Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича - Борис Соколов

Да и не было у «четверки» непосредственной причины желать скорейшего устранения Сталина. Речь Сталина на последнем в его жизни октябрьском пленуме 1952 г. сохранилась в записи одного из его участников – секретаря Курского обкома Леонида Николаевича Ефремова. Иосиф Виссарионович там обрушился лишь на двух представителей «старой гвардии» – Молотова и Микояна: «Нельзя не коснуться неправильного поведения некоторых видных политических деятелей, если мы говорим о единстве в наших делах. Я имею в виду товарищей Молотова и Микояна.

Молотов – преданный нашему делу человек. Позови, и, не сомневаюсь, он, не колеблясь, отдаст жизнь за партию. Но нельзя пройти мимо его недостойных поступков. Товарищ Молотов, наш министр иностранных дел, находясь под «шартрезом» на дипломатическом приеме, дал согласие английскому послу издавать в нашей стране буржуазные газеты и журналы. Почему? На каком основании потребовалось давать такое согласие? Разве не ясно, что буржуазия – наш классовый враг и распространять буржуазную печать среди советских людей – это, кроме вреда, ничего не принесет. Такой неверный шаг, если его допустить, будет оказывать вредное, отрицательное влияние на умы и мировоззрение советских людей, приведет к ослаблению нашей, коммунистической идеологии и усилению идеологии буржуазной. Это первая политическая ошибка товарища Молотова.

А чего стоит предложение товарища Молотова передать Крым евреям? Это – грубая ошибка товарища Молотова. Для чего это ему потребовалось? Как это можно допустить? На каком основании товарищ Молотов высказал такое предположение? У нас есть Еврейская автономия. Разве этого недостаточно? Пусть развивается эта республика. А товарищу Молотову не следует быть адвокатом незаконных еврейских претензий на наш Советский Крым. Это – вторая политическая ошибка товарища Молотова. Товарищ Молотов неправильно ведет себя как член Политбюро. И мы категорически отклоняем его надуманные предложения.

Товарищ Молотов так сильно уважает свою супругу, что не успеем мы принять решение Политбюро по тому или иному важному вопросу, как это быстро становится известно товарищу Жемчужиной. Получается, будто какая-то невидимая нить соединяет Политбюро с супругой Молотова, Жемчужиной, и ее друзьями. А ее окружают друзья, которым нельзя доверять. Ясно, что такое поведение члена Политбюро недопустимо.

Теперь о товарище Микояне. Он, видите ли, возражает против повышения сельхозналога на крестьян. Кто он, наш Анастас Иванович? Что ему тут не ясно?

Мужик – наш должник. С крестьянами у нас крепкий союз. Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству. Поэтому нельзя согласиться с позицией товарища Микояна».

Так что если и были у кого основания желать скорой смерти «великого кормчего», так это у Молотова и Микояна. Но они в тот момент находились в опале, на «ближнюю дачу» не ездили и при всем желании повлиять на ход и исход сталинской болезни не могли.

После смерти Сталина Молотов понадобился Маленкову, Хрущеву и Берии, как человек публичный, часто мелькавший в газетах в бытность свою главой правительства и потому пользовавшийся авторитетом у масс. Берия и Маленков вообще были работники аппаратные, не слишком известные народу, да и Хрущева знали лишь в Москве и на Украине, причем далеко не всегда с лучшей стороны. Оставить же в составе правящей «четверки» Булганина означало бы дать решающий перевес Хрущеву, поскольку близость Николая Александровича и Никиты Сергеевича в тот момент была слишком хорошо известна. Поэтому Маленков и Берия предпочли ему нейтрального Молотова.

Однако для уравновешивания влияния Маленкова и Берии, ставшего главой объединенного МВД, близкий к Хрущеву Булганин был назначен министром обороны. Это назначение сыграло важнейшую роль в успехе заговора против Берии.

