Дахут, дочь короля - Пол Андерсон

Карса вздрогнул. Он не мог забыть истории Вулфгара. После смерти Валлилис Знак пал на Тамбилис, его родную дочь. Беспомощный в тисках власти, Вулфгар овладел ею, и она родила ему Бодилис. Когда боги делали выбор, это не считалось кровосмешением. Но говорили, что Вулфгара преследовала вина, он присягнул Гаэтулию, хотя мог бы господствовать над Мавританией.

Тамбилис жила дальше. Когда короновался Хоэль, она родила ему Истар, которая стала Дахилис, когда королева, ее мать, ушла. А Дахилис, за Грациллонием, стала матерью Дахут.

Теперь дочь Бодилис, тоже от Хоэля, правила в качестве новой Тамбилис… дрожь пробежала по спине Карсы. Эта история была такой же темной, такой же закрученной, как у дома Атрея. Что он, христианин, делает в Исе?

Голос Джорет вернул его к действительности.

— Ивана отслужила свой срок весталкой, и ее отпустили. Она вышла замуж за купца из суффетов. Я была ее последним ребенком и единственной выжившей дочерью. Имея в роду королеву, я тоже должна была стать весталкой, хотя на мне это условие заканчивается. Мой срок вышел два года назад, из чего тебе должно быть ясно, что сейчас мне двадцать — намного больше, чем Дахут.

— И, и когда ты освободилась?.. — он чувствовал, что лицо начинает горсть.

Ее ответ охладил.

— Я радовалась. Бедняжка Дахут, если в душе она такая же, как и я. Да, в свободное время она сверкает как бриллиант, она в центре водоворота событий, но это жестоко так долго держать невинной смелую девушку. Я уже решила, что не стану домохозяйкой, выполняющей тяжелую работу, ни даже приятной леди, у которой муж закрывает глаза на любовников. Я буду сама по себе, а как иначе, если не куртизанкой?

Она помедлила, прежде чем добавить:

— Зачем притворяться, Карса? Я довольно хорошо представляю, что желанна для мужчин не только сама по себе — хоть смею думать, что привлекательна, — но и из-за сходства с Дахут. Золотая Дахут, живая Дахут, очаровывающая всех своей красотой и веселостью, но больше, думаю, своей странностью, этим шепотом неизвестного морского ветра, который все время ее окружает.

Он припомнил тюленя и некоторые другие вещи.

— Ты… многое понимаешь, Джорет.

— Это мое дело, понимать, — она склонилась ближе. — То, что я тебе предлагаю, это сон, Карса. Можешь не закрывать глаза, представляя, что я Дахут; и я умею то, что умеет она. Но сначала я должна узнать тебя так, как знает она. Расскажи мне, Карса.

На мгновение он вскочил. Как он мог опорочить эту чистую, как снег, девушку? Затем припомнил ее взгляды, движения, злость остроумия. О, она была во всех отношениях язычницей и, по всей вероятности, знала о существовании Джорет и забавлялась, а может, торжествовала.

— Говори, — дышала ему в ухо Джорет. Ее пальцы легко бегали по нему, искали.

Он не воздерживался. Для иностранного резидента в Исе это было практически невозможно, будь он даже очень верующим человеком; многих городских женщин прельщало разнообразие. Взамен ему предлагали три суффетских титула. Корентин вздыхал от его признаний, но не сильно бранил и наказывал. Карса научился складно хвастаться: об античном великолепии и современном многообразии Бурдигалы, о его образовании и путешествиях, о том, как однажды при помощи своей пращи он помог отогнать пиратов от отцовского корабля. Дамы слушали и сладко вздыхали. Они были так же проницательны, как и приятны, эти дамы.

В них не было ничего от Дахут.

Ошеломленный, он ковылял вниз по лестнице. Когда он сможет вернуться? Впереди был как минимум год. Этой весной отец оставил его здесь, поручив основать контору фирмы, раз он освоился в Исе и завел полезные связи. Еще он должен будет сопутствовать пропаганде веры… он оправдает доверие, он станет работать как лошадь, чтобы возросло дело и чтобы со своей доли он мог часто бывать у Джорет. И, прости его Господь, он утаит знакомство от Корентина…

Когда он ступил на пол в холле первого этажа, его охватило изумление. Входил другой человек. Он узнал эту гибкую фигуру среднего роста, это голубоглазое курносое лицо, эти волосы и юношескую бородку, удивительной чернотой оттеняющие белую кожу. Идущие навстречу юноши остановились и уставились друг на друга.

Томмалтах нарушил молчание.

— Ну, ну! — произнес он. В его исанском звучал беглый акцент. — Конечно, это сюрприз, — он ухмыльнулся. — Или что?

Карса вспыхнул.

— Что тебе здесь нужно? — потребовал он ответа.

— Думаю, то же, что ты только что получил. С тех пор как я поселился в Исе, — скотт пожал плечами, — ревновать было бы глупо. Мы оба лишь платим за свое время, вместе с остальными.

— Время?

— Брось, парень, не отняла же у тебя Джорет ум. — Пока мимо них проходили люди, Томмалтах подступил ближе и понизил голос. — Через два года, не считая нескольких месяцев, принцесса Дахут освободится.

— Но за кого же она выйдет? Не за тебя или меня!

— О, сомневаюсь, что она вообще сможет быть с каким-либо мужчиной. Придержи свой гнев! Не серди меня. Ты больше с ней общался, ты, везучая шельма. Будешь ли ты надеяться вместе со мной, что мы окажемся среди тех, кого она одарит своей благосклонностью?

I

Несмотря на то что комната в базилике Турона, та, что для конфиденциальных совещаний, была наружной, казалось, место где стоял Грациллоний специально было выбрано так, чтобы зрительно его уменьшить. Вполне вероятно, так оно и было. Обычно там находилось десять-двадцать человек. Сейчас он был один, напротив него — двое. Сидящий за столом секретарь, который записывал сказанное, был не в счет. Он был рабом, менее вещественным, чем изображения на стенах. Те были обновлены слоем свежей штукатурки, скрывавшей каких-то изображенных там раньше язычников. Художнику явно не доставало опыта. Костлявые вытянутые образы пристально смотрели большими глазами: Христос в окружении ангелов и святых излучал силу; они судили и осуждали.

Призванный говорить кратко, король Иса стоял перед правителями Терции Лугдунской. Они сидели на стульях, таких высоких и богато украшенных, что могли сойти за троны, на них теплые тоги, вокруг убранство, в старомодности которого ощущалось влияние стиля поздней империи. Грациллоний уже долго стоял на ногах. Войдя с теплой улицы, он обнаружил, что его туника и штаны не годятся для здешнего холода; колени устали, а беспокойство внутри нарастало.

— Ты по-прежнему упрямишься? — спросил губернатор. Тит Скрибона Глабрио был тучным мужчиной, но под челюстями и подбородком скрывалась суровость, более подходившая его мрачному компаньону. — В свете указа августа, врученного тебе для осведомления, запрещено поклоняться ложным богам. Их храмы и доход должны быть конфискованы в пользу государства — ты отказываешься от своего долга поддерживать веру или хотя бы ее принять?

Грациллоний подавил вздох.