Убийца по прозвищу Англичанин - Дэниел Сильва

В период обучения Габриеля Шамрон разрешил Лее раз в месяц посещать его. Они неистово предавались любви, а потом она лежала рядом с ним на односпальной кровати и просила вернуться домой в Тель-Авив. Она выступала в качестве немецкой студентки из Гамбурга по имени Ева, изучавшей социологию. Когда Саеб пришел к ним с вином и сигаретами, она восторженно говорила о группе Баадер-Майнхоф и об Организации освобождения Палестины (ОПП). Саеб назвал ее чаровницей.

– Когда-нибудь ты должна приехать в Палестину, – сказал он.

– Да, – согласилась Лея. – Когда-нибудь.

* * *

Каждый вечер Габриель ел в маленькой траттории, недалеко от своей гостиницы. На второй вечер хозяин уже встречал его как завсегдатая, который вот уже двадцать лет раз в неделю бывает у него. Посадил его за особый столик возле кухни и навалил такое количество antipasti,[8]что Габриель начал просить пощады. За этим последовали макароны, потом набор dolci.[9]Вместе с кофе он подал Габриелю записку.

– От кого это? – спросил Габриель.

Хозяин поднял к небесам руки в принятом у римлян жесте, означающем растерянность.

– От какого-то мужчины.

Габриель взглянул на записку: простая бумага, неизвестный почерк, без подписи.

Церковь Санта-Мария делла Паче. В час.

* * *

Ночью стало холоднее, порывистый ветер трепал деревья на вилле Боргезе. Некоторое время Габриель шел пешком – по Корсо д'Италия, вниз по Виа Венето, потом остановил такси и поехал к Чентро-Сторико.

Минут двадцать он бродил по узким улочкам и тихим площадям, пока не уверился, что за ним нет слежки. Тогда он направился на пьяцца Навона. На площади, несмотря на холод, толпился народ, кафе были переполнены, уличные художники налетали на покупателей, стараясь продать убогие картины.

Габриель медленно обходил площадь – то останавливался полюбоваться нарядным фонтаном, то задерживался, чтобы бросить несколько монет в корзинку слепца, бренчавшего на гитаре, у которой было всего четыре струны. Кто-то шел за ним – он это чувствовал.

Он направился было к церкви, потом неожиданно повернул назад. Человек, преследовавший его, стоял теперь среди группки людей, слушавших гитариста. Габриель подошел и встал рядом с ним.

– Вы чисты, – произнес мужчина. – Заходите внутрь.

* * *

В церкви было пусто, в воздухе сильно пахло горящим воском и ладаном. Габриель прошел через неф и остановился перед алтарем. За его спиной открылась дверь, и церковь наполнили звуки шумной площади. Габриель обернулся, но это была всего лишь пожилая женщина, пришедшая помолиться.

Минуту спустя дверь снова открылась. На этот раз это был мужчина в кожаной куртке, с живыми черными глазами – Рами, личный охранник Старика. Он преклонил колени возле скамьи и перекрестился.

Габриель, подавив улыбку, отвернулся и стал смотреть на алтарь. Дверь снова отворилась, снова шум площади ворвался в тишину, но на этот раз Габриель не стал оборачиваться, так как сразу узнал специфическую, размеренную походку Ари Шамрона.

Минуту спустя Шамрон стоял рядом с ним и смотрел на алтарь.

– Чье это, Габриель? – нетерпеливо бросил он.

Шамрон не обладал способностью оценивать искусство. Он видел красоту лишь в отлично задуманной операции или в уничтожении противника.

– Эти фрески, кстати, написаны Рафаэлем. Он редко создавал фрески – только для пап или их ближайшего окружения. Эта часовня принадлежала влиятельному банкиру Агостино Чиджи, и когда Рафаэль представил ему счет за фрески, Чиджи был настолько возмущен, что пошел к Микеланджело, чтобы узнать его мнение.

– И как реагировал Микеланджело?

– Он сказал Чиджи, что запросил бы больше.

– Я принял бы сторону банкира. Давай прогуляемся. А то я начинаю нервничать в католических церквях. – И он удостоил собеседника сухой улыбкой. – Остатки моего польского детства.

* * *

Они стали обходить площадь, и бдительный Рами шел за ними тенью, словно виноватая совесть Шамрона, сунув руки в карманы, обегая окружающих глазами. Шамрон молча выслушал рассказ Габриеля о пропавшей коллекции.

– Она сообщила в полицию?

– Нет.

– Почему?

Габриель передал ответ Анны, когда он задал ей тот же вопрос.

– А почему старик держал в секрете свои картины?

– Такое бывает. Возможно, характер коллекции не позволял ему показывать ее публике.

– Вы подразумеваете, что он воровал картины?

– Нет, не воровал, просто иногда все бывает немного сложнее. Вполне возможно, что коллекция Рольфе не имела бумаг, подтверждающих чистоту ее происхождения. Ведь это, в конце-то концов, происходило в Швейцарии.

– Ну и что?

– В банковских сейфах и погребах Швейцарии полно накопившейся добычи, включая произведения искусства. Возможно, те картины даже и не принадлежали Рольфе. Мы можем предположить только одно: те, кто забрал их, сделали это по какой-то особой причине. Они же оставили Рафаэля, который стоит несколько миллионов долларов.

– А можно их вернуть?

– Думаю, возможно. Все зависит от того, проданы они или нет.

– Такого рода произведения могут быть быстро проданы на черном рынке?

– Тогда это породило бы шумиху. Но ведь это могло быть и заказное воровство.

– То есть?

– Кто-то заплатил за работу.

– А убийство Рольфе включалось в гонорар?

– Хороший вопрос.

Вдруг стало заметно, что Шамрон устал. Он присел на край фонтана.

– Я не так легко путешествую, как прежде, – сказал он. – Расскажи мне про Анну Рольфе.

– Будь у нас выбор, мы бы никогда с ней не связались. Она непредсказуема, капризна и курит больше, чем вы. Но на скрипке играет, как никто, – такой игры я не слыхал.

– Ты умеешь обращаться с такими людьми. Верни ее в норму. – Шамрон закашлялся – так сильно, что сотрясалось все тело. Через некоторое время он сказал: – Имеет она представление, почему ее отец вступил в контакт с нами?

– Она говорит, что нет. Они не были очень близки.

Это, казалось, болью отозвалось в Шамроне. Его дочь переехала в Новую Зеландию. Он звонил ей раз в месяц, но она никогда не звонила в ответ. Больше всего он боялся, что она не приедет домой на его похороны или не прочитает по нему каддиш.[10]Он долго раскуривал следующую сигарету.