Книги онлайн и без регистрации » Классика » Гэм - Эрих Мария Ремарк

Гэм - Эрих Мария Ремарк

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 46
Перейти на страницу:

— а только чувствовать. Умение восхищаться тусклым мерцанием лилий в оловянных вазах, восхищаться до самозабвения, дает человеку неизмеримо больше, нежели все раздумья о смысле прекрасного. Настроения, чувства делают жизнь бесконечной. Раствориться в них — блаженство.

— Разве растворение не безмолвствует? А вы окружаете его таким множеством слов.

— Я же сказал, слова безвредны.

— Но все-таки они часто мешают.

— За две тысячи лет мы так к ним привыкли, что, желая поделиться выводами, никак не можем без них обойтись. Вот об этом я и хотел сказать.

— Что за выводы…

— Можно опередить случай…

— …который есть закон?

— Кому же не хочется нарушить закон…

— От каприза?

— От обостренного предчувствия…

Гэм встрепенулась. А Сежур продолжал:

— Наверное, вас удивит то, что я сейчас скажу, но по некоторым причинам и благодаря нашему разговору у меня есть для этого повод… Моя жизненная позиция — пассивность. Все прочее уже позади. Без горечи — просто позади. Все время останавливаться невозможно. У меня нет более претензий к жизни, а потому нет и разочарований. Я — созерцатель. И оттого пришел наконец к самому яркому из наслаждений — к наслаждению зеркальным бытием. Я люб-лю совершенное, не жаждая его. Ваше присутствие здесь — такое же совершенство, как море и это свечение. Поймите, быть может, я единственный человек в вашей жизни, который ничего от вас не требует.

Гэм в одиночестве оставалась на палубе, пока не забрезжил рассвет и волны не стали серыми, как шифер и глина.

Китайцы, великое множество китайцев. Уже с парохода было видно, как они толкутся на набережных. Они ждали «Анну Лейн» и, едва она пришвартовалась, хлынули по сходням на борт. Но матросы их разогнали.

Гэм медленно подошла к трапу. Палуба за спиной — как верная овчарка, такая надежная сейчас, когда она спускалась по ступеням. В узкой щели между пароходным бортом и стенкой плескала вода. Едва сдерживая волнение, мягко пульсирующее в каждой жилке, Гэм перешагнула через этот Стикс и пружинящей походкой, в нетерпеливом ожидании ступила на землю Сингапура.

Два рикши дрались на бамбуковых палках — не поделили пассажира. Вокруг тотчас образовалось кольцо зрителей — малайцев и китайцев, которые весело подначивали драчунов, а потом вдруг с криком кинулись врассыпную перед бесшумно подкатившим синим лимузином. Автомобиль затормозил рядом с Гэм.

Лавалетт выскочил из машины и прежде всего извинился, что не встретил Гэм у трапа. Она не успела ничего сказать, а он продолжал: обстоятельства переменились; необходимо сегодня же ехать дальше, в Сайгон. Выразив надежду, что Гэм не слишком утомлена, Лавалетт предложил отвезти ее в свою гостиницу, где она сможет отдохнуть, а он тем временем уладит дело с билетами и еще кое-какие мелочи. Слуга останется при ней и выполнит любую ее просьбу.

Гэм осмотрелась и только теперь увидела в углу машины тамила, одновременно она обратила внимание, что окна лимузина закрыты шторками — внутрь не заглянешь. Она не сказала ни слова, но улыбнулась тамилу, который не сводил с нее сверкающих глаз и беззвучно шевелил губами, потому что на темном лице взблескивали белые зубы.

Уличный шум проникал в закрытый автомобиль приглушенно. Потом и он утих, повеяло покоем. Через несколько минут лимузин въехал в уединенный парк, в глубине которого пряталась гостиница, и вскоре остановился у подъезда; Лавалетт перекинулся несколькими словами с управляющим и дружески предложил Гэм руку.

