М7 - Мария Свешникова

― Давай на «ты». И я прекрасно знаю, что ты не продажная. Я просто вижу, что ты тоже не счастлива. Посмотри на себя, ты сама готова заплатить, чтобы только выбраться из этого брака.

― А зачем тебе все это нужно? ― Кати сама не поняла, почему так быстро согласилась перейти на «ты».

― У меня есть свои личные глубокие причины. Я хочу помочь дочери стать счастливой.

Ильдар закурил трубку, терпко и мрачно зазвучал ванильный аромат табака.

― Как я сразу не догадалась. Ты чувствуешь себя виноватым перед дочерью ― и пытаешься в очередной раз купить ей счастье. Машины и квартиры больше не радуют? ― Кати наклонилась к сумке и достала из нее пачку сигарет.

― Почему ты так резко реагируешь? Ты же не знаешь, в чем дело... Ты даже понятия не имеешь о том, что произошло с моей дочерью, и не понимаешь, как сильно ей сейчас требуется моя помощь.

― Да, я считаю ее избалованной дурой, которой приспичило получить чужого мужика, ― и она решила, что папа и за это заплатит. Я же без образования, я же выросла в Балашихе, а не под хрустальным колпаком, без богатого или любящего отца. Я же возьму деньги. Так получается?

― Она не в курсе нашей встречи. И я тебя попрошу сделать так, чтобы Сабина никогда не узнала. И Николай. ― Ильдар изначально был уверен, что Кати ничего не расскажет. Природное чутье.

― И ты готов заплатить за мое молчание? Господи, какой сумасшедший мир. Какая чокнутая Москва.

― Ты все равно не любишь мужа. Посмотри на себя ― ты хочешь жизни, хочешь свободы, хочешь начать все сначала, я же вижу, что ты больше всего на свете мечтаешь встать на ноги. И я готов тебе в этом помочь.

― Интересно, как ты понял, что я не люблю мужа? Тем более за пять минут разговора. ― Кати устало потерла виски и зевнула.

― По твоим глазам в больнице. Тебе было все равно, жив он или нет, ― ты приехала из чувства долга. Посмотри на себя ― ты живешь по инерции. А я предлагаю тебе шанс начать все с нуля. Новую жизнь. Хочешь ― пропутешествуй полгода, хочешь ― сниму тебе на несколько лет прекрасную квартиру. Только скажи, чего ты хочешь. Или скажи мне, что ты любишь своего мужа. И никогда от него не уйдешь. Только так, чтобы я поверил.

― Не могу. Не могу я сказать, что люблю его. Я плохая? ― Кати вдруг начала всхлипывать, сглатывая слезы. От усталости и абсурда.

― Нет, с чего ты взяла? ― Ильдар уже собаку съел на женских истериках и восклицаниях. И к своим пятидесяти наконец понял, что самое важное ― это слушать женщину. И желательно слышать.

― Потому что я не люблю его. Я хочу его любить. И я правда пытаюсь. И иногда мне кажется, что у меня начинает получаться... А иногда мне хочется, чтобы он исчез... Пропал... Растворился... Ушел к другой... И пусть я не знаю, как и на что мне тогда жить... Я готова и к этому. А потом я начинаю по нему скучать. Как вот сейчас ― когда я подумала, что сейчас соберу вещи, уйду и оставлю его одного после аварии... Мне вдруг захотелось остаться. Чтобы потом не жалеть.

― Я прошу тебя ― подумай... Неделю, можешь дней десять... Я все равно сейчас увезу Сабину в Швейцарию, чтобы она отвлеклась.

― Почему ты это делаешь? Почему мой муж?

― Потому что мне нужно уберечь свою дочь. И потому что я перед ней очень сильно виноват, ― признался Ильдар. ― Я не сплю уже почти год. Каждую ночь думаю, как мне изменить то, что я наворотил с Сабиной.

― Что ты ей такого сделал? Я хочу, чтобы ты рассказал мне правду, что произошло в ее идеальном кукольном мире, может, тогда я перестану завидовать и сожалеть. Почему ты не можешь спокойно спать? От чего ты пытаешься ее спасти?

― От самого себя. ― Услышав эти слова от Ильдара, в голове Кати пронеслось самое страшное...

― Дай мне сутки. И если я решусь ― тебе придется рассказать мне всю правду. И если пойму, что своим уходом спасу твою дочь, я уйду от мужа. И никакие деньги мне не нужны. Я уйду просто так. Чтобы никогда не винить себя за то, что продала и предала свой брак. И... чтобы у моих злодеяний было хоть какое-то оправдание. И иногда мне жаль, что у меня не было такого отца, как ты... Мой отец меня никогда не спасал. Даже от самого себя.

― Ты не плохая. Поверь. Я бы даже сказал больше ― ты хорошая, просто ты запуталась... И мне очень жаль, что ты выросла без отца. Это неправильно, что мужчины оставляют своих детей.

― А разве оставлять мужей лучше?

Отцы и дочери. Вечный конфликт. Некоторые отцы просто покидают своих детей и даже не задумываются, как сложилась их жизнь, им неинтересно, какие отметки они получали в школе, у них нет потребности вытирать детские слезы и обнимать в моменты страха и обиды. Таким был отец Кати.

Но отец Сабины... Сабине было двадцать шесть, а она все еще ютилась под отцовским крылом, не работала, жила в свое удовольствие. Кати никогда не видела более близких отношений отца и дочери. Пока она просто не видела, что именно за этим скрывалось.

* * *

Кати обещала забрать Николая из больницы около девяти вечера. Так назначил врач. Когда между встречей с Ильдаром и второй за день поездкой Москва–Балашиха Кати заехала домой, то сразу начала убирать квартиру: вытирать пыль с карнизов, натирать до блеска кафельную плитку в туалете, гладить каждую из рубашек Николая с особой тщательностью, стелить чистую постель, менять полотенца, а те, что она посчитала все еще грязными, моментально перестирывать. К восьми вечера она приготовила несколько вариантов обеда ― на все случаи из его диет и даже накрыла на стол, постелив белую скатерть, которая досталась ей от прабабушки и давно уже пылилась в ящиках с кухонными полотенцами. И все из проклятого чувства вины, из-за того, что она решила от него уйти. Кати представила себе, как кто-то другой до сегодняшнего утра не знакомый ей будет улыбаться его манере есть, которую Кати прежде ненавидела всем сердцем, считая ее женской и жеманной ― особенно то, сколько мяса он из брезгливости всегда оставлял на кости.

Кати спрятала свои собранные вещи, вымылась, расчесала волосы, накрасила ресницы, надела привычное дождливо-серое платье в пол и посмотрела на себя в зеркало в надежде, как любая нормальная женщина, полюбоваться несколько минут собственным отражением. А увидела только унылость и промозглость своего взгляда, и не было в этом отражении главного ― волнения за собственного мужа. Она была безликой, грустной, утомленной, изможденной, не имевшей больше сил надеяться, но еще страшнее ― не родной, чужой для самой себя ― холодной уставшей незнакомкой, показывающей Кати, до чего она докатилась. Наглядно. Она была женщиной, еще несколько часов назад желавшей, чтобы ее муж погиб в самых страшных муках, а сейчас не испытывавшей ничего, кроме равнодушия и всеприятия.