Хрущев в своих мемуарах утверждает, что Берия в ходе дележа портфелей у гроба Сталина добивался поста главы объединенного МВД. Серго Берия оспаривает рассказ Хрущева: «В марте 1953 года мой отец… возглавил МВД СССР… Никакого желания идти на эту должность у отца не было. К сожалению, в своих нашумевших мемуарах Никита Сергеевич Хрущев не написал, как в течение нескольких дней просидел у нас на даче, уговаривая отца после смерти Сталина: «Ты должен согласиться и принять МВД. Надо наводить там порядок!» Отец отказывался, мотивируя это тем, что чрезмерно загружен оборонными вопросами. Но Политбюро все же сумело настоять на своем. Аргументы оппонентов отца были не менее вескими: он в свое время немало сделал для восстановления законности в правоохранительных органах, а сейчас ситуация такая же и требует вмешательства компетентного человека. Отец был вынужден согласиться.

Думаю, это все делалось с дальним прицелом – списать в будущем все грехи на нового главу карательного ведомства. Надо ведь было как-то объяснять народу и довоенные репрессии, и последующие преступления Системы. А отец, как признавался впоследствии сам Хрущев, действительно оказался удобной фигурой».

К сожалению, нет никаких документов, позволяющих прояснить вопрос, действительно ли Берия сам стремился встать во главе нового объединенного МВД или согласился на это назначение только под давлением других членов руководящей «четверки». Свои резоны есть и у той, и у другой версии. С одной стороны, Берия действительно мог стремиться поставить под свой контроль столь мощный инструмент, каким являлось карательное ведомство. Пост руководителя МВД вроде бы давал ему серьезные козыри в борьбе за перераспределение власти в рамках «четверки». С другой стороны, существовали веские доводы и за то, чтобы не стремиться занять это кресло, памятуя, что почти все предшественники во главе НКВД-МГБ либо умерли не своей смертью (Ягода, Ежов), либо к тому времени сидели в тюрьме в ожидании почти неизбежной казни (Абакумов). Да и непосредственного предшественника Берии, бывшего главу МГБ Семена Денисовича Игнатьева, от репрессий спасла только развернувшаяся борьба за власть. Лаврентий Павлович был настроен если не расстрелять, то посадить Семена Денисовича за фальсификацию «дела врачей» и дела ЕАК, но не успел. К тому же само по себе МВД, как и прежде НКВД, никаких серьезных акций никогда не предпринимало. Для таких акций всегда требовалась предварительная санкция высшего политического руководства, а точнее – Сталина. Да и «смену караула» в карательном ведомстве Иосиф Виссарионович за свою жизнь проводил целых четыре раза, и никаких серьезных проблем при этом для устойчивости его власти не возникало. Правда, оказавшись во главе МВД, Берия мог надеяться, что против него самого это ведомство действовать не будет. Однако опыт прошлого говорил, что потерявшего доверие Сталина руководителей НКВД-МГБ либо сначала перемещали на другой, менее значительный пост, а потом арестовывали (Ягода, Ежов), либо даже сразу снимали и арестовывали (Абакумов). Дело в том, что у руководителей НКВД на самом деле никакого реального выбора не было. Отказаться подчиниться решению Политбюро о снятии с поста для них было равносильно объявлению мятежа. Но сил для государственного переворота у НКВД-МГБ, при всем могуществе этого ведомства, не было. Красная Армия справилась бы с войсками НКВД, а кремлевская охрана (в 1953 году входившая в состав Главного управления охраны) лишь номинально подчинялась главе карательного ведомства, а фактически контролировалась лично Сталиным. Однако и тут следует сделать важную оговорку. Такое положение с карательными органами сохранялось при Сталине, в условиях жестко отлаженной вертикали единоличной власти. После его смерти, в условиях коллективного руководства, не было одного общепризнанного вождя. Между членами «четверки» шла подковерная борьба за власть. Тут такое сильное ведомство, как МВД, могло на некоторое время получить самостоятельное значение, так как эффективного контроля сверху за его главой – членом верховной «четверки» – все-таки не было.