Человек безумный. На грани сознания  - Виктор Тен

Где окажется обезьяночеловек, живущий среди нас и даже, возможно, имеющий ученую степень? Почему нет? Антрополог Вишняцкий уверяет, что обезьяна способна к «особенно сложной интеллектуальной деятельности». Значит, и диссертацию может защитить.

В скорбном доме среди других сумасшедших нашему герою самое место – и это будет для него щадящий исход.

Параллель между партиципированным сознанием первобытных людей, аутическим и эгоцентрическим сознанием детей и сознанием шизофреников уже в начале прошлого века напрашивалась сама собой. Буквально висела в воздухе, особенно после появления психоанализа, с его повышенным вниманием к шизофрении, к детству, к сумеречным состояниям сознания в целом. После того как К. Юнг дополнил фрейдизм анализом мифологического мышления, со многих перьев начали падать капли догадок о глубинном родстве трех форм мышления.

Обычно первым, кто свел воедино психопатологию шизофрении, психологию развития и психологию первобытности, называют А. Шторха. Но это неверно. Его статья «Мир начинающейся шизофрении и первобытный мир» вышла в «Журнале нейрологии и психиатрии» в 1930 г. (Storch, 1930).

Третья великая книга, появившаяся в переломные для психологии 20-е годы XX в., – это «Медицинская психология» психолога и психиатра Эрнста Кречмера. Она вышла в Германии даже раньше, чем книги Леви-Брюля и Пиаже во Франции: в 1921 г.

Леви-Брюль исходил из первобытной ментальности. Пиаже исходил из мышления детей. Кречмер идет в своих сравнениях от патопсихологии цивилизованных людей к первобытным людям и к детям. Это, можно сказать, третья изометрическая проекция, придающая окончательный объем теории, которую, в принципе, можно считать единой теорией Кречмера – Леви-Брюля – Пиаже.

В отличие от Леви-Брюля и Пиаже, Кречмер в СССР и даже на Западе в послевоенные годы был почти неизвестен. Даже его знаменитую конституциональную теорию психотипов (астеники, атлетики, пикники и т. д.), которую знает каждый хоть что-нибудь знающий человек, давали в вузах анонимно. На него не ссылались и даже старались не упоминать. Фамилию я впервые встретил при чтении книги Б. Зейгарник «Патопсихология» в 80-х годах, где она упомянула великого ученого, походя критикнув, – и начал после этого разыскивать его работы. Дело в том, что Кречмера зачислили в коллаборационисты, на мой взгляд, не совсем разобравшись.

Он никогда не писал научных трудов в угоду взглядам фюрера. Наоборот, вразрез с «нордической теорией» доказывал, что у немцев как минимум два расовых типа, причем один – темноволосые, широколицые – напоминает население Казахстана. Гитлер сам был таковым. Эта теория Кречмера имеет глубокие исторические корни (см.: Тен, 2013, «Народы и расы». С. 350–375).

До 1933 г. Кречмер возглавлял немецкую Ассоциацию психиатров. После прихода национал-социалистов к власти ассоциацию передали в ведение НСДАП и от всего ее руководства потребовали вступления в партию. Кречмер предпочел покинуть свой пост, но в НСДАП не вступил. Он не имел отношения к жестоким опытам над больными людьми, к «научному» обоснованию массовых убийств шизофреников, которые делала ассоциация под управлением партайгеноссе. Он виноват только в том, что не уехал из Германии, был мобилизован как врач и работал в тыловых госпиталях.

Анна Ахматова после революции имела возможность прекрасно устроиться в Париже, где ее знали и любили. Она предпочла остаться со своим народом там, «где мой народ, к несчастью, был», как писала поэтесса. Вот и Эрнст Кречмер остался со своим народом там, где его народ, к несчастью, был. Бывают люди, которые ни при каких пертурбациях не покидают свой народ. С этой точки зрения, как хотите, «коллаборационист» Кречмер лично мне симпатичней демократов, бегущих от своего народа куда глядят глаза, «как два открытых рта» (строка из стихотворения моего друга Глеба Горбовского). Да, лечил немецких солдат. Но медицинская этика запрещает врачу интересоваться моральным обликом и политическими взглядами больных.

