Повелитель прошлого - Михаил Палев

Телефон, конечно, изменился. Там и слыхом не слыхивали ни о какой Наташе. Вот и все!

Все?

Нет, не все! А адрес? Это частный дом, в таких люди живут поколениями. Я позвонил в банк и сказал, что собираюсь завтра снять со счета тысячу долларов. Потом откинулся на спинку дивана и задумался. Не глупость ли это? Не напоминаю ли я того сказочного ростовщика, который раздал свою молодость в кредит под большие проценты и теперь безуспешно пытается хоть что-то получить по безнадежным векселям?

Ну и пусть! Пусть будет то, что будет!»

Бедняга! Как его скрутило. Но не глупо ли спустя почти двадцать лет искать свою юношескую любовь? Нет, не глупо, если спустя двадцать лет вдруг понимаешь, что это была единственная в твоей жизни настоящая любовь. Наверное, на месте Сашки я бы поступил точно так же. Я ведь тоже неисправимый романтик.

* * *

«На следующий день я сошел с трапа самолета в аэропорту Адлера. Курортный сезон уже закончился, и это радовало: нет проблем с билетами, гостиницами и такси. При мне была сумка со стандартным командировочным набором и букет огромных роз, купленных за сумасшедшие деньги в оранжерее Ботанического сада. Букет в первозданном виде бережно сохранила симпатичная стюардесса. Она улыбнулась мне на прощание, с сожалением заметив:

– А мне никогда еще не дарили такого букета!

Через час после прибытия я стоял у ворот маленького одноэтажного дома и с волнением давил на кнопку звонка. Залаяла собака, потом девичий голос из-за металлических ворот спросил:

– Кто?

– Скажите, могу я видеть Наташу?

Калитка в воротах отворилась. Передо мной появилась девушка лет шестнадцати. Она была очень похожа на Наташу: большие голубые глаза, бездонные, словно горные озера, и белокурые волосы до плеч. Только более худая, выше ростом, и рот сурово сжат в полоску густо-красной помады.

Девушка критически окинула меня взглядом, озадаченно остановила взгляд на букете и с подозрением спросила:

– А вы кто?

– Я старый знакомый Наташи. А вы – ее дочь?

– Допустим. Но вас я не знаю! И что?

Я понял, что необходимо быстро и убедительно объясниться. Я отдал девушке цветы, достал из кейса рисунок с Бэмби и спросил:

– Ваша мама рисует?

Девушка хмыкнула.

– Она профессиональный художник!

– Вы узнаете ее руку?

И я показал рисунок. Брови у девушки удивленно дернулись вверх.

– Я видела такой же в комнате у мамы! Вообще-то, она его никому не показывает. И вдруг – у вас тот же рисунок! Откуда он у вас?

Я замялся и спросил:

– Как вас зовут?

– Оля.

– Вообще-то, это долгая история, Оленька. Могу я увидеть твою маму?

После минутного колебания Оля отодвинулась, пропуская меня.

– Заходите. Сидеть, Полкан, это свой! Мамы сейчас нет дома, но я вижу, что вы издалека, – устали, небось. Хоть чаю выпьете.

Я шел за Олей по гравийной дорожке к дому под рычание Полкана – и вдруг внезапная мысль обожгла сознание.

– Оля, а сколько вам лет?

– Пятнадцать в августе исполнилось. А что?

– Да нет, ничего! – вздохнул я.

Нет, не проходит! Не подходит ни по годам, ни по месяцам. А жаль! Ведь могла бы и у меня быть такая дочь! Наша с Наташей дочь…

Мы вошли в дом. Я снял куртку и прошел на кухню вслед за Олей.

– Садитесь, сейчас я чайник включу. Ой, цветы надо в воду поставить! Какие розы обалденные! И где только вы их в это время года достали? Наверное, кучу баксов отстегнули? А дома нет никого, дядя Петя вечером с работы придет, а бабушка на три дня к сестре уехала. Так что я сейчас одна дома. А я вас никогда не впустила бы, если бы не мамин рисунок! Мама со своим новым мужем уехала на пару недель в Хургаду. Вроде как свадебное путешествие… А вы курите, если хотите!

И Оля поставила передо мной на стол пепельницу. Я жадно закурил и спросил, выпуская дым:

– А есть у вас брат или сестра, Оля?

– Есть!

Меня обдало волной надежды. Но вслед за этим последовал, как и положено, ушат холодной воды.

– Брат есть, только двоюродный. Маминой сестры сын.

– А давно вы… живете без отца?

– Давно! Он ушел, когда я еще в школу не ходила. Вообще, он хороший был, когда трезвый! Песни пел под гитару, сказки мне рассказывал. Потом был еще дядя Костя, но тот недолго продержался, года два. Вот он непьющий был, ну ни капли, – даже по праздникам! Но ну-у-удный! Жуть! Слава богу, мама его выставила. А новый, дядя Володя, вполне приличный человек. Машина хорошая, иномарка! У него какой-то бизнес с заграничными фирмами. Вы сыр едите? А сервелат? Я сейчас еще яичницу сделаю с ветчиной!

– Я все ем. А сейчас и дядю Володю вашего съел бы с удовольствием! – ответил я, с досадой вдавливая окурок в пепельницу. Везет же мне на этих «новых русских»! Сначала жену увели, а теперь вот и единственную любовь всей моей жизни!

– Вы такой голодный? – засмеялась Оля.

– Нет, просто не люблю «дядей Володей»!

– Не, он хороший! – возразила Оля. – Он мне серьги с брюликами подарил, видите?

Она отодвинула прядь волос, приоткрыв маленькое изящное ушко – совсем как у Наташи! В мочке действительно поблескивала золотая сережка с бриллиантом.

– А хотите, я вам покажу дядю Володю?

Я кивнул. Оля убежала в комнату и через минуту появилась с толстым фотоальбомом.

– Вот он вместе с мамой! Это когда они в загсе расписывались. На маме платье – обалдеть можно, правда? Это тетя Лена, мамина сестра, сшила. Она очень хорошая портниха!

Дядя Володя оказался мужчиной лет пятидесяти с глубокими залысинами – явно из «бывших», что в своих райкомах и обкомах строили свой персональный коммунизм, заверяя всех остальных, что это «наш» коммунизм, а сейчас его успешно приватизировали. А Наташу я узнал сразу! Ну, конечно, немного располнела, возле глаз появились едва заметные морщинки, да и глаза больше не были похожи на глаза маленького олененка: их покрыла тонкая пленка забот и усталости, – обычные глаза женщины, подходящей к сорокалетнему рубежу.

– Вы смотрите, а я яичницей займусь. – И Оля отошла к плите.

Я пролистал альбом. Оттуда вдруг выпала фотография, сделанная в студии. Наташе там было лет двадцать: именно то время, когда она встречалась со мной. Я украдкой, чтобы не заметила Оля, сунул ее в карман. Это не было воровством: то, что фотография сама выпала из альбома, я расценил как знак свыше.

Оля поставила на стол две тарелки с дымящейся яичницей. Она уселась напротив и спросила, с любопытством уставившись на меня глазами-озерами: