Золотая девочка, или Издержки воспитания - Ирина Верехтина

Она вырвалась и не оглядываясь побежала в ближний переулок, дробно стуча каблуками. Другой «конвоир» ошалело тряс головой, глядя на своего приятеля, который лежал на мостовой и словно бы спал, устремив в небо застывшие глаза. Отар тряхнул его за плечо: «Вставай, дорогой. Мужчины умирают стоя»…

Перелом основания черепа. Двенадцать лет колонии строгого режима (Отар так и не смог доказать, что заступился, девчонки и след простыл, и доказывать было нечего). Когда освободился, решился «не портить жизнь» Маринэ, которая к тому времени была уже замужем и воспитывала двоих детей (третьему было одиннадцать, и Отар о нём не знал).

Он всё-таки поехал, чтобы посмотреть в последний раз – на неё и на детей (так похожих на неё!), а потом уехать насовсем – далеко-далеко, куда они мечтали уехать вместе. Очень хотелось подойти и стиснуть Маринины плечи (правое осторожно, он помнил. Впрочем, может быть, плечо уже прошло). Но она будет плакать, а этого Отару хотелось меньше всего.

Это случится ещё не скоро, через двенадцать лет, а пока они с Маринэ топтались на угольной куче, давя башмаками куски шлака, и Маринэ от души хохотала, рассказывая про этюд «под грузовик»:

– Грузовик до prestissimo разогнался, и я с ним вместе разогналась, а потом он уехал, я этюд доиграла на престиссимо и ни разу не ошиблась! Мне двойку хотели поставить, за сорванный темп и за сонату. Меня бы дома убили, и ты бы сейчас тут со мной не стоял. Пожалели, выпускной всё-таки, и влепили трояк. Я домой идти боялась.

–А дома… что?

–Да ничего. Нет, мне правда ничего не было, мать нотацию прочитала, накормила и спать уложила. А отец через неделю приехал и полчаса мораль читал, а я перед ним стояла как девчонка.

– А потом?

– А потом сказал: «Иди прочь, с глаз моих долой».

Отар скрипнул зубами и пожалел, что ему нет восемнадцати. Увёз бы её, и жили бы как люди, и она бы никогда не пожалела.

Отар, которому Маринэ (никому на свете, только ему) рассказала, какое наказание ждёт её за двойки (если троек слишком много, то и за тройки), не мог допустить, чтобы она схватила трояк по «сольфедке» после сорванного экзамена по специальности, и угадал все десять аккордов, не допустив ни одной ошибки, и самое главное – передал незаметно Маринэ её вариант. Экзамен оба сдали на пятёрки и остались вполне довольны друг другом. Все остальные были недовольны, поскольку диктант им пришлось писать самим – Маринэ невозмутимо пожала плечами и молча отказалась.

Впрочем, никто не обиделся, написали сами, и всем достались четверки и пятерки. Ирина Львовна всех поздравила и пожелала не забывать свою школу и любить музыку, которая останется с ними на всю жизнь. Вытерла слёзы (она любила эту группу и сейчас расставалась с ними навсегда.

– Ирина Львовна, вы простите нас, если мы вас когда расстроили, – выдал Отар, и все засмеялись, и Ирина Львовна тоже. Отар сначала обиделся, а потом тоже рассмеялся.

За что извинялся Отар и почему все смеялись, расскажу позже, а пока – группа в полном составе топталась по угольной куче. Домой никто не ушел: им не хотелось расставаться. А всё равно придётся – музыкальная школа окончена, не будет больше уроков сольфеджио, не будет их дружной группы, диктантов, встреч и «милых» розыгрышей. Так что же, разойтись? Вот прямо – сейчас?

Спас положение Отар. – «А давайте пешком, до метро! Проведём наш последний урок… Ирка бы оценила…». Предложение было принято с восторгом, и они отправились в путь – всей дружной группой. До метро пять остановок, наорались всласть…

Последний урок

Они шли, улыбаясь и печатая шаг, и слаженно орали «Вернись в Сорренто» на итальянском, потом «Сулико» на грузинском, потом «перелезли» на испанский и вдохновенно исполнили «Avanti, popolo». Им уступали дорогу, и пропустив странную, красиво поющую группу, долго смотрели вслед. А они шли и радостно пели «Аванти, пополо, ала рискосса бандьера росса, трибунфера!» («Вперёд, товарищи, гори над нами победы знамя, свободы знамя!»)

Они исполнили практически весь репертуар школьного хора (хор раз в неделю, расписание на стенке, каждый переписывает свою партию – сопрано первый голос, альты и контральто – переписывают партии сопровождения.

Получалось красиво, и после нескольких репетиций (то есть, занятий), хор пел «как настоящий». Можно выступать. Они и выступили – на тротуаре, как уличные музыканты. Свою партию каждый помнил наизусть. Хор из восьми человек пел на ходу, на тротуаре, заменявшем сцену, ноги отбивали ритм… Много было перепето песен, жаль хоровик не слышал, как применили полученные знания его ученики.

Платье для фламенко

Теперь расскажу о том, за что извинялся Отар и почему так смеялась Ирина Львовна. Но сначала о дне рождения – ведь Маринэ исполнилось шестнадцать.

Экзамен по сольфеджио сдавали несколько групп в один день, у каждой группы своё время. Маринэ боялась опоздать и поглядывала на часы. Часы ей подарил на шестнадцатилетие Арчил Гурамович, которого Маринин папа зачем-то пригласил в гости и который «припёрся» с огромным букетом роз и прелестным платьем в красивой коробке (кроме платья, в коробке была кукла, в огненно-красном платье с воланами), в таких платьях принято танцевать фламенко. Платье для фламенко у Маринэ было, бледно-голубое, а ей хотелось красное. Откуда Кобалия об этом узнал?

Подарки на этом не кончились, Арчил Гурамович извлёк из кармана пиджака (оделся как на свадьбу, выпендрился, тоже ещё мачо!) плоскую коробочку.

– Открой. – Маринэ открыла и ахнула: на красном бархате лежали золотые часики с усыпанным блестящими искорками циферблатом.

– Ой, это мне? С камешками! Горный хрусталь? Фиониты?

– Угадала. Ты, я смотрю, и в камнях разбираешься, и танцуешь, и на рояле играешь… Тебе цены нет! – рассыпался в комплиментах Кобалия, и Маринэ застеснялась, словно сморозила глупость.

Ничего глупого она не сказала, почему все улыбаются? (Глупость она всё-таки сморозила – камешки оказались бриллиантами.

Маринэ никогда не видела часов с бриллиантами, и с чего бы Кобалии дарить ей такие подарки, он же не родственник). И теперь она поглядывала на сверкающие «фионитами» часики, боясь опоздать на экзамен. Она приехала за полчаса до начала, в коридоре никого не было, двери классной комнаты были закрыты, напротив маялся Отар. Маринэ кивком поздоровалась и приготовилась маяться вместе с ним, но Отар молча показал ей на дверь.

– Рано же ещё, – сказала ему Маринэ. Тогда он молча (не хочет с ней разговаривать? Опять морду набили в секции?) поднёс к её лицу