Дом иллюзий - Кармен Мария Мачадо

Она уезжает с родителями кататься на лыжах в Колорадо. Тебя не зовет.

Она звонит тебе из «охотничьего домика»; ты у себя, пишешь.

– Я принимаю горячую ванну, – говорит она. – Пью джин с тоником. Думаю о тебе. Собираюсь мастурбировать. Скучаю по тебе.

– И я по тебе скучаю, – говоришь ты.

– Давай дрочить вместе? – предлагает она.

Соблазнительно – пизда рефлекторно сжимается, пульсирует – но соседи по квартире сейчас на кухне, в двух шагах от твоей комнаты, а ты не умеешь тихо.

– Мне сейчас не очень удобно.

– Знаешь, – голос ее струится из трубки, словно ядовитый газ, – если я тебя не возбуждаю, так бы и сказала.

– О чем ты?

– Если ты не находишь меня привлекательной, с какой стати нам быть вместе?

Ты резко выпрямляешься – все еще сидя.

– Ты решила меня бросить?

– Я одно говорю: тяжело быть с человеком, который тобой не увлечен, и не думаю, что мне следует оставаться в таких отношениях.

– Ты меня бросаешь.

Что-то раздувается у тебя в груди, одновременно и паника, и восторг. Ты вешаешь трубку. Она сразу перезванивает, и ты сбрасываешь звонок. И еще раз, и еще. Ты начинаешь всхлипывать, в комнату входит твой сосед Джон, спрашивает, что стряслось.

– Кажется, она меня бросила, – говоришь ты.

Телефон снова тренькает. Джон осторожно вынимает его у тебя из рук.

– Давай-ка его выключим, – советует он. Ты пытаешься нажать нужную кнопку, но забыла, которую, так что снимаешь заднюю крышку и вынимаешь батарею. Экран меркнет, наступает милосердное молчание. Ты всхлипываешь снова, не веря тому, что произошло; все тело болит от такого оборота обычного разговора. Джон крепко обнимает тебя, садится рядом.

Час спустя ты вставляешь батарейку в телефон. Почти сразу же он звонит. Ты отвечаешь. Она рыдает.

– Почему ты не брала трубку? – хлюпает она.

– Ты же только что меня бросила, – говоришь ты.

– Ничего я не бросила, – она почти воет.

И тут издали ты слышишь голос ее отца, разъяренный:

– Это та чертова стерва? Выключи проклятый телефон. Я сказал!

И она орет на него, требуя, чтобы он отстал, а телефон глохнет. Джон смотрит на тебя, но ничего не говорит.

Со временем ты собьешься со счета: сколько раз она вот так рвет с тобой.

Итак, ладно, дана женщина, она живет в городе Айова, а потом переезжает в Блумингтон, штат Индиана, за 408 миль. И ее подружка, которая по уши в нее влюблена, соглашается продолжать отношения на расстоянии. Она даже на миг не усомнилась, это же пара пустяков (каламбур насчет пары в тот момент не был расслышан). Весь второй год аспирантуры она носится то в Блумингтон, то из Блумингтона. Она делает это с радостью. В дороге она успевает прослушать 75 % аудио-книги. Если она едет со скоростью 65 миль в час, а средняя длина аудиокниги составляет 10 часов, сколько месяцев пройдет, прежде чем она осознает, что половину своей аспирантуры провела, ездя в гости к подруге, чтобы там на нее орали пять дней подряд? Сколько месяцев понадобится, прежде чем она примирится с фактом, что сама себе это устроила?

У твоей мамы когда-то была мелкая дрожащая собачонка Грета, шнудель[65]. Она спасла ее – ты тогда училась в университете. Грета была серая, кругленькая, и более невротичной собаки, с приступами то скуки, то тревожности, ты не встречала. Когда умер другой семейный пес, Джибби, помесь пуделя с кокер-спаниелем – заглотил пластиковый пакет – Грета выражала свою скорбь, таская по дому целые кучи мягких игрушек, иные превосходили ее размерами. «Она все еще их таскает», – кротко отвечала мама, когда ты спрашивала ее, как поживает собака.

Однажды тебе довелось пожить с Гретой, когда мама была в отъезде, и тебя не на шутку напугала ее апатия: большую часть дня собака лежала, распростершись на диване, не трогаясь с места, вжимаясь мордой в покрывало, – но не спала, темные глаза были открыты и глядели в пустоту. С виду совершенно дохлая. Если ты пыталась ее подвинуть, она обвисала, если ты ставила ее на пол, она поджимала лапы. Ты вывела ее из дома справить нужду, она воткнулась в ближайший угол и, не сводя с тебя глаз, стала писать – так утомленно, ты за все старшие классы не чувствовала такой усталости. Если же ты выводила ее на поводке, она укладывалась на землю и не трогалась с места, приходилось нести ее домой на руках.

Однажды ты подняла ее, поднесла к выходу, распахнула дверь.

– Грета! – сказала ты. – Вперед! Ты свободна! Беги!

Она посмотрела на тебя с таким печальным, таким скорбным выражением.

Ничто ей не мешало. Дверь была открыта. Но она словно и не понимала, что видит перед собой.

В ту зиму вы идете в Бруклинский музей на выставку под названием «Игра в прятки». В городе ты против воли. Ты не хотела ехать в Нью-Йорк даже на несколько дней, но она настояла. Ты соглашаешься пойти в музей, потому что искусство всегда тебя успокаивало, напоминало, что ты состоишь не только из тела и сопутствующих ему скорбей.

Внутри музея ты уходишь вперед, далеко вперед, чтобы ее присутствие не давило на тебя, словно подушка на лицо. Ты нашла «Без названия (Портрет Росса в Л. А.)» Феликса Гонзалеса-Торреса, американского художника родом с Кубы. Сначала при виде инсталляции – горки завернутых в разноцветные фантики, сваленных в угол леденцов – ты чуть не рассмеялась. Вроде бы они совсем не к месту в музее. Но потом ты подходишь вплотную, читаешь описание и понимаешь: так художник зафиксировал вес последнего возлюбленного, когда тот начал умирать от СПИДа. Посетители могут взять по леденцу, гласит надпись, горку потом пополнят. Ее пополняют с 1991 года.