Девочка из провинции - Алла Холод

Баба Шура открыла дверь и сразу же заплакала. Видно, в последние дни это было ее основным занятием, маленькие блеклые глазки покраснели, бабка постоянно терла их и приговаривала:

– Как же я теперь одна-то, а? Я ж надеялась, что Бог меня сначала заберет, никак не думала, что одна останусь. Я ж никогда одна не жила… Как теперь? Что теперь? Скорей бы умереть… И умирать страшно, – завыла она.

Добиться от бабы Шуры чего-либо, кроме слез и причитаний, было невозможно, и Катя решила зайти к соседке с первого этажа, с которой, как сказала Шура, тесно общалась и даже дружила ее драгоценная Дуся.

Соседка поведала, что Шура, конечно, не совсем в себе, но здоровье у нее при этом, как ни странно, отменное. Не так давно ей показалось, что у нее болит сердце, Дуся испугалась, вызвала кардиологическую «Скорую». Бригада приехала, Шуре сделали кардиограмму и спросили у растерянной Дуси: что будем колоть? Что ваша бабушка предпочитает в это время суток? Кардиограмма у нее была отменной – молодежь позавидует.

Со слов соседки Катя поняла, что бабушка в последнее время склонна к несанкционированным прогулкам: уйдет куда-нибудь и нет ее, а бедная Дуся скачет по всем дворам, ее ищет. Смотрела за ней Дуся хорошо, добрая и душевная была женщина. И вот ее, сравнительно молодую, сожрал рак, спохватились поздно, когда операция уже не помогла – метастазы поразили печень. И вот Дуси нет, бабка боится жить одна, но где взять другую такую Дусю – чтобы пришла сюда не для того, что бы потихоньку отравить старушку, да получить квартиру в центре города, а чтобы честно выполнила свой долг? Вот это вопрос.

Катя осмотрелась в бабкиной квартире. Просторный холл, из которого широкий коридор тянется до кухни. По правую сторону – две отдельные комнаты, квадратные, тоже довольно просторные. По левую – туалет, большая ванная и кладовка. И кухня – не убогий кильдимчик, как в хрущевках и сталинках, а вполне пригодное помещение. В одной из комнат обнаружился совершенно замечательный балкон, вернее, лоджия: прохладная, большая, прикрытая листвой огромного каштана. Бабушка Шура и Дуся не имели капиталов, потому все в квартире было видавшим виды: и мебель, и истертые ковры, и посуда, стоявшая за стеклом в комоде.

На кухне пришлось повозиться: бабка, переживая потерю, все запустила. От ее нытья и слез Катя спряталась в ванной, заложила белье в стиральную машину, вымыла раковину. И все же квартира произвела на Катю удивительное впечатление. Здесь было так тихо, спокойно и просторно. Невольно она представила себе, как здесь было бы красиво, если обновить древний, давно не циклеванный паркет, сделать такие потолки, как у дяди Бориса. В холле она бы поставила уютный торшер, а рядом с одежным шкафом – небольшую оттоманку. И комнатные двери здесь должны быть деревянные, со вставками из непрозрачного стекла, а еще лучше – с мозаикой. На кухне мог бы уместиться небольшой диванчик, расположившись на котором так приятно было бы смотреть телевизор под чашечку чая. А балкон! Обычно балконы старых домов совсем крошечные, чтобы человек мог лишь сушить на нем белье и курить. А этот был большой и просторный. Вот бы – как у Лики – поставить туда небольшой плетеный столик и два полукреслица. Они бы с Димочкой сидели здесь теплыми летними вечерами, пили наливку с чаем и играли в карты. И он обязательно проигрывал бы, злился и требовал отыграться. А Катя испытывала бы необъятное, огромное, как весь земной шар, неописуемое счастье.

– Катя, приготовь мне яичко всмятку, я есть хочу, – проскрипела баба Шура, заходя на балкон и нарушая Катины видения. – Ты там колбаску принесла, я вижу, сделай мне бутербродик.

Катя встрепенулась, видение исчезло.

– Сейчас, Шура, погоди минутку, я тебе все сделаю, а ты пока полежи, – сказала она и пошла на кухню.

Чего Кате уж точно не хотелось – так это запускать в бабкину квартиру чужую тетку. Дядя Борис склонялся к тому, чтобы найти Шуре приличную женщину, которая будет ухаживать за бабкой, имея в перспективе получение ее квартиры. С другой стороны, дядя признавал, что квартира в центре города не помешала бы и самой Кате, будет она в ней жить или нет, а имущество весьма ценное, и отдавать его в чужие руки слишком уж щедро.

