Дважды дрянь - Вера Колочкова

Конечно, она тогда ничего такого Майке вслух не сказала. Расцеловала ее душевно, обняла за плечи, чувствуя, как дрожит бедная Майка под ее руками, как плющит и корчит ее, бедную, после того разговора с Димкой. Ничего, переморгается. Пусть свое место знает. А то место, которое она занять размечталась, уже давно ею, Диной, занято. Хотя, если уж честно, будь оно трижды проклято, это законное ее супружеское место. Век бы его не видать.

А потом Майка пропала на целых десять лет. Как уехали они с Леней да только родившимся Темкой, так и пропали. Ни разу больше в городе не появились. Слухи о них доходили разные – говорили, будто Ленина фирма процветает вовсю, будто они хотели дом большой строить, да потом передумали. Вроде как в Германию на жительство собрались, чтоб Темке хорошее образование дать. Новости от Майки в основном ее мать привозила – шастала в Питер частенько вместе со своим выводком. Отчего б и не шастать, если время да деньги есть. Вот ведь! Как говорится, кто был ничем, тот станет всем… Была уборщица, а стала богатого зятя теща. А тому что делать прикажете, кто раньше был этим – всем? Ничем теперь становиться, что ли? В уборщицы идти, чтоб с голоду не подохнуть? Да разве ее папа знал, разве мог такое предвидеть… Как только их с Димкой не перекрутило да не вытряхнуло за эти десять лет! Как будто с горки вниз после пинка скатились да лицом в сугроб. Противно, холодно, унизительно. Бедность – она всегда унизительна. Лучше бы Майка в этой ее бедности через десять лет и не появлялась, ей-богу. Но, видно, суждено ей было на ее горизонте вновь нарисоваться. Судьба у нее такая…

О Майкином приезде в город она узнала совсем случайно, кстати. Но как, как узнала! При каких обстоятельствах! Пришла к ней вечерком соседка Люська – чаю попить да языком почесать от безделья. Ну и посплетничать заодно. Про ее Димку. Видела, говорит, его вчера с какой-то бабой – высокая такая, говорит, красивая, одета по моде… Ее будто по голове тут же ударило! Прямо с ходу! Нет, не от ревности, конечно, еще чего… Сразу подумалось – уж не подружка ли это Майка в городе объявилась? Кинулась к телефону, набрала ее домашний номер, а она собственной персоной в трубку и заалекала… Тут вся картина перед ней и нарисовалась в красках. И задержки Димкины ежевечерние объяснение нашли, и работа по выходным… У Димки – работа по выходным! Смешно звучит, ей-богу. Даже в носу зачесалось от любопытного возбуждения – не заржавела у Майки к Димке любовь, стало быть! Очень, очень интересно! Вспыхнула пожаром, и десяти лет не продержавшись? И все это пролетело ветром в голове, и голос из нее полился в трубку радостно-возбужденный…

– Майка, привет! Ты в городе, что ли? А почему к нам не заходишь? И не стыдно тебе? Вот скажи – не стыдно?

– Здравствуй, Дина… – обалдело прорвался тогда Майкин голос сквозь ее бурную телефонную радость. – Да я ненадолго приехала, Дина… На недельку всего. Мне попрощаться надо было, мы с Леней в Германию уезжаем…

– Навсегда, что ли? А чего так?

– У нас дядя Хельмут умер, надо наследство принимать.

– Да ты что? Большое наследство-то?

– Не знаю. Леня этим занимается. Я не в курсе.

– Майка, так надо нам встретиться обязательно! Интересно же! Десять лет прошло… Давай завтра вечером?

– Нет, Дина. Я не могу завтра. Занята. Прости.

Именно так она с ней и говорила – деревянными короткими фразами. Тоже Буратино нашлась. Овечка виноватая. Знала бы ты, овечка, что ни в какую Германию ты с мужем не поедешь… Что, положив трубку, подруга твоя Дина тут же займется поисками твоего питерского адреса. Хотя чего его искать – вон Катька Ильина, их одноклассница, четыре года назад в Питер в командировку ездила, у вас и останавливалась… Рассказывала потом всем подряд, как Майка хорошо живет. И знала бы ты, что получит драгоценный твой Леня через пяток дней письмо, в котором все подробности о твоей греховной любви будут четко прописаны, по годам, по датам и по часам даже, и в котором раскроет ему глаза неизвестный доброжелатель на липовое его отцовство. Что задержишься ты здесь не на недельку всего, а на долгие теперь уже годы. Навсегда. Будешь ходить да от моего семейного пирога крохи отщипывать. И чувствовать себя передо мной виноватой. А что – пожила хорошей жизнью, и хватит с тебя. Десять лет – это много, это ужасно для тебя много, Майка… Сиди вот теперь и со мной дружи. А что тебе остается? Ты бы и рада не дружить при таких обстоятельствах, да я тебе не даю. Слабо тебе глаза на меня поднять да врезать всю правду-матку о том, что с Димкой тайком встречаешься. Слабо. Хоть и красивая ты, и стройная, и стрижка у тебя модельная… О! А стрижка – это мысль, кстати! Может, тебя вместо подарка на стрижку раскрутить? На модельную? В дорогом салоне?

– Майка! Не пойдем мы ни по каким магазинам! Я придумала себе подарок!

– Какой, Дин? – вздрогнув, удивленно подняла на нее глаза Майя.

– Давай меня подстрижем красиво! Как тебя! Вон там, на проспекте, я знаю, классный дорогой салон есть…

– Что ж, давай.

– А ты чего испугалась, Майка? Денег, что ли, жалко?

– Нет, Дина. Я не испугалась. Я задумалась просто.

– О чем?

– Да так… Сама не знаю, о чем…

Конечно же она знала, о чем. О том самом, что занозой сидело внутри долгие годы, диктовало свои правила поведения. Даже вот дружбу эту с Диной диктовало. Будь она неладна, эта дружба. Тяжкий крест. Сковородка на раскаленном огне. И это еще слава богу, что не полезла к ней Динка больше с расспросами, уселась торжественно в парикмахерское большое кресло, и лицо у нее сразу стало такое… спесиво-капризное. Оказалась в своей тарелке, стало быть. Не в том смысле, что постоянно свое время в таких вот дорогих удовольствиях проводит, а в смысле «отношения к нижестоящему». Из-за этого спесивого отношения к продавцам, официантам, вахтерам – как она говорила, к обслуживающему контингенту – Динку и в школе не особо любили. Удивлялись только, каким образом у них, у двух девчонок, судьбой по разным контингентам разведенных, такая дружба сложилась – не разлей вода. Майя и сама этому обстоятельству часто удивлялась раньше. Когда еще никакого чувства вины перед Динкой не было. А может, раньше, в озабоченной бедностью школьной юности, было ей просто недосуг выбором подходящих себе подруг заниматься? Как говорится, кого Бог послал?

Хотя теперь, если честно, их отношения рядом с дружбой и близко не стоят. Как угодно можно обозвать эти странные отношения, но только не дружбой. Коротким поводком, например. Или наказанием. Или трусостью. Или вообще партизанщиной какой-то, когда надо идти по этой дружбе на цыпочках, чтоб себя настоящую ни в коем случае не обнаружить. Чтоб умело обходить противотанковые мины из прошлого. Да и само это прошлое старательно обходить. Хотя оно в присутствии Дины хочешь не хочешь, а наплывает вдруг, и разрешения не спрашивает. Странно, отчего это? Даже то прошлое наплывает, в котором ни Динки, ни Димки не было. Там, в десяти годах питерской жизни, их точно не было. Там были только Леня, она и Темка…