— Скоро вы все поймете… Через два часа мы выезжаем…

Автомобиль покатил обратно по широкой аллее. Гэм секунду стояла в задумчивости; потом ее взгляд упал на тамила, который тоже молча смотрел на нее. Стряхнув задумчивость, она приказала ему заняться багажом. Тамил бесшумно исчез. Гэм прошла за управляющим в свои комнаты.

Вскоре тамил вернулся, притащил чемоданы. Гэм подозвала его к себе. Он тотчас подбежал. Она провела ладонью по его волосам и приподняла прядь на виске. На оливковой коже белел аккуратный рубец. Юноша широко улыбнулся, осторожно потрогал шрам и кивнул, сверкнув глазами. Гэм внезапно развеселилась, тряхнула его за плечи и бросила ему ключи, чтобы он отпер чемоданы.

Мокрая, она вышла из ванной, в развевающемся халате, с мягкими полотенцами в руках. Тамил долго растирал ее махровой тканью, пока кожа не высохла и не порозовела, а потом Гэм, как кошка, нежилась под прикосновеньями маленьких смуглых рук, которые брызгали на нее эссенциями из причудливых флаконов и бережно, мягко, круговыми движениями кончиков пальцев массировали и разминали каждую мышцу.

Она еще выбирала белье, когда вернулся Лавалетт. Он замер на пороге, увидев Гэм, которая сидела на корточках подле чемодана, склонясь над беспорядочным шелковым разноцветьем.

— Выберите аметистовый, — воскликнул он, — этот цвет оттенит живую бронзу кожи!

Гэм подхватила эти вещицы, швырнула вверх. Лавалетт подбежал, поймал шуршащий комок, взмахнул пароходными билетами, которые держал в руке, завернул их в шелк и бросил слуге, а тот с каким-то детским восторгом так и сжимал этот сверток, пока Лавалетт не сказал ему несколько фраз на хинди и не забрал их.

— Давайте укладываться, — воскликнул он, — отъезд — самое прекрасное на свете… — Он стоял рядом с Гэм и обращался к ней, все еще сидящей на полу. — Жизнь для отъезжающего всегда приключение…

— Приключение, — спросила Гэм, — и не больше?

— Не меньше, — улыбнулся Лавалетт, — а самое прекрасное в женщине — позвоночник, когда он гнется, как гибкий индейский лук, когда его позвонки так мягко, так изящно проступают под натянутой кожей… когда он резко напруживается от стройной шеи вниз и вдоль него возникают и углубляются узкие ямочки, а в них играют легкие тени, и свет омывает спину…

Гэм скользнула в его объятия и ощутила на спине слабое тепло поддерживающей руки. Откинулась назад, не выпуская из ладони скомканный шелк.

— Есть слова, — сказал Лавалетт, — в сам?ом звуке которых заключены даль и отъезд… Они чаруют всякий раз, когда их произносят… Вы только послушайте — Тимбукту… Легкий первый слог и два глубоких «у», как все это трепещет, уже самим ритмом пробуждая желания и раздвигая горизонты… Тимбукту… Или Гонконг… парные, созвучные слоги, что-то зыбкое, полное ожидания… Гонконг… Эти названия одурманивают, вы только послушайте: Тимбукту — как приглушенные негритянские тамтамы… Гонконг — как колокола пагод… Тимбукту… Гон-конг…

Он отпустил Гэм, и она мягким движением скользнула к окну, присела на широкий подоконник. За нею мерцал кобальтовый парус неба, тугой, безоблачный. Точно сладостное обетование, рисовались на светлом фоне контуры ее головы, и грудь цветком поднималась над дышащим торсом. Она обхватила руками колени и смотрела в комнату, лицо ее было в тени, и сияние оконного проема пылало голубым огнем вокруг этого темного пятна.

— Мы слепы и отчаянно любим жизнь… — сказал Лавалетт. — Нам так хочется все время чувствовать рядом ее дыхание… и всегда по-новому… вот почему мы любим отъезды — они обостряют чувства… Вот почему мы ищем волнения и опасности, ведь тогда мы более всего ощущаем ее заманчивость, и она совсем рядом…

1 ... 19 20 21 22 23 24 25 26 27 ... 46
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?