Но чтобы Шурина квартира досталась Кате, единственной ее родственнице, а значит, и наследнице, нужно было ухаживать за бабкой самой. А это означало – съезжать из удобного дядиного особняка, целыми днями лицезреть выжившую из и так небогатого ума старуху, обслуживать ее и выполнять все ее прихоти. Понятно, что легко с ней не получится. Во-первых, хоть и нехорошо так говорить, но она все-таки дура, и спрос с нее может быть соответствующий. Во-вторых, старые люди, которые понимают, что за ними ухаживают с квартирной перспективой, становятся очень требовательными, спрашивают с опекуна по полной программе, изощренно капризничают, короче, вытягивают все нервы.

Пока Шура жила с сестрой, она сама варила супы, сама прибирала и стирала, а вот жизнь с приживалкой Дусей ее расслабила. Она уже не хотела самостоятельно готовить, не проявляла желания самой идти в магазин. С Дусей она себя вела как барыня. То же самое, конечно, станет практиковать и с Катей – какие сомнения?

И, наконец, в-третьих, Катя была убеждена, что молодому человеку рядом со старым делать нечего. Старики высасывают у молодых энергию, питаются ею. За несколько часов, проведенных у бабки Шуры, Катя устала так, как будто отработала сутки с тяжелобольными.

Можно, конечно, нанять женщину-помощницу просто за деньги, без всяких дополнительных условий, чтобы просто приходила, приносила продукты и лекарства, убирала и готовила. Но где гарантия, что именно эти условия и будут сохранены? Где гарантия, что новая опекунша не вотрется к старухе в доверие, не станет поливать грязью молодую родственницу, не пожелавшую смотреть за пожилым человеком, и в итоге не предъявит потом завещание, по которому квартира отписана в ее пользу? Разве так не могло бы случиться? Да запросто!

Дядя Борис, можно сказать, от решения проблемы самоустранился, предоставив Кате решать, как ей поступить.

– Я бы, конечно, очень не хотел, чтобы ты уходила жить к Шуре, – сказал он, – я к тебе уже привык – возвращаюсь домой и знаю, что меня ждут, что меня вкусно покормят, со мной поговорят. Я уже не одинок, и для меня это очень важно.

– А вдруг у тебя появится новая семья? – задала щекотливый вопрос Катя. – Ты ведь еще совсем молодой, тебе всего пятьдесят четыре года, тебе рано ставить на себе крест. Тебе ведь наверняка хочется, чтобы рядом была любимая женщина. Это твоя личная сфера, мне туда вмешиваться не хочется, но ведь это так. Нельзя об этом не думать.

– Не знаю, Катюшка, – пожал плечами Борис Георгиевич, – кто из нас знает наверняка, как именно дальше сложится жизнь?

Они сидели в беседке, пили кофе со сливками, с удовольствием принимая последние подарки уходящего лета – легкий ветерок и солнышко, которое перестало мучить нестерпимым, обжигающим зноем и стало, наконец, добрым и ласковым.

– Я всегда любил только одну женщину, – не скрывая вздоха, произнес дядя. – Бытует мнение, что все мужчины изменяют своим женам, но у меня все было не так. Я никогда не крутил романов с секретаршами, не ходил в баню с той компанией, в которую потом вызвали девиц. Мне было достаточно жены. Регина была очень красивой, и скучать с ней не приходилось. Зачем мне были другие? У меня была идеальная, в моем представлении, семья. Я не раз говорил Регине, что мы могли бы иметь еще одного ребенка, но она решительно отказывалась. Я с этим смирился, я считал, что и с одним ребенком наш семья совершенна. То, как она поступила со мной, разрушило мое представление об идеальной семье, сама понимаешь. И теперь я не очень представляю себе женщину, которая смогла бы вернуть утраченное доверие ко всему женскому полу. Я не хочу совершить ошибку, для меня теперь очередное предательство будет очень болезненным. Сначала я думал, что в Регине победило желание уехать из страны, которое она долго в себе вынашивала. Но со временем понял: она просто использовала меня. Я обеспечивал ей достойный уровень жизни, финансировал все ее поездки, во время которых она, видимо, искала мне замену. Это была не измена: увидела, влюбилась и не смогла поступить иначе. Это был ее жизненный план, продуманное поведение. И ведь я долгие годы жил с ней, этого не замечая. Я считал, что мы с ней родные люди. А чего я хочу от посторонней женщины, которая может появиться в моей жизни? Где гарантия, что меня опять не будут использовать? Что я опять не стану для кого-то частью жизненного плана, финансовой основой? А потом, получив от меня все, что нужно, меня опять не выкинут на мусорку…