Не время для шуток - Елена Усачева

Квартира у Генки была самой обыкновенной, из маленькой прихожей коридор вел в кухню, отсюда же открывалась дверь в комнату.

– Ба, – крикнул в сторону кухни Генка. – Это ко мне! Ну, что стоите? – повернулся он к гостьям. – Проходите.

Большая комната была поделена на две части старой потертой ширмой с разномастными вставками. Ткань в цветочек чередовалась с грубой мешковиной, а потом шел выцветший лоскут ткани с какой-то уже плохо различимой сюжетной картинкой. С этой стороны ширмы стояли не менее старый комод и железная кровать с шишечками на раме, прикрытая вязаным покрывалом.

Стоило шагнуть за ширму, как они попали в другой мир. Здесь стояли две узкие кушетки, стол, заваленный полуразобранными частями домашней техники. Из-под проводов высовывался угол магнитофона. Генка первым делом выключил хрипловатый голос Цоя.

– Нам только фотографии, – опешила Олеся. Она лишь сейчас поняла, до какой степени не вовремя ворвалась к Сидорову. Что же они, так и живут все в одной комнате? И Генка, и брат его, и… бабушка?

– Экскурсия по дому прошла, теперь ты будешь в родословной копаться? – словно прочитал ее мысли Сидоров.

– А чем ты болеешь? – еле слышно спросила Аня, не совсем понимая, что происходит. В глазах ее вновь появился испуг. Она впервые была в подобной квартире.

– Головой, – на сей раз не стал вдаваться в подробности Генка. Он рукой отодвинул детали с края стола, высвобождая ноутбук с треснувшей крышкой. Не глядя, из кучи проводков достал один и стал подсоединять к компьютеру. – Только учтите, я ко всем вашим делам отношения не имею, – предупредил он.

– А мы ничего… – начала Аня, но Олеся одернула ее, чтобы она не наговорила лишнего.

На панели зажглись огонечки, пискнула, загружаясь, программа. Маканина стояла за спиной Сидорова и смотрела на его худую шею. Сзади на ней виднелся отчетливый синяк. После драки, что ли, осталось?

Ноутбук загрузился, мигнул и выбросил на экран фотографию. Настроились расставленные по бокам экрана иконки программ. Маканина смотрела на фотографию и понимала, что где-то она эту девушку видела. Высокая, худая, с длинными распущенными волосами.

«Что ты привязался к детям?»

Да это же… Это же та самая девчонка, что стояла рядом с Алексом. Они из-за нее дрались!

Девушка с экрана исчезла. На нем появились первые фотографии шиншиллы, полетели голуби, подошел к дому Васильев, застыла в дверях Рязанкина.

– Мстишь? – Сидоров и всегда-то был немногословен, а тут стал говорить одними существительными и глаголами. – Зря. Гнилое дело. Потом пожалеешь.

Олеся промолчала. Много эти мальчишки понимают! Особенно Генка. Сидит тут, закопавшись в своих проводах, на улицу выходить боится. Его один раз ударили, и он на неделю в комнате закрылся. А туда же, советы дает!

Побежала зеленая строчка, сообщающая о том, что идет переброс информации из папки в папку.

– Фоток много, – Генка откинулся на спинку стула. – Минут десять записывать будет.

Аня согласно закивала. Она не понимала, что происходит между одноклассниками, но чувствовала, что ей стоит помолчать. Надо просто дождаться, когда все закончится.

– Ну, мои фотографии тебе не нужны, – Сидоров потянулся, чтобы удалить последние десять кадров.

– Оставь! – неожиданно звонко отозвалась Маканина. – Пригодятся!

– Зачем? – Генка впервые внимательно посмотрел на своих гостей. – В стенгазету вставишь?

– Себе возьму. На память. – Другая причина с ходу не придумалась.

Сидоров убрал руку. Зеленая строчка добежала до конца. Щелкнул, открываясь, CD-приемник. Запись была закончена. Генка постучал диском по кулаку, обдумывая, куда бы его положить. Свободного конвертика или коробочки не нашлось, тогда он просто завернул его в бумажку. Подержал в руке, словно решал – отдавать или нет Олесе такую опасную вещь. Видя, что она здесь уже лишняя, Смолова подхватила фотоаппарат и пошла в коридор.

– Знаешь, я где-то читал, что месть разъедает человека. – Сидоров перестал размахивать диском и протянул его Маканиной.

– Вот и не мсти. – Олеся выхватила диск и стала запихивать его в карман, но он туда не помещался. – Тоже мне, святоша! Если нравится, когда тебя бьют, терпи. Мне – не нравится. Хочу дать сдачи! Я не виновата. Они первые начали!

Сидоров отвернулся к окну.

– Все виноваты! – буркнул он. – Невиновных в таких делах нет.

Маканина почувствовала, что щеки ее залились краской. Она открыла рот, чтобы ответить, но Генка не смотрел на нее. Он стоял к ней спиной и говорить ни о чем больше не собирался.

Олеся подняла диск, словно собиралась грохнуть его об пол, но в последний момент передумала, развернулась и, не прощаясь, пошла к выходу.

Смоловой на лестничной клетке не было. Наверное, убежала к себе. Ну и правильно. Больше она Маканиной не нужна. Пусть топает к своим белкам и лошадкам.

Настроение было испорчено. Оставшийся день прошел так же хмуро. В мастерской сказали, что фотографии не четкие, но Маканина настояла, чтобы кое-что напечатали. Половина получилась со спины, и только Ксюша в дверном проеме позировала очень хорошо.

В какую-то секунду Олеся решила послушаться совета Сидорова и послать все к черту. Но, выложив за фотографии полторы сотни, поняла, что отступать некуда. Не пропадать же таким большим деньгам! Здесь же, в фотоателье, она купила белый конверт и положила в него отобранные снимки. Ей очень хотелось написать что-нибудь ехидное. Например, «С приветом из прошлого», или «От доброжелателя», или «Будь осторожна!»

Нет, «осторожно» – не из этой песни. Вообще, ничего писать не стоило. Возьми любой детектив, там преступники попадаются на мелочах – отпечатках пальцев, оброненном платке или вот такой сентиментальной записи.

Около дома Курбаленко Олеся заколебалась. Как-то глупо все… Глупо и пошло. И отчего это началось? Кому понадобилось, чтобы полкласса перессорились? Ох, как не хотелось оставаться в этих ссорах крайней, быть козлом отпущения, чтобы именно на ней все заканчивалось! Почему она должна быть умнее других? Нет уж, хватит. Она столько терпела! Теперь пускай другие терпят. А то они будут ее разыгрывать, посылать на несуществующую вечеринку и думать, что она это проглотит? Дудки! Они первые начали эту дурацкую игру!

Маканина решительным движением отправила конверт в почтовый ящик. Он глухо стукнулся о дно.

А может быть, зря?.. Но не доставать же теперь конверт. Для этого пришлось бы звонить Курбаленко, просить открыть ящик, все ей объяснять… Ладно. В конце концов, она завтра поговорит с Лизой. Встретит ее перед школой и поговорит.

Но первым, кого Маканина встретила около школы в понедельник утром, была не Курбаленко, а Быковский. Павел зябко ежился и с какой-то обреченностью рассматривал ребят, поднимавшихся по ступенькам крыльца.