Точка Зеро - Татьяна Рябинина

«Патриотизм? — мысленно говорила Люська деду. — Ты сам говорил,

что родина — это, в первую очередь, люди. И ты ради этих людей всю жизнь рисковал собой. А они прошли мимо тебя, когда ты умирал. Что, нет? Когда папа умирал — стояли и смотрели. Никто не помог».

Умом она понимала, что рая на земле нет. Нигде не лучше. Что люди в массе везде одинаковы. И что от своих страхов она не избавится ни в какой другой стране. Но это не помогало.

Обиженная Наташка, сознающая к тому же, что сестра права, что жених у нее… так себе жених, укусила в ответ. Да так, словно заклятьем припечатала.

«Ты в зеркало-то на себя посмотри! — прошипела она. — Заморского принца тебе, помоложе да покрасивше. Да-да, жди! Твою смазливую мордашку ночью в постели не видно. А вот ляжки жирные и складки на животе никуда не денутся, все под рукой».

До этого момента Люська переживала не столько из-за своих габаритов, сколько из- за того, что якобы обжирает маму и сестру. Но теперь она словно посмотрела в зеркало тролля из сказки Андерсена. Посмотрела — и увидела безобразную жирную корову, на которую ни один мужчина никогда не посмотрит без отвращения.

Светке все эти страсти-мордасти были непонятны и смешны.

«Что за фигня? — морщилась она. — За тобой же Смирнов бегает. И этот еще, из параллельного, как его? И Пашка тебя вечно лапать пытается. Тоже, скажешь, от отвращения?»

Люська, подумав, находила объяснение. Смирнов списывает у нее французский. Лешка из параллельного живет рядом и иногда просит погулять с собакой, когда самому лень. А Пашка… Ну, тот просто маньяк, он всех лапает. Отсюда сложилось: парни обращают на нее внимание исключительно в корыстных целях. Как ни пыталась Светка ее разубедить, ничего не получалось.

Периодически Люська садилась на диету и пытала себя физкультурой. Сбросив в муках килограмм, срывалась и наедала обратно — с лихвой. Страдала, плакала — и снова ела.

Первый интернациональный — да и вообще первый — роман у нее приключился в десятом классе на подготовительных университетских курсах, где французский преподавал аспирант из Марселя. Аспирант был на восемь лет старше, но Люськой увлекся всерьез.

«Ну, и какую он в тебе нашел корысть?» — ехидно спрашивала Светка.

Корысть Люська обнаружить не могла, но все равно страдала. Возможно, именно оттого, что не могла. А еще — потому что страшно боялась секса. Боялась, что аспирант, раздев ее, тут же убежит с воплями ужаса, даже не надев штаны. А когда все прошло прекрасно, стала бояться, что он притворяется и не может придумать, как бы повежливее от нее отделаться.

Так что Питер при знакомстве особого впечатления на Люську не произвел именно потому, что место было занято. И, разумеется, обозвав его старым, она лукавила: ее аспирант был еще старше.

Уезжая на родину, аспирант уговаривал Люську ехать с ним, обещал помочь с учебной визой и с деньгами, и она чуть было не дрогнула. Остановило то, что замуж ее он не позвал. Слез было пролито море, но ехать в Марсель в непонятном статусе любовницы Люська не желала.

К тридцати годам она прочно прописалась в замкнутом круге. Получив целых шесть предложений руки и сердца от вполне годных по заграничности и статусу кандидатов, Люська, тем не менее, не продвинулась в своем матримониальном предприятии ни на шаг. Именно потому, что никак не могла поверить странному факту: ее любят. Вот такую вот толстую, совсем не модель. Ну не могут ее любить — жирную Люську с целлюлитом и складками на животе. Значит, что-то другое заставляет этих вполне успешных мужчин желать ее в качестве жены. А другого она не хотела. Это означало признать правоту Наташки, на что Люська не согласилась бы ни за что на свете. Даже рискуя навсегда остаться в обществе кошки в своей убогой однокомнатной квартирке.