«Медицинская психология» была переведена на русский язык только в 1998 г.

Л. Леви-Брюль начал не сразу с партиципированного мышления первобытных людей, он начал с критики ассоцианизма, как готовой концепции, которой пытались «сверху» объяснить сознание «дикарей» Тэйлор, Фрэзер и др. Он объяснил, что представляет собой ассоцианизм и связанный с ним анимизм, а потом дал реконструкцию пралогического сознания первобытных людей. Это было правильное начало – с конца. Без сравнения с ассоцианизмом мы ничего не поняли бы в партиципации.

Ж. Пиаже исходил из мышления взрослых людей, давая характеристику детскому мышлению. У него идет раскрутка клубка с самого простого, самого очевидного конца: мышление взрослых диалогично, мышление детей монологично, – и так далее вплоть до выяснения причин детского монологизма: аутизм, эгоцентризм. От аутизма и эгоцентризма – к равнодушию к противоречиям, к непроницаемости для опыта, к неразличению психического и физического, к синкретичным предпонятиям.

Э. Кречмер, решив дать общую характеристику психической ненормальности, начал с нормальной психики, т. е. с конца эволюции. Он начал с пропасти Декарта, как самого очевидного, самого простого, что осознается умом нормального человека.

Э. Гуссерль в своем главном труде «Картезианские размышления» пишет, что пропасть Декарта – это «начало всякого мышления». Он имел в виду логическое мышление нормального взрослого человека, которое начинает с того, что осознает свое Я: есть Я со своими ощущениями и восприятиями и есть мир вокруг. Далее идет классификация: что представляет собой мир и что такое Я?

С этого и начинает Кречмер. Внутри «суммы всего непосредственно пережитого мы замечаем определенную принудительную тенденцию к поляризации вокруг двух точек, вокруг двух противоположных полюсов: Я и «внешний мир». Я ощущается как самое средоточие переживания, одновременно с чувствованием нераздельного единства, своеобразия и внутреннего соотношения всех составных частей» (Кречмер, 1998. С. 13).

«Все переживаемое, что мы не ощущаем как Я, мы называем внешним миром», – пишет Кречмер (там же. С. 14).

Самосознание, противополагающее себя внешнему миру, – это основа основ нормального сознания. Это кажется ясным, как божий день. Человек, который легко складывает в уме большие числа, но не осознающий себя, не способный дать отчет о своем существовании, находится «не в себе». Его выпишут из больницы не тогда, когда он обыграет в шахматы врача, а когда он начнет давать устойчивые внятные ответы на простые вопросы о себе: как зовут, сколько лет, кто мать, кто отец, женат ли, где его дом, есть ли дети, как зовут собаку, и т. д. Если он профессор, имеющий ученые труды, но называет себя сегодня Эйнштейном, завтра Президентом, послезавтра шимпанзе Леонид Борисычем, сегодня он живет в Петербурге на Комендантском, а завтра делает груминг Льву Самойлычу, – он больной, хотя и обыгрывает лечащего врача.

Но это, как ни странно, ясно далеко не всем. Академик А. Н. Леонтьев, например, нарисовал лестницу развития психики, где самосознание – на самом верху, а не в ее основании (деятельность – восприятие – мышление – сознание – самосознание). Она до сих пор фигурирует в учебниках психологии. Самосознание – высшая форма развития личности! Это чушь, продиктованная идеологической потребностью строить восходящую лестницу развития психики от трудовой деятельности обезьян до сознательного строителя коммунизма. Самосознание здесь фигурирует не как очевидность Я, сущая у каждого нормального человека, а как самосознательность примерного члена общества. Речь идет о сознательном члене общества, в отличие от несознательных: тунеядцев и пьяниц. Это не наука, это идеология. На самом деле самосознание – это самоочевидность нормальной психики, она лежит в ее основе. Это фундамент, а не конек на крыше психики нормального человека.