Давай переживем. Жизнь психолога-спасателя за красно-белой лентой - Артем Коваленко

через время я предлагаю питье снова. Теперь человек пьет, он успокаивается и начинает говорить со мной (разговаривая, можно применять психологические приемы).

На втором траурном мероприятии мне уже приходится работать с агрессивной реакцией – это сестра погибшего, и ее агрессия направлена на меня. Она агрессирует, но я продолжаю спокойно говорить с ней, я не спорю и ничего не доказываю. Я стою напротив нее, тем самым закрывая обзор девушке – она не видит других людей, а другие люди сейчас – это зрители, которые будут только способствовать агрессивной или истероидной реакции. Постепенно она устает, так как агрессия и истерика – это энергозатратные ракции, и переходит на плач.

Прошел еще один день. Теперь мы едем в госпиталь, где лежат пострадавшие шахтеры, которых удалось спасти и кто смог выжить после аварии на шахте. По пути следования я все время смотрю на верхние этажи – заклеенные скотчем окна многоэтажек, сколы и отметины на стенах.

На одном из перекрестков вижу автомобиль, умело переоборудованный в кустарных условиях под выполнение боевых задач: часть кузова срезана, а над крышей установлен пулемет.

В госпитале мы разбиваемся на группы по нескольку человек и работаем с людьми. Нам с Павлом Долговым достается палата, где лежат пять человек – все с ожогами, кто-то с наложенным гипсом и почти все «ходячие».

Шахтеры узнают от нас, что мы специально приехали из России, чтобы помочь и поддержать их. На их лицах с характерными черными вкраплениями угольной пыли я вижу улыбки. Люди радуются нашему приезду, и этот факт в который раз напоминает мне о том, как мало порой нужно человеку для радости. Часто мы перестаем замечать эти маленькие, но жизненно важные вещи, отвлекаясь от них на будничную суету, рутину, совершенно не нужные нам дела, но когда приходит беда, то мы заново начинаем ценить в полной мере эти самые маленькие радости.

Когда психотерапевт Павел Долгов начинает говорить про сознание человека и ритм жизни, то, услышав его, к нам приходят люди из соседних палат вместе с медсестрами. Появляется мужчина на костылях, и ему сразу же кто-то заботливо ставит появившийся из ниоткуда стул.

– Сейчас я проведу со всеми вами один интересный тест. Мой коллега Артем Владимирович поможет мне, я попрошу его побыть моим ассистентом. Итак, готовы? – психотерапевт стоит в центре палаты, собрав буквально вокруг себя аудиторию.

– Этот тест называется… – все, работа пошла. Периодически я смотрю на часы – в Донецке действует комендантский час, и опоздать, как мы опоздали прошлым утром, уже нельзя.

– Сейчас я продемонстрирую вам уникальный метод кодирования от табакокурения. Скажите, пожалуйста, здесь курильщики есть? – мне и самому интересно посмотреть и послушать все это.

После демонстрации на добровольце метода у нас уже совсем не остается времени, и я показываю Павлу на часы – пора ехать на базу. Мы собираемся выходить, прощаемся с пациентами, и я вижу их горящие довольные глаза.

Мы снова подходим к машине позже всех.

Сегодня Восьмое марта. Генерал решает поздравить всех женщин в нашей группировке и подарить каждой подарок. Поэтому все мы скидываемся. Алгоритм действий прост и незамысловат: генерал решил – мы скинулись.

У нас впервые с начала командировки появляется свободное время. Мы идем в центральный парк, где посажено невероятное количество кустов роз. Дело в том, что Донецк считается городом миллиона роз. Роза – символ этого города.

Кроме роз в парке множество кованых фигур: Донецк славится своими кузнецами – настоящими мастерами обработки горячего металла. В этом городе проводятся фестивали кузнечного мастерства. Многие работы представлены здесь же, на территории парка: начиная от героев сказок и заканчивая целыми сооружениями, среди которых – отлитые из металла качели в форме весов.

Через несколько лет один из донецких пожарных, с которым мы познакомились в этой командировке, передаст мне подарок – кованую розу, растущую из гильзы патрона крупнокалиберного пулемета.

Мы идем по парку в полном составе, включая двух генералов, также с нами заместитель министра местного МЧС и мэр Донецка Игорь Мартынов. Из парка мы выходим на площадь, где под ногами я нахожу осколок артиллерийского снаряда. В самом центре города лежит осколок – кусок металла размером с мою ладонь, рваные края его острые, как лезвие бритвы. Я держу осколок в руке и внимательно рассматриваю его – именно так выглядит чья-то смерть, а не так, как ее рисуют – в черном балахоне с косой в руках.

– Коммунальщики не заметили и не убрали, – говорит мне мэр. – Возьмите себе на память.

Я кладу осколок на место, туда, где я его подобрал.

Мы возвращаемся в гостиницу – там собирают всю нашу группировку и местных психологов МЧС, с кем мы вместе сопровождали все траурные мероприятия. По итогу генерал объявляет, что завтра утром мы едем домой.

Мы завтракаем и выдвигаемся в обратный путь. Из окна машины я фотографирую на телефон разрушенные здания, чтобы показать все это дома своему окружению. Дорога не кажется уже такой долгой, как казалась ранее, когда мы только ехали в Донецк.

Мы быстро проходим таможню Донецкой Народной Республики, в этот раз среди вооруженных людей нет моего товарища Рафи Джабар, но я все-таки вышел с ним на связь еще из гостиницы, в один из первых дней нашего пребывания – нашел его в социальных сетях и созвонился.

Проезжаем небольшой отрезок нейтральной территории – и вот мы уже снова в России.

Хоть мы уже едем по Ростовской области, меня все равно не покидает ощущение Донбасса, что я еще нахожусь там. Достаю наушники и включаю свой плеер – он все это время был со мной, во внутреннем кармане куртки, но я его так ни разу и не включил: во время пребывания в Донецке в любой момент могла поступить команда «срочный сбор», не услышать и пропустить которую никак нельзя. Я слушаю музыку и не могу передать, какое это удовольствие – просто слушать любимую музыку. В какой-то мере это похоже на то, когда человек, который долго шел по пустыне без воды и пищи, садится за стол со всеми его любимыми блюдами.

Я приехал домой, но первое время – несколько дней – по своей новой привычке смотрю еще на верхние этажи домов, на окнах которых, конечно же, нет косых крестов из скотча. У меня стойкое ощущение, что вернулся я в чем-то другим – что-то точно во мне переменилось, словно сработал тумблер переключателя.

Мне звонит один знакомый и с радостью делится информацией, что в каком-то магазине началась распродажа, а мне хочется только сказать в ответ, что позавчера мы чуть не попали под обстрел. Но я этого не говорю – это