Сюрприз под занавес - Галина Гордиенко

Никаких хлопот! Кроме самых приятных.

Тамара хмуро посмотрела на Эльвиру: забавная девица. Надушилась так, что поневоле стараешься держаться подальше. Настоящая газовая атака!

Впрочем, остальные не жаловались. И не шарахались в сторону. Лишь Вера Антоновна брезгливо поморщилась, проходя мимо, а Софья Ильинична укоризненно покачала головой и села в противоположном углу гостиной.

Дешевых побрякушек Элечка нацепила сегодня великое множество. Наверное, чтобы успокоить нервы после вчерашнего кошмара.

«Я пережила такой стресс, тако-ой…»

Правда, в ванной едва не погибла Тамара — как и в кухне! — но это неважно. Элечка причитала гораздо громче. Эффектно закатывала глазки и цеплялась за локоть Петра, он оказался поближе.

Лепетала о смертельной опасности короткого замыкания — «Это из-за лампы, да? Из-за простой электрической лампочки в сорок ватт? Но почему? Это же просто стекло!»

Охала и ахала, выслушивая пространные и непонятные объяснения Ягудина. В детских круглых глазах постепенно таял страх: «Бедная Томочка! Бедная Верочка Антоновна! Ах, судьба, в этом слове что-то есть, правда?»

Вот и расстаралась, бедняжка, нужно же прийти в себя хотя бы сегодня к вечеру.

Тем более — день погублен, никто в город после ужина так и не выбрался, не в такую же погоду выходить? Получается — Элечка зря прихватила с собой шкатулку с украшениями, зря выпрашивала у подруги ажурную серебряную цепочку, а у бабушки — старинный кулон.

Зря? Ну уж нет!

Поэтому сейчас Элечка приоделась, как сумела. В правом ушке у нее целый ряд тонких позолоченных колечек. Одно над другим. Не менее пяти штук.

На пышную — и чрезмерно оголенную! — грудь падает каскад цепочек, а в соблазнительной ложбинке нежится большой ярко-голубой камень. Элечка только что назвала его лунным. И потребовала, чтоб все убедились — он настоящий.

Все — это Электрон и Петя Ягудин.

Как раз сейчас Эльвира гордо подносила великолепную грудь поближе к зрителям, демонстрируя лунный камень. Старинный. Еще бабушкин.

Тамара невольно фыркнула: ну и зрелище!

Петечка краснеет, почти не дышит и сводит ясные голубенькие глазки в кучку. Вот-вот в обморок упадет от неописуемой красоты Элечкиного бюста под собственным носом. И от удушающего аромата неизвестных духов.

Этот… с именем… глазеет насмешливо и даже одобрительно — подонок! Протянул руку, небрежно взял камень — Элечка торжествующе улыбнулась — и посмотрел на свет.

Тамара невольно сжала кулаки и тут же разозлилась на себя: ей-то что за дело?!

Наталья негодующе поджала губы. Она наконец вылезла из своего асфальтового пиджака и надела строгую черную водолазку — что за пристрастие к мрачным тонам?

Темные жидкие волосы Натальи сегодня не стянуты на затылке, а вольно распущены по плечам. И брошь переместилась на заколку у виска. Весьма, кстати, недурно там смотрится.

Наверняка Наталье кажется, что выглядит она прекрасно. И само собой, тоже имеет право на толику мужского внимания. И если бы не бессовестная Элечка…

Стараясь не смотреть на развратную девицу, Наталья ткнула тощим пальцем в стену напротив и нервно воскликнула:

—Что это за картина?

От неожиданности Вера Антоновна почти уронила на стол поднос с высокими хрустальными стаканами, она принесла гостям апельсиновый сок.

Элечка недовольно надулась: оба ее недавних кавалера послушно повернули головы к осеннему пейзажу. Мгновенно забыв о лунном камне. И великолепном ложе для него.

Софья Ильинична отложила в сторону Динкин акварельный рисунок, но сказать ничего не успела.

Динка запрыгала на одной ноге и весело закричала:

—Софи, можно я объясню? Ты же мне рассказывала, я запомнила, честно-честно!

Тамара невольно засмеялась: племянница сияла так, будто лично писала пейзаж на стене. Или стояла за спиной художника и давала советы.

—Конечно, детка,— мягко сказала Софья Ильинична.— Все, что хочешь.

Динка выбежала в центр комнаты, вытянула руки по швам и важно произнесла:

—Это Левитан. А звали его Исааком. Он жил давным-давно и дружил с дедушкой Софи. И еще он дружил с Чеховым, который написал Каштанку. Мне мама ее читала.

Динка обернулась к Софье Ильиничне, та улыбнулась и одобрительно кивнула. Динка обрадованно затараторила:

—Это этюд. Левитан часто писал этюды в Сав… в Саввинской слободе, так. Он их писал и некоторые дарил друзьям.

Петя с Электроном переглянулись. Бледные щеки Натальи залил горячий румянец. Вера Антоновна опустилась на стул и залпом выпила стакан ледяного сока.

Тамара с любопытством уставилась на картину и с некоторым удовлетворением подумала: «Кажется, у меня есть вкус. Мне этот пейзаж сразу же понравился».

Элечка капризно протянула:

—А кто такой этот… как его… Левитан?

Наталья демонстративно фыркнула. Вера Антоновна схватила следующий стакан и жадно припала к нему, ее явно мучила жажда. Динка удивленно воскликнула:

—Художник, кто же еще! Софи сказала — очень известный. И несчастный.

—Почему — несчастный? — с интересом спросил Электрон.

Он отошел от полотна и теперь с веселым любопытством смотрел на Динку.

—Ну…— девочка пожала плечами,— он много болел. И умер поэтому. Из-за сердца. Он… из бедной семьи. Когда учился в Москве, ему даже ночевать негде было. И нечего есть. Иногда.

Динка немного подумала.

—И еще он — еврей. Он им родился. Он не виноват. Но его даже выгоняли из Москвы. За это. Он уже был художником, а его выгнали. Глупо, правда?

—Правда, — согласился Электрон.

—Софи сказала,— оживленно добавила Динка, — что я — русская. А она — еврейка. Почему именно так — одному Богу известно, но не ей. Еще есть эти… украинцы! И немцы. И много-много всяких разных других.

Петя захлопал в ладоши и заявил:

—Прекрасная лекция, умница!

—А еще что ты знаешь? — улыбнулась Наталья.

—Про этого… как его… Ле… Левитана! — пискнула Элечка.

Динке внимание взрослых польстило. Она одернула пышную юбочку нарядного розового платья в кружевах и оборках — любимого! — и подбежала к стене. Ткнула пальцем во вторую картину и гордо сказала:

—Это тоже рисовал Левитан. По имени Исаак. Очень красивое у него имя, я еще такое не слышала. Называется — «Старая усадьба». В ней жил Чехов…

—Знаем-знаем! Который написал «Каштанку», — перебила ее Элечка.

—Правильно, — обрадовалась Динка. — Называется — Ме-ли-хо-во.

Тамара улыбнулась Динкиной внезапной эрудиции, а Петя Ягудин снова зааплодировал.