Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы - Алан Гринспен

Президент должен был принять решение. Индекс дискомфорта приближался к 20%, конгресс требовал существенно снизить налоги или резко увеличить расходы государственного бюджета. Именно так следовало реагировать на экономический спад пятой категории. Это могло обеспечить возобновление роста экономики в краткосрочной перспективе, хотя повышало риск усиления инфляции с пагубными последствиями в более отдаленном будущем. С другой стороны, если надвигающийся спад вызван избытком запасов, то лучше всего (с экономической, а не политической точки зрения) по возможности воздерживаться от активных действий. Тогда, если не создавать паники, экономика выйдет из кризиса самостоятельно.

Форд не принадлежал к числу людей, склонных к панике. В начале января 1975 года он поручил нам разработать по возможности мягкий план действий. В итоге был предложен комплекс мер, направленных на ослабление энергетического кризиса и ограничение роста федерального бюджета. Кроме того, предусматривалось разовое снижение подоходного налога для стимулирования роста доходов населения. Идея о снижении подоходного налога принадлежала Эндрю Бриммеру, советнику по вопросам развития частного сектора. В годы правления Линдона Джонсона Бриммер стал первым афроамериканцем, вошедшим в состав Совета управляющих ФРС. За несколько дней до обнародования новой программы президент Форд подробно расспросил меня о том. как повлияет сокращение налога в размере $16 млрд на перспективы долгосрочного роста. «С экономической точки зрения эта мера выглядит вполне целесообразной. — сказал я и пояснил: — Если снижение налогов будет разовым и не превратится в постоянное, то большого вреда развитию экономики оно не причинит».

Ответ Форда привел меня в некоторое замешательство: «Если вы считаете. что это действительно следует сделать, я выйду с соответствующим предложением». Безусловно, он консультировался и с другими, значительно более высокопоставленными советниками. Но президент США прислушивался и к моему мнению. Я вдруг ощутил ответственность, лежащую на мне. и одновременно испытал глубокое удовлетворение. Форд не был чем-то обязан мне в политическом или любом другом плане. Его реакция служила прекрасным подтверждением того, что мысли и факты сами по себе чего-то стоят.

Мягкая экономическая программа Форда представлялась весьма разумной и совпадала с моими собственными суждениями. Анализируя ту или иную стратегию, я всегда задавал себе вопрос: а какова цена ошибки? Если риск потерь незначителен, можно смело осуществлять любой план. Если же последствия неудачи могут оказаться слишком серьезными, следует отказаться от намеченных замыслов, даже если вероятность успеха превышает 50%. Отказаться, потому что цена ошибки чересчур велика. И все же выбор, сделанный президентом Фордом, потребовал немалого политического мужества. Он прекрасно понимал, что предложенные меры сразу объявят недостаточными, а если они действительно окажутся слишком мягкими, экономический спад может затянуться.

Я решил, что Экономическому совету следует рассматривать сложившуюся ситуацию как чрезвычайную. Президент должен был знать, что происходит на самом деле — кризис перепроизводства или кардинальное падение спроса. Единственным безошибочным критерием в данном случае являлся показатель валового внутреннего продукта, который характеризовал состояние экономики в целом. Расчет ВВП осуществляло Бюро экономического анализа на основе колоссального объема статистических данных. К сожалению. Бюро делало это лишь раз в квартал, с большим запозданием. А вести машину вперед, пользуясь только зеркалом заднего вида, невозможно.

Я задался целью разработать систему «аварийного оповещения»: расчет ВВП необходимо было производить еженедельно, чтобы иметь возможность отслеживать развитие ситуации в реальном времени. На мой взгляд, эта задача была вполне выполнима: в Townsend-Greenspan, например, мы рассчитывали ВВП на ежемесячной основе. Это устраивало клиентов, которым нужно было принимать решения, не дожидаясь публикации официальных данных за квартал.Таким образом, аналитический фундамент у нас имелся. Сложность заключалась лишь в большем объеме работ. Некоторые ключевые показатели, такие как розничный товарооборот и количество заявок на получение пособий по безработице, уже предоставлялись на еженедельной основе. Другие данные, например объемы продаж автомобилей, заказов и поставок товаров длительного пользования (промышленного оборудования, компьютеров и т.п.), публиковались каждые десять дней или раз в месяц. Сведения о запасах также предоставлялись ежемесячно, правда, они зачастую бывали неточными и нуждались в существенной корректировке.

Чтобы устранить эти пробелы в информации, пришлось засесть за телефон. За годы работы у меня сформировалась обширная сеть клиентов и знакомых в различных компаниях, профессиональных ассоциациях, университетах и регулирующих органах. Многие из этих людей охотно оказывали содействие в ответ на нашу просьбу помочь. Представители компаний сообщали конфиденциальные сведения о портфелях заказов и планах по набору персонала, руководители и специалисты делились собственными наблюдениями и выводами. Нам удалось, например, прояснить ситуацию с объемами запасов, сопоставляя полученную фактографию с колебаниями цен на сырье, динамикой импорта и экспорта, графиками поставок и т. п.

Конечно, собранные сведения были разрозненными. Они даже отдаленно не соответствовали стандартам, которыми руководствовалось Бюро экономического анализа при расчете официального показателя ВВП. Однако для наших целей эти сведения были вполне пригодными. Когда экономисты и статистики из Бюро узнали, чем мы занимаемся, они стали активно помогать и помогли упорядочить обработку данных. После полуночных бдений на протяжении двух или трех недель (одновременно наш немногочисленный штат готовил годовой обзор состояния экономики, который публиковался в начале февраля) нам удалось разработать и запустить систему еженедельного расчета ВВП. Наконец-то я смог представлять президенту реальные факты, а не интуитивные предположения.

После этого вопросы экономической политики вновь приобрели небывалую остроту. Каждую неделю на регулярных заседаниях кабинета я сообщал о текущем положении в экономике. Анализируя декадные показатели продаж автомобилей, еженедельные сводки о розничном товарообороте, сведения о количестве выданных и использованных разрешений на строительство жилья, отчеты о динамике заявок на получение пособий по безработице, а также массу других параметров, мы постепенно приходили к выводу, что ситуация не так уж плоха. Как выяснилось, потребители продолжают стабильно приобретать товары и услуги. Более того, наблюдалось стремительное сокращение запасов, т.е. процесс, который не мог длиться долго. Это означало, что в ближайшее время следовало ожидать роста производства.

Таким образом, появились основания доложить президенту и правительству, что экономический спад завершается и вот-вот наступит фаза оживления. Я уверенно заявил; «Не могу назвать точные сроки, но если на потребительском и жилищном рынке не произойдет внезапного обвала, то ситуация будет развиваться именно так». С каждой неделей становилось все яснее, что мы не ошиблись. Это был один из тех редких счастливых случаев в работе экономиста, когда точные факты позволяли сделать уверенные выводы об истинном положении дел. Когда в марте 1975 года подошел срок моего очередного выступления перед конгрессом, у меня были все основания утверждать, что американская экономика движется к выходу из кризиса «согласно графику». При этом я отметил, что предстоящий квартал будет довольно тяжелым и уровень безработицы может достичь 9%. однако теперь у нас есть реальный повод для «некоторого оптимизма». Я также предостерег конгресс от поспешного увеличения государственных расходов и снижения налогов, что могло перегреть экономику и спровоцировать очередной виток инфляции.