Утоли мои печали - Татьяна Алюшина

– И все же, – вдруг заговорила Марина. – Кто же убил деда? И почему?

– Я знаю кто, – громким, четким голосом заявила Алевтина Петровна, посмотрела в упор на Григория, помолчала и с нажимом объявила: – Гриша и убил.

– Ты что, обалдела, Аля? – возмутился, оторопев от такого обвинения сына, Павел Петрович.

– Это точно он, Паша, как ни прискорбно об этом говорить, – с сочувствием посмотрела на брата она. – Даже следователи сказали, что кроме него ни у кого не было такой возможности и никто бы не смог. Только он. Он и убил.

– Ты что несешь?! – гневно крикнула Глафира Сергеевна и хлопнула ладонью по столу.

– Да, точно он, ба! – поддержала мать Марина и тоже посмотрела на Гришу. – Он всегда был умнее нас всех. Всегда. И хитрее. Он же креативщик наикрутейший. Ты вспомни, чего он только не придумывал, и всегда у него все получалось, да еще всех нас умудрялся завести и втянуть в свои каверзы. Даже вон Костик, хоть и крутой ученый, а и рядом не стоял с Гришкиным умением генерировать идеи невероятные и, главное, доводить их до конца и воплощать в жизнь!

– Вообще-то, – поддержал двоюродную сестру Виталя, – ну, чисто гипотетически, – оговорился он, – Марина в чем-то права. Если кто бы и мог придумать, как отравить деда и не попасться, так это только Гриша. Он и на самом деле умнее всех нас. Намного умнее, и мы все это знаем. Он мог запросто придумать, как пронести жидкость и яд в кабинет и куда потом деть тару из-под них, чтобы никто не нашел.

– Вы совсем с ума сошли?! – возмущалась растерянно Глафира Сергеевна. – Вы что говорите такое?!

– Подожди, бабуль, не нервничай, – попросил спокойно Григорий, сидевший рядом с ней, положив руку на ее ладошку. И спросил ровным, почти скучающим тоном у Витали: – И какой у меня имелся мотив, чтобы убивать деда?

– Да любой! – ответила вместо брата Марина. – Ты вот, например, никогда не просил у деда денег и помощи. При нас не просил. Мы все такие грязненькие, вечно его обхаживаем, просим денежек дать, а ты чистенький, беленький, никогда ни о чем не просишь. Так, может, ты просто всегда хитрее был и при всех не просил, а наедине, в кабинете выпрашивал. Все знают, как вы с ним постоянно ругались, кричали, закрывшись в кабинете, так, может, это он тебе помогать отказывался. И в тот день отказал. Ты там про патенты кричал-надрывался, может, просил заплатить или связи его подключить, чтобы получить патент какой-нибудь, а он отказал. Теперь никто не знает, кроме тебя.

– Слышь, Гриш, – усмехнулся самый младший из двоюродных, двадцатилетний Игорь, – а Маринка-то в чем-то таки права. Никто кроме тебя теперь не знает, что у вас там с дедом происходило.

– Ну, хватит! – возмутился Павел Петрович, резко поднимаясь из-за стола. – Вы совсем обалдели, нести такое?! Как вы вообще можете это обсуждать! Григорий не имеет никакого отношения к гибели отца! Это знаем все мы, и это доказало пристрастное следствие! Ни Григорий, никто иной из семьи! И немедленно прекратите нести этот бред! Следствие идет, и у них есть уже наработки по поводу намеренного устранения отца!

– Да ничего подобного! – возмущенно перебила его Валентина. – Разумеется, ты будешь защищать сына, Паш, и это понятно. Но это полная чушь, и ты знаешь это лучше всех, потому что там работаешь, знаешь, что все записи проверены досконально службой безопасности и уже точно установлено, что никто ничего в напитки Петра Акимовича не подливал! Доказано! И, как бы вам с Лизой не было это страшно и неприятно, но вы должны признать факт того, что отравил Гриша. По какой причине, мы не знаем, но сделал!

