Юджин - повелитель времени. Книга 4. Все женщины - химеры - Гай Юлий Орловский

К нему подбежали двое громил еще покрупнее, что-то сообщили знаками для глухонемых, он сказал им резко, продолжая буравить меня взглядом:

- Входите. Только осторожно.

- Брать живыми?

- По возможности, - ответил он. - Используйте светошумовые гранаты, потом отчитаемся.

Я сказал наивно:

- Я никого не встретил. Наверное, все попрятались. Хотя переступать через кого-то пришлось.

- Переступать?

- Не в переносном смысле, - заверил я. - Если карьеристы, что идут по трупам, я не такой… Просто они уже лежали, а я, знаете ли, просто вышел…

Он сказал, не глядя на меня:

- Савельев, Одинцов!… Возьмите свои группы в полном составе. Используйте светошумовые с первого же броска, нам нужно захватить живыми. Возможно, там заложники?

Он оглянулся на меня Как насчет…

- Не видел, - заверил я. - Вообще никого не видел. Меня до сих пор трясет… Я со всех ног ринулся к свету и свободе, ужас пробрал до костей, столько крови… столько мертвых трупов погибших людей…

Я широко зевнул. Он дернулся, посмотрел дико. Лицо исказилось так, что шрамы вздулись буграми.

- Терещенко!… Прикрывай их со спины. Я пойду с третьей группой. Остальным держать под прицелом окна.

Мариэтта провожала его взглядом до тех пор, пока он не нырнул в распахнутую дверь особняка вслед за своими бойцами. Еще около десятка остались, держа на прицеле окна и дверь.

- Ну, - сказала она, не глядя на меня, - что соврешь на этот раз?

Я поинтересовался вежливо:

- Как вы… сумели? Они же отключили все…

Синенко спросил цепко:

- Откуда знаешь?

Я пожал плечами.

- Так они сразу сказали!… Чтоб и не надеялся на ментов. Все вы, говорят, идиоты. У всех слюни текут, а у некоторых даже висят. Но вот смотрю на вас и скажу правду… они ошиблись! Ничего у вас не висит. Наверное, вы их глотаете?

- Когда вижу шашлыки с аджикой, - согласился он, - и текут, и глотаю…

- Мариэтта, - спросил я, - а как вы так удачно появились еще там, у меня дома?

Она буркнула:

- С тобой много неясного, сам знаешь. Потому на всякий случай по распоряжению начальства установили более широкое наблюдение за всем поселком. И когда появились незарегистрированные в нем лица и не являющиеся гостями…

Синенко добавил ехидно:

- А куда они еще могут направиться? Угадал? Ну вот какая у тебя репутация!

- Понятно, - сказал я с облегчением. - Спасибо за лестный отзыв. Но какие они злые, какие злые!… Ну разве можно так убивать друг друга? Это негуманно и бесчеловечно! Мы к сингулярности идем, черепашек и пингвинов спасаем, а тут людей… Хотя, конечно, пингвинов жальче, но, может быть, придет пора и людев жалеть? Как думаете?

Сержант криво усмехнулся:

- Разве что после тараканов.

- А как теперь к ним нужно относиться? - спросил я опасливо. - Что сказано в директивах?

- Исчезающий вид, - сообщил он. - Занесен в Красную книгу. Потому надлежит всячески помогать им выжить, оставлять на кухне крошки. За убийство таракана будут крупно штрафовать. На первый раз.

- Да, - сказал я, - спохватились. Это после исчезновения лобковых вшей?

Он кивнул.

- Когда вслед за женщинами начали и мужчины все сбривать, лобковым пришел конец. Всемирный конгресс по вымирающим видам обещал сто миллионов долларов тому, кто принесет живую вошь, но, похоже, придется восстанавливать их, как мамонтов.

Я сказал осторожно:

- Вообще-то я сумел бы как-то пережить их исчезновение.

- Но-но, - сказал он строго, - это крамола… Законопослушный гражданин не может допускать такие высказывания.

- Так я ж в частном разговоре, - вякнул я.

Он задрал голову и демонстративно посмотрел в ясное голубое небо.

- А что сейчас осталось частным? Хочешь, загружу из Сети снимок твоей голой задницы?…

Мариэтта оглянулась, лицо сердитое, сказала раздраженно:

- Все еще говорите, что это женщины любят почесать языками?

Он со вздохом указал взглядом в ее сторону.

- Видишь, что бывает, когда им дашь волю.

- С другой стороны, - ответил я, - зато теперь делают всю черную работу, что раньше делали мы.

Он кивнул.

- Для того мы и придумали эту эмансипацию. Но все чаще думаю, не пора ли закрыть? Черную работу теперь делают роботы. Женщины уже без надобности… Даже в постели.

- Да, - согласился я. - Правда, как исторические памятники… в память о далеком диком прошлом… Мариэтта, что-то вы мне руки не выкручиваете, сапогом по почкам все еще не бьете, выколачивая нужное вам признание.

Она поморщилась.

- На этот раз ты попался. У них настоящие эксперты!… Все восстановят, все запишут, а суд рассмотрит и вынесет тебе то, что заслужил.

- А ты со мной пойдешь в навечное изгнание? - спросил я с надеждой. - Чтобы сторожить?

Она спросила внезапно:

- А как ты освободился?

Я посмотрел обиженно:

- Ты не слушала? Я же сказал: сидел, ждал, а они сами друг друга… Или то были не они, а их конкуренты?… Напали вдруг…

- Хорошая гипотеза, - одобрил Синенко. - Напали, чтоб тебя освободить, верно?

- Замечательно, - ответил я с чувством. - Хоть кто-то обо мне заботится.

Мариэтта сказала раздраженно:

- Я спросила, как ты освободился от мешка, если руки связаны? И, кстати, ноги тоже связывали?

Синенко насторожился, я понял, ноги связывают только особо опасным, чтоб уж точно не рыпнулся и не пискнул.

- Да вот как-то не помню, - ответил я растерянно. - Это вам хорошо, вы люди грубые, бесчувственные, а у меня все в голове перемешалось от интеллигентного испуга и нервной дезориентации… Помню, тащили, потом вроде бы бросили на стул, если то был стул, а не что-то нестульное… Я сидел и дрожал… или лежал и дрожал, не помню!… Но дрожал точно, ибо Федор Михайлович сказал, что все мы - твари дрожащие. А когда все затихло, я тихонечко снял мешок с головы, он у меня был на голове, представляете, как страшно?…

На лице Мариэтты я увидел сильнейшее разочарование, а я понял, что снова увильнул. Слова «не помню» - самое надежное, что есть на свете. Это они, власти, должны доказывать, почему у меня трупы в доме или руки в крови. А еще их доказательства должны быть убедительнейшими и неопровержимыми, чтобы суд принял и не боялся, что суд повыше признает улики недостаточными.

Она отвернулась и некоторое время с надеждой смотрела в открытую дверь.