Страшная сказка - Елена Арсеньева

Первым в глаза бросился листок, исписанныйрезким, крупным почерком. Да это же письмо Романа! Прочитать, что ли? Нет,Анфиса не из тех, кто с наслаждением обдирает засохшую коросту с поджившейболячки. В огонь письмо. В огонь Надькину записную книжку, застиранный носовойплаток, две бумажные салфетки и пачечку с надписью «Кондом». Это называется –постоянная боевая готовность! Блядешка была эта Надька, царство ей небесное,первостатейная блядешка. Затем в ведро отправились кошелек и косметичка изкожзама. Эта последняя – вместе со всем своим содержимым: почти пустымпатрончиком помады и пудреницей с треснутым зеркальцем. Не зря говорят: плохаяпримета – носить с собой разбитое зеркало. Надо сразу выбрасывать, не тонакличешь беду. Надька не выбросила – вот и… Из кошелька Анфиса, поколебавшисьпримерно две-три секунды, вынула две полусотенные бумажки, девять сотняг инесколько десяток – шесть, если быть точной. Ого! Больше тысячи рублей! Неиначе подружка обобрала бабку, которой только вчера принесли пенсию, да небосьеще и Ромка ей чего-нибудь оставлял. Надьке эти деньги теперь ни к чему, а уАнфисы должно же хоть что-нибудь остаться на память о подруге!

Она слабо хихикнула и достала наконец со днасумки еще один носовой платок, в который были завернуты документы. Так… Надькинпаспорт, свидетельство о рождении. Аттестат об окончании средней школы иведомость с оценками. Конечно, все трояки, трояки, одна четверка, да и та пофизре. Ха-ха, даже брачное свидетельство ее покойных родителей! Основательнособралась Надюшка в новую жизнь. Запаслась всем, чтобы уж ни за чем, ни закакой малостью не возвращаться в Кармазинку. Анфиса задумчиво опустила впляшущее пламя носовой платок, потом сняла обложку с паспорта, бросила в ведро– и вдруг рука ее замерла.

Какая-то мысль мелькнула в голове – такаястранная мысль, более похожая на неразличимую, бесформенную тень. Словно бынезнакомый человек вышел из-за ее левого плеча, скользнул мимо Анфисы, уже какбы совсем миновал ее, а потом вдруг обернулся, посмотрел укоряющими темными(она почему-то отчетливо знала, что темными!) глазами и слегка покачал головой:что ж, мол, ты делаешь, дура набитая?

– А что? – растерянно спросила Анфиса идаже вздрогнула от звука собственного голоса. Еще не хватает свихнуться иначать сама с собой разговаривать.

Значит, как обстоят дела? Ни Надюшки, ни Ромкиу нее теперь не осталось. Не осталось даже безнадежной любви и жгучей ревности.А ведь они изрядно-таки наполняли и будоражили ее существование. Теперь, посути дела, жизнь ее сведется к полному и беспросветному одиночеству, к общениюс вечно пьяным отцом и с Надькиной бабкой, которая сначала будет дониматьАнфису проклятиями в адрес беспутной внучки, а потом помягчеет, отойдет, начнетвспоминать о Надьке только хорошее и достанет-таки бывшую внучкину подружкуохами и ахами о том, как славно, должно быть, живется Надюшеньке теперь вгороде. А Анфиса будет слушать и слушать, исходя ненавистью к глупой старухе игрызя себя изнутри невозможностью выкрикнуть ей в лицо: «Да заткнитесь вы!Противно слушать эти бредни! Вашу Надьку давным-давно рыбы съели!»

Да, только это останется ей. А еще – вечныйстрах: вдруг кто-то видел, как она столкнула с моста Надюшку? Метаться вчетырех стенах, слушать причитания старухи, пьяное бормотание папашки,вздрагивать при всяком шорохе: а вдруг это за ней идут? Не случится ли так, чтооднажды она снова позавидует Надюшке, которая тихо-тихо спит на дне бучила, аможет, сделалась русалкой, вышла замуж за водяного, если за Романа не удалось…Вот если бы можно было исчезнуть из Кармазинки, причем исчезнуть безвозвратно,бесследно, так, чтобы даже тени воспоминания об Анфисе Ососковой ни у кого невозникло. Была – и нету. Где теперь – неведомо, хоть с собаками ищите!

Кстати, а что за собака была тогда на берегу?Была – или померещилась Анфисе?

Вот леший, ну какая чушь в голову лезет! Не особаке надо сейчас думать, не о собаке, а…

Она открыла паспорт и долго смотрела нахуденькое глазастое личико шестнадцатилетней Надежды Сергеевны Гуляевой. Фотосделано семь лет назад. До чего изменилась Надюшка с тех пор, раздалась, щекиокруглились. Вдобавок она тогда долго болела, очень похудела, а это ей шло.Здесь у нее глаза побольше, ну прямо как у Анфисы, носик даже не смотритсятакой уж картофелинкой, вполне аккуратненький, неряшливые, толстые губы благонравноподжаты. Волосы Надюшка в то время носила длинные, это через год-другой онастала жутко стричься, а тогда, помнится, они с Анфисой щеголяли друг переддружкой своими роскошными гривами, рыже-каштановой и темно-русой, а потомсравнивали фотографии в паспорте, на которых эти гривы получились одинаковыми –черными. Ну понятно, фото ведь черно-белое, какими еще волосы могли получиться?Да, Надюшка очень изменилась. Тогда она выглядела почти хорошенькой, дажечем-то напоминала Анфису.

Стоп!

Снова это странное, неописуемое ощущение, какбудто кто-то проходит мимо, вернее, скользит тенью, потом оборачивается исмотрит, с укоризной щуря темные глаза: «Дурочка, ну что ж ты делаешь, дурочка,почему упускаешь ту самую возможность, о которой сто и двести раз просиласудьбу?»

А о чем она просила судьбу? Много о чем. Оденьгах, о Ромкиной любви, о смерти Надюшки, о том, чтобы уехать из Кармазинки,начать другую жизнь, чтобы каким-то чудом изменились ее имя и фамилия, из-закоторых, по убеждению Анфисы, у нее и сложилась такая вот нескладная участь…

Деньги у нее теперь есть, чуть больше тысячирублей – не бог весть что, конечно, но все-таки они есть. Надька умерла,Ромкина любовь для Анфисы вдруг утратила свою привлекательность и даже будто ненужна. То есть кое-что сбылось. Осталось уехать из Кармазинки и получить другоеимя.

Например, имя Надежды Гуляевой.

Анфиса прижала к груди Надькин паспорт. Нет,бред… Нет, не бред! Тот, с темными глазами, одобрительно кивнул: правильно,мол, мыслишь, девочка! Возьми этот паспорт, спрячь его. Быстро, прямо сейчас,собери свое скудное, еще даже более скудное, чем у Надьки, барахлишко,документы и паспорт, фотография в котором так похожа на Надькину… Забеги к еебабке и попрощайся с ней: дескать, вы знаете, что ваша внучка к любовникууехала, так она и меня с собой позвала, она меня уже ждет на станции, вы жезнаете, что мы как были задушевными подружками, так и остались не разлей вода!

Не разлей вода… Вот уж правда-истина! Анфисаподавила истерический смешок, прижала руки ко лбу, чтобы не потерять мысли.

Сделать все это. А потом – потом на станцию.На последнюю электричку. Только не во Владимир, а в другом направлении – вСеверо-Луцк. Это дальше. Это безопаснее. Можно, конечно, и в Москву податься,однако Анфиса всю жизнь испытывала какой-то первобытный страх перед столицей инеискоренимую провинциальную ненависть к ней.