышел с бумагой, оказавшейся его докладом о результатах произведённого им экзамена.

— Ничего не вышло, — сухо сказал Генерал Тапы-Тапы. — Смотрите резолюцию господина Базили.

Резолюция Базили была лаконична: сверхштатных слушателей в этом году не принимать. Иванов решил утешить студента и сказал, что в будущем году условия приёма в УОВЯ будут лучше. Он, естественно, не рассказал студенту, что вся эта комедия была затеяна ради упомянутого выше Матвеева — протеже товарища министра князя Оболенского-Нелединского-Мелецкого. Матвеев, самый худший по результатам конкурсного экзамена, был зачислен внештатником вместо Чиркина.

Но Чиркин на следующий год всё-таки поступил в Учебное отделение. Время между поступлениями он провёл в Персии, совершенствуя персидский язык в качестве стажёра при начальнике железнодорожных изысканий инженере В. А. Саханском, куда его устроили сердобольные знакомые. Это стажёрство был верный путь в УОВЯ, им воспользовались и другие студенты. Один из них, некто С. П. Голубинов, привёз из Персии «убийственный» аргумент в свою пользу — мраморную могильную плиту, которую подарил отделению. После этого не принять Голубинова на учёбу было бы верхом несправедливости.