В серой зоне - Адриан Оуэн

Что еще важнее, отмеченные произведения искусства испытуемые после сканирования запомнили гораздо лучше всех прочих. Это было интересно само по себе и сказало свое негромкое слово в научной литературе по функциям лобных долей мозга, когда мы с Аней два года спустя опубликовали статью о результатах исследования в журнале Neuroimage. Тогда, в 2004-м, на австралийском пляже я уже знал об этих результатах, и данные по Кевину и сканированию его мозга приобрели совершенно иное значение.

Я понял, что, поскольку единственная разница между состояниями, приводящими к активности лобных долей мозга, и теми, которые к ней не приводили, заключалась лишь в следовании испытуемыми инструкций, данных перед показом каждой картины; активность мозга должна отражать намерения добровольца (которые возникали на основе полученной инструкции), а не какое-то измененное свойство внешнего мира. То есть картины, которые участников попросили запомнить (и которые впоследствии они с бо́льшим успехом вспоминали), и те, относительно которых они не получали указаний, никак внешне не различались. Их не было проще запомнить. Единственное отличие – поведение участников эксперимента при виде картин: испытуемые пытались их запомнить, то есть действовали сознательно, намеренно и по своей воле.

Может показаться, что я хитрю и решение запоминать или не запоминать картину принималось на основании просьб. Это правда, но лишь частично.

Вернемся к нашей художественной галерее. Представьте, что я попросил вас выбрать картину – любую, какую захотите – и как можно лучше ее запомнить. Я дал вам четкое указание, как в эксперименте, который мы провели в фМРТ-сканере. А вот насколько вы последуете моим инструкциям? Приложите ли усилия, чтобы выбрать всего одну конкретную картину и запомнить ее? Может, и нет, и по самым разным причинам. Что, если вы засмотритесь на прекрасные произведения искусства и забудете о моей просьбе? Или просто решите не подчиняться? Я дал вам инструкции, однако вы предпочли их проигнорировать. Ведь совсем не сложно побродить по художественной галерее, не прилагая особых усилий, чтобы запомнить любую картину по своему выбору, даже если вас попросили сделать именно это. Можно давать инструкции испытуемым во время эксперимента, однако выполнят они их только по собственной воле. Сознательно. Они могут бессознательно забыть об указании и не последовать ему, но если они выполняют инструкцию, то это сознательный акт, намерение, действие субъективной воли. Точно такое же, как решение приложить усилия, чтобы запомнить имя тещи в потоке имен двоюродных тетушек и дальних родственниц – само собой это не происходит. Необходимо принять соответствующее решение.

На пляже в Сиднее я понял: решение «запомнить» картину, а не просто «посмотреть на нее» является явным доказательством сознания у здоровых добровольцев, которых мы с Аней сканировали, исследуя участие лобных долей мозга в процессе запоминания. Нас не интересовало, сознательно ли действовали наши испытуемые – ведь они были здоровыми людьми. И я стал думать: а что, если мы увидим тот же самый ответ при сканировании мозга такого пациента, как Кевин? Что, если мы покажем ему несколько картин, предложим запомнить некоторые из них и увидим, что лобные доли реагируют только при попытке запомнить? Разве не будет это абсолютным доказательством того, что пациент в сознании? Зачем еще лобным долям Кевина участвовать в работе мозга, если только он сам не решил действовать сознательно?

Я знал, что ответ найден. Нужно только заставить пациента в вегетативном состоянии отреагировать на просьбу, выполнение которой требует сознательного принятия решения. Не просто сделать нечто автоматически, а принять сознательное решение. Если мы добьемся такого ответа, то получим доказательства, которые заставят всех сомневающихся замолчать.

Вот он, путь в серую зону, дорога в то неуловимое внутреннее пространство, которое мы так настойчиво искали, способ убедиться, что сигнал из глубины мозга, если он когда-либо придет, отразит присутствие живого, мыслящего существа – человека, осознающего себя, окружающий мир и свое место в этом мире. Вы представляете себе последствия? Нам требовалось лишь получить свидетельство сознательно принятого решения – и все. Это был ключ ко всему. Если эксперимент пройдет удачно и пациент в вегетативном состоянии примет сознательное решение во время фМРТ-сканирования, то мы, вне всякого сомнения, сможем утверждать: этот человек находится в сознании. Стоит нам войти в эту дверь, и перед нами откроются бесконечные возможности. Что, если даже замочная скважина в другой мир поможет нам установить контакт с запертыми в неподвижных телах людьми? Сможем ли мы спросить их: «Чего вы хотите?» Сообщат ли они нам о своих желаниях? Смогут ли рассказать, что им известно о своей судьбе, как они попали в то состояние, в котором очутились, и ощущают ли они течение времени? Дадут ли понять, что́ им нравится, а что нет, и есть ли способ сделать их существование более комфортным? А может, они скажут нам о своем выборе: жить или умереть? Когда-то попасть в серую зону казалось невозможным, теперь нам оставалось провести всего один эксперимент, чтобы решить: что нам делать, как только мы туда попадем.

Пришла пора мне возвращаться домой.

Я вернулся в Кембридж и в июне 2004 года поехал в Антверпен на поезде через туннель под Ла-Маншем, чтобы выступить с лекцией на восьмом ежегодном совещании Ассоциации научных исследований сознания, организованном Стивеном Лаурейсом. Прибыв на конференцию, я отыскал в Антверпенском университете лекционный зал, с косым потолком, без окон. В аудитории собралось несколько сотен слушателей. Когда подошла моя очередь, я с энтузиазмом прочитал тридцатиминутную лекцию обо всех троих наших ключевых пациентах, заканчивая Кевином, потому что он наилучшим образом иллюстрировал наше положение в данный момент. Случай Кевина служил первым доказательством того, что мозг полностью нереагирующего пациента в состоянии расшифровать смысл предложений. Но значит ли это, что Кевин в сознании? Я оставил вопрос без ответа. И думаю, что правильно выбрал место, чтобы его задать. Многие из собравшихся в аудитории философов, нейроученых, анестезиологов и других ученых, изучавших сознание, увлеченно обсуждали не наличие сознания как такового, а то, что происходит, когда сознание работает неправильно.

Научное направление – «расстройство сознания» – только начинало развиваться, и его основные сторонники – Николас Шифф, Джо Джачино и, конечно, сам Стивен – присутствовали в зале.

На торжественном приеме, состоявшемся в прекрасном ресторане «Брантайзер» в Антверпене, я зачарованно прислушивался к звукам виолончели. Когда мы сели ужинать, рядом со мной оказалась виолончелистка Мелани Боли, начинающий бельгийский невролог. Она сразу произвела на меня впечатление: очаровательная, очень умная женщина. Мелани говорила с невероятной скоростью – раньше я таких не встречал. Мы обсуждали музыку и науку. Мелани стремилась изучать психологию, и мы решили, что поездка в Кембридж придется очень кстати. Мы договорились со Стивеном, чтобы Мелани позволили работать в моей лаборатории в качестве приглашенного научного сотрудника в мае и июне следующего года. Она была идеальным кандидатом для научной работы в нашей области, и Стивен с готовностью согласился оплатить ее расходы. На следующее утро я сел в поезд и отправился в Великобританию с новыми надеждами. Я знал, что нужно сделать. Кусочки головоломки постепенно вставали на свои места.