– А ну цыц!!! – Глафира Сергеевна поднялась со своего места с разъяренным видом и повторила: – Цыц!! Это кто тут выступать и обвинять взялся, а?! Инфантильные, дурные подростки, не способные самостоятельно на горшок сходить, чтобы за ними не подтерли взрослые?! Вы что тут себе позволяете, а?! На кого решили свалить, на единственного, кто действительно за себя и свою жизнь отвечает, на того, кто зарабатывает с четырнадцати лет?! Что взъело вас, что он умней и сильней и ничего не боится, жизни не боится?! Неужели после того, как поняли, что больше за вас никто ничего делать не станет, решили того, кто сам все может и живет своим умом, наказать?! Как сявки подзаборные растявкались тут!! – И, опершись руками о край стола, подалась вперед и грозно спросила: – Ну, кто действительно думает, что Гриша убил деда?! – И тяжелым взглядом начала обводить родню.

И каждый, избегая ее взгляда, не в силах вынести его мощи, отводил глаза.

– Костя? – спросила она строго, дойдя до него.

– Я не знаю, бабуль, – просипел Костя, опуская взгляд. – Мы обсуждали все это, и… получается, действительно… что если кто… – Он совсем стушевался, кинул быстрый, чуть затравленный взгляд на Гришку и снова опустил глаза и закончил совсем понуро: – …И мог такое придумать, так…

– Кто обсуждал? – выясняла Глафира Сергеевна.

– Мы, мама, – раздраженно и громко заявила Алевтина. – Мы все, кроме, разумеется, Паши, Лизы и Гриши. И все пришли к такому выводу. Как бы ты его ни защищала и как бы ни возмущалась, но, похоже, он виновен. Понятное дело, сор из избы мы выносить не станем и следственным органам ничего сообщать не собираемся, но находиться рядом с убийцей отца не желаем. Поэтому ограничь, будь добра, присутствие Григория в этом доме. Против Паши и Лизы, мы, разумеется, ничего не имеем.

– Интересно, – вдруг почти весело спросила Глафира Сергеевна, опускаясь на свой стул, – а как вы заговорите, если я всю коллекцию подарю Грише? – И усмехнулась. – В очередь выстроитесь просить прощения и закладывать остальных, мол, это их инициатива его обвинить? Или попу ему лизать начнете?

Над столом повисла почти звенящая тишина, и только еле слышно доносился из кухни тонкий звон убираемого в буфет хрусталя.

Перспектива, озвученная Глафирой Сергеевной, потрясла всех ораторов до глубины сознания. И ведь они четко понимали, что она вполне реально может это сделать! Даже более чем реально!

А Глафира Сергеевна, перестав улыбаться, спокойно и ясно, почти по слогам, проговорила:

– Кого принимать в своем доме, а кого не пускать на порог, я, Алевтина, решу как-нибудь сама, – и распорядилась холодно и жестко: – А теперь пошли все вон. И приезжать сюда чтобы не смели. Все, кроме Паши с Лизой и Григория. Кстати, защитить меня есть кому, Иван присматривает вполне официально, так что обидеть меня, старую, он вам не даст, – и повторила более громко: – Вон пошли! – и рукой на дверь указала.

Отлученные дети-внуки заторопились, поднимаясь из-за стола, задвигали стульями и, не вступая в объяснения, заспешили покинуть усадьбу.

А когда в комнате за столом остались только Глафира Сергеевна с сыном, невесткой и внуком, в полной тишине Григорий взял графинчик с домашней водкой, звякнув пробкой, открыл, налил себе в рюмку, отставил графин, поднял рюмку, посмотрел в ее содержимое и высказался:

– Зря прогнала. Они о тебе беспокоятся и на самом деле меня подозревают. Защитить тебя и оградить хотят. Я уеду, а вам еще всем вместе жить.