Владыка ледяного сада. Носитель судьбы - Ярослав Гжендович

– Быстрее, госпожа не станет вас ждать, недотепы, – рявкнул амитрай, который представился нам как Удулай и утверждал, что он лекарь.

Мы забросили за спины подорожные корзины и послушно зашагали прочь, а на лавке остался только Сноп, сын Плотника, который приподнял ладонь на прощание, а потом упер руки в колени и смотрел, как мы исчезаем в толпе.

Смильдрун шла впереди, мощно ставя толстые ноги, а я смотрел, как колышутся ее огромные ягодицы. Сзади она казалась коровой. Мне она не нравилась. Не нравилось мне выражение сочувствия и вины на лице жесткого Вальгарди. А еще сильнее не нравился мне Гиркадал. Я чувствовал, что мы должны опасаться этого человека, хотя он и был невольником, как и мы.

Мы вышли за стены горного городка. Серая кровля туч разорвалась на бегущие за ветром облака, даже солнце выглянуло, а мы наконец перестали трястись от холода. Под стенами, на покрытой скалами равнине с низкой травой стояло немало повозок и шатров из цветного полотна, между повозками горели небольшие костры и крутилось множество людей. Некоторые уже паковали свои пожитки, другие завершали дела и вели между собой торги. Вниз по тракту, в сторону леса, уже ехали повозки, окруженные вооруженными всадниками, чтобы исчезнуть среди деревьев и долин.

Цветной, раскрашенный странно сплетенными фигурами волков и лошадок, шатер Смильдрун стоял на обочине, над скалистым ручьем. Там тоже крутились люди. Богато одетый подросток, толстый согнутый мужчина – их мы видели ранее – и еще несколько. Там стояло три массивных одноосных повозки, на горной траве паслись волы и несколько лошадей.

– Мы уезжаем домой, – заявил Гиркадал. Был у него скрипучий, неприятный голос, и говорил он с северным акцентом. – Вы сложите шатер и упакуете вещи на повозку. И лучше побыстрее, а то узнаете, какова властительная Смильдрун во гневе. Она сильнее многих из мужей и очень любит пользоваться плеткой. И очень не любит ждать.

Мы взялись за работу, которая не была бы ни тяжелой, ни даже обременительной, если выполнять ее нормально. Но мы сворачивали полотно шатра, снимали колышки и носили тюки под беспрестанные вопли, подгоняющие проклятия и свист плетеного бича. Визгливый голос нашей сладкой госпожи резал не хуже ее плети, и мы попеременно слышали то твердое: «хайсфинга!», то привычное «вшивые твари!» или «псовые дети!» из уст нашего земляка.

Когда же мы наконец загрузили повозки и прихватили все веревками так, как ей хотелось, у каждого из нас на спине было по несколько кровавых полос. Ко всему прочему подросток, который, как мы уже знали, зовется Смиргальд и является ее сыном, всячески нам мешал, ставя подножки, когда мы тащили багаж, и бросая в нас камни.

Мы вышли через время, за которое мерная свеча смогла бы сгореть на два пальца. Наша госпожа сидела на огромном, как дракон, жеребце, который все равно приседал под ее тяжестью. Трое сопровождавших ее мужчин тоже ехали верхом, Смиргальд сидел на козлах рядом с Гиркадалом, второй повозкой правил кривой крепыш, а третьей – еще один муж, молчаливый и мрачный, с заросшим лицом, на котором виднелся шрам. Только я и Бенкей шли пешком, с заброшенными на спину корзинами, а я подпирался посохом шпиона, раздумывая, сумею ли убить их всех.

Но это были просто сказки. Против нас было бы шестеро взрослых вооруженных людей, причем четверо – на лошадях. У всех приличные мечи или топоры, у всадников еще и клееные луки, похожие на оружие загонщиков, но такие массивные, что казалось невозможным, чтобы нормальный человек сумел бы их натянуть. Всегда один-двое находились на тракте за нашей спиной.

И мы вошли в зеленый сумрак леса, вышагивая у повозок по каменистой тропинке и вдыхая холодный воздух, казавшийся мокрым и странно пахнувшим смолами. Внизу, в овраге, гремел ручей, а по другую сторону был лесистый склон. Мы могли идти только вперед, вслушиваться в скрипение осей, рев волов и смотреть на их задницы.

Мы шли. Я придумывал разнообразные способы бегства и по очереди отбрасывал их, однако это лишь развлекало меня в дороге и позволяло делать следующий шаг. В руке я сжимал гладкое дерево посоха шпиона, и скрытое в нем железо добавляло мне отваги.

Мы шли.

В глубь стран Севера. Порабощенные и проданные, но шли. В неизвестность.

Драккайнен размял пальцы, будто собирался играть на пианино, несколько раз втянул носом воздух и выдохнул ртом. Сказал что-то, что звучало как «Джеронимо», сделал шаг назад и осторожно уселся, склоняясь вперед, готовый в любой момент вскочить на ноги. Однако ничего не происходило.

– Ладно, – сказал он. – Второй этап.

Медленно и осторожно оперся спиной, а потом положил обе руки на резные подлокотники. И замер.

Замер с откинутой головой, кожа его покрылась переливающимся налетом ледяной пыли, короткая щетина на челюсти обросла серебристым пухом инея, капюшон полукожуха затвердел, как доска. Косматые ледяные иглы охватили даже приоткрытый рот и зубы, застыли на глазных яблоках. Сильфана заорала.

– Жди! – крикнул Грюнальди и схватил ее за плечо. – Поломаешь его! Жди.

– Ты же видишь, что случилось! – закричала она. – Он замерз! Превратился в лед!

– Он знает, что делает, – заявил Спалле. – Я всегда говорил, что он Песенник. Даже если сам он не уверен.

Палуба начала подрагивать под ногами, а потом драккар явно замедлился. Вокруг корпуса во все стороны пошли мелкие волны, и корабль начал дрейфовать по течению, направив нос на засыпанный сугробами берег.

Они ухватились за борт и мачту, ожидая столкновения, но корабль накренился на другой борт и повернул, сбивая с высокого берега снежный навес. Корабль снова выплыл подальше от берега, потом остановился, слегка подрагивая. Плывущие рекой льдинки с треском ломались об корму, и драккар снова двинулся – назад.

– Он жив, и он им управляет, – неуверенно проговорил Варфнир. – Наверное.

– Обычный румпель был бы получше, – заметил Грюнальди мрачно. Корабль окрутился вокруг оси и снова поплыл вперед серединой течения.

– А я говорил? Песенник, – упрямо повторил Спалле. Никто ему не ответил.

Покрытый льдом памятник на корме легонько затрещал. Морозный туман, переливающийся миллионами радужных искр, поднялся с его лица и плеч.

На берегах начали появляться первые дома и бревенчатые помосты, к воде шли сходни, выложенные хорошо ошкуренными бревнами, покрытые тонкой, блестящей корочкой льда.

На краю помоста сидел паренек в огромной кожаной шляпе и кожухе, глядя в деревянное ведро и на линь с куском дощечки, что выполняла роль поплавка. Паренек вертел над головой крючком с насаженной приманкой. Увидел плывущий рекой огромный ледяной корабль и замер, продолжая крутить линь.