Как удалось Питеру разорвать ее круговую оборону — это осталось загадкой. Во всяком случае, с ним Люська забывала о своем весе и пышных формах. И не сомневалась, что он ее любит. Видимо, это была пресловутая химия.

Но кроме химии, если уж подходить с естественнонаучной точки зрения, была еще и физика. А точнее, резонанс. Такая штука, когда два предмета «поют» на одной частоте, усиливая колебания друг друга. С Питером Люси была в гармонии. А с Роберто — в резонансе. Резонанс, конечно, сильная вещь, но зачастую он разрушает. Разрушить обретенное с таким трудом Люси определенно не хотела.

Сорвавшись с Оливером в Рэтби, она убегала не от ноутбука с письмом Роберто, это было бы глупо. И не от себя — куда убежишь от воспоминаний! Ей нужно было делать хоть что-то. Хоть как-то заполнить пустые дни ожидания и тревоги. Пустота, как черная дыра, тянула к себе то, от чего лучше было держаться подальше.

Утром Люси наскоро позавтракала, отдала Эшли последние распоряжения и загрузила в машину сумку с вещами. Затем принялась прилаживать на переднее пассажирское сиденье детское автокресло. Миссис Уиллер стояла рядом с Джином на руках и смотрела крайне неодобрительно.

Обычно Люси всегда устанавливала кресло на самое безопасное место сзади, но сейчас ей хотелось, чтобы Джин был рядом, чтобы она могла видеть его в любую секунду. Это казалось просто необходимым.

— Что я делаю? — прошептала она, когда все уже было готово.

Может быть, я путаю причину и следствие, подумала она. Может быть, я иду на поводу у своей тревоги и сейчас своими руками творю то, что его погубит?

Вздохнув поглубже, Люси переждала, пока уляжется приступ паники, и переставила кресло назад. Усадив Джина, она села за руль и медленно отъехала от дома. Ночью прошел дождь, с деревьев капало. День обещал быть пасмурным и унылым. Как раз под настроение.

— Леди Скайворт, возьми себя в руки, — сказала Люси, включая радио. — Что бы там ни ждало впереди, это придется пережить.

Мать Алиенора была права. Хотя текста в этой огромной книге, написанной персидской вязью, было намного меньше, чем казалось, продвигались мы крайне медленно. Аббатиса не могла уделять нам много времени — ее ждали службы и хозяйственные дела. А когда она наконец оказывалась свободна, на нас накатывало. И, как можно было предположить, не одновременно. Но даже если мы оба были в состоянии слушать, каждый фрагмент, переведенный нам, требовал пояснений.

— Почему именно персы? — недоумевала я.

— У каждого народа своя миссия, — терпеливо объясняла мать Алиенора. — Такой уж им выпал жребий.

— Но почему? — настаивала я. — Ведь если Бог заранее знал, что Заратуштра исказит веру и поклонников Мазды останется так мало, что не из кого будет выбирать хранительниц колец, почему сразу не назначил какой-нибудь другой народ?

— Ты совсем идиотка тупая, да? — завопил, брызгая слюной, Тони.

«Это дракон, — снова и снова повторяла себе я. — Это не Тони!»

— Замолчи! — оборвала его аббатиса. — Светлана, я не знаю. Крайне неразумно пытаться понять резоны Бога, руководствуясь человеческой логикой и крайне ограниченными познаниями. Все, что нам известно о сотворении мироздания и человека, — это многократно пересказанные, переписанные и искаженные сведения. Не зря ведь у разных народов религии так отличны, хотя и содержат в основе одно и то же. Возможно — и очень даже вероятно, — что все, изложенное в этой книге, так же далеко от истины, как верования каких-нибудь диких народов. Но мы исходим из того, что нам известно. Из того, что подтверждается опытом. Не говоря уже о том, что оценивать можно лишь законченное творение, а наши миры еще не достигли конца.