Цунами. Книга 2. Узел Милгрэма - Алексей Лукьянов

— Ты думаешь, он придёт сюда, на этот проходной двор? — злорадно спросил Егор, когда мы остались совсем одни.

— Если написал место и время, значит, придёт. Иначе просто послал бы на хутор, бабочек ловить. Зачем Его Святейшеству нас обманывать?

— Потому что любая религия — это обман.

— Не обман, а утешение!

— И что, утешился ты? Мёрзнем тут на ветру, как цуцики, не жравши.

На площадке, наконец-то, загорелись галогеновые фонари. Я подумал, что если Егор будет меня доставать, дам ему в морду, если дотянусь. Или вообще брошусь вместе с ним в пропасть. Я точно знал, что старик не обманет, не такой это человек, а Егор со своими сомнениями уже задрал.

Именно в этот момент Его Святейшество и появился на площадке, совершенно один. Не поздоровавшись, даже не кивнув нам, он подошёл к парапету и легко вскочил на него. Обернулся на нас — видим ли? — и сказал по-английски:

— За мной.

А потом сделал шаг вперёд и с шелестом исчез в пропасти.

Это было настолько неожиданным и невероятным, что я сперва даже забыл, как дышать. Мы с Егором подошли к тому месту, где только что стоял Держатель Учения. Внизу была тьма. Ни крика, ни звука ударов тела о камни. Только ветер завывал.

— Твою мать… — сказал Егор.

— Не теряй времени, — сказал я, когда способность дышать восстановилась. — Лезем.

— Ты свихнулся?

Егор не был возмущён, он был напуган. Думаю, он тоже понимал, что нам придётся прыгать. Это — путь. И его нужно пройти. Далай-лама проверял нас. Если прыгнем — значит, действительно нуждаемся в помощи, значит, действительно последний шанс хотим использовать. А если струсим — значит, нам и так неплохо.

Всё это я подумал, но, видимо, вслух. Потому что Егор обозвал меня фанатиком чокнутым.

Не думайте, что мне не было страшно. Было. И Егор смотрел на меня полными ужаса глазами. Но я сделал шаг. И Егор тоже сделал шаг. Мы влезли на парапет — и тоже прыгнули.

Сразу же перехватило дыхание, в груди стало тяжело, а в животе — пусто, рот сам собой открылся, чтобы заорать от животного ужаса.

И вдруг всё закончилось.

Чен долго не мог решиться повторить безумную эскападу близнецов.

Умом он понимал, что это не самоубийство, и что там, в пропасти, куда только что шагнули сначала старик, а потом сиамские уроды, есть что-то, что защитило их жизни. Но вот так взять и прыгнуть со скалы? Да они психи!

А Далай-лама изменился, постарел за то время, как Чен видел его в последний раз…

На память опять пришли события десятилетней давности, когда Чен, тогда ещё семнадцатилетний юноша, только что принятый в члены триады, оказался в Лхасе с целью наладить бизнес, и случайно попал в перестрелку между сепаратистами и китайской армией. Граната разорвалась в трёх шагах от него, и нашпигованного осколками умирающего Чена вынесли с поля боя тибетцы.

Очнулся он на каталке под капельницей, в абсолютной тишине. Чен не сразу понял, откуда струится мерцающий свет, заливающий окружающие ширмы то сиреневым, то розовым, то золотистым цветом. Только потом стало понятно, что светится жидкость в капельнице. Сама по себе.

Жутко болела правая рука. Скосив на неё взгляд, Чен едва сдержал крик — руки не было. Видимо, оторвало во время взрыва, или ампутировали позже. Но Чен чувствовал руку, каждую её клеточку. Он попробовал шевельнуть отсутствующими пальцами — и увидел их: полупрозрачные, и тоже едва заметно светящиеся в унисон с жидкостью. Кости, нервы, кровеносные сосуды, мышцы — будто в научно-популярной книжке о человеческой анатомии. С каждой минутой оторванная рука становилась всё реальнее, словно проявляясь из небытия. На уши неприятно давил какой-то звон.

Наконец, рука перестала светиться и стала прежней, если не считать отсутствия татуировки триады на локтевом сгибе.

Чен осторожно встал с каталки. Он был абсолютно гол, и с удивлением осматривал сам себя. Всё тело оказалось гладким, будто только что появившимся на свет. Ни ран, ни шрамов, даже следов от удаления аппендикса не осталось.

Жидкость продолжала светиться. Чен завернулся в одеяло и пошёл посмотреть, откуда она поступает.

Источником жидкости был немолодой уже, но вполне здоровый мужчина в оранжевом одеянии. Чен сначала не узнал его без очков, но через минуту понял, где видел это лицо. Тэнцзин Гьямцхо, более известный как Далай-лама Четырнадцатый, полусидел-полулежал в специальном донорском кресле, и странная фигурка на его груди тоже пульсировала сиренево-розово-золотым светом.

— Ты китаец? — спросил Чена Держатель Учения, который, оказывается, был в сознании.

Чен кивнул, холодея до самых кончиков пальцев. Теперь его подвергнут пыткам, как вражеского лазутчика. Он понял, где оказался — в легендарном Вангъяле, тибетском монастыре, в котором оживают мёртвые, прозревают слепые и выздоравливают немощные.

Но ничего страшного не произошло.

— Не бойся, тебя выведут тайными тропами. Попробуй воспринять случившееся как урок, — сказал негромко Далай-лама и прикрыл глаза.

Они у него тоже светились — синим и зелёным.

Чену дали одежду, завязали глаза и повели какими-то тайными коридорами. Он чувствовал, что его вывели на улицу.

Сейчас расстреляют, подумал Чен, но вместо этого его легонько подтолкнули — и юноша плюхнулся во что-то холодное.

Он развязал глаза и обнаружил себя в сугробе на обочине дороги. И рядом — никого.

Каким образом он оказался в горах штата Колорадо, Чен не мог понять до сих пор, но возвращаться в Китай не стал. Нашёл ближайшую китайскую диаспору в Колорадо-Спрингс, снова вступил в триаду, и постепенно стал тем, кем он стал.

Хватит воспоминаний. Нужно действовать.

На площадке стоял флагшток. Каждое утро здесь поднимали флаг Катманду. Нож-стропорез легко перерезал бечеву, и Чен рывком выдернул верёвку.

Бечева на растяжение казалась крепкой. Один конец верёвки Чен привязал к основанию флагштока, а второй скинул в пропасть. Рисковать не хотелось. Если ниже двадцати метров ничего не окажется, он полезет вверх.

Трудней всего дались первые пять метров — ветер гулял жесткий, и Чену никак не удавалось стабилизировать себя относительно стены, бечева резала руки даже сквозь перчатки, но он быстро приноровился. Далее спуск оказался более управляемым. Чен осмелел и даже умудрился упереться ногами в стену, но в это время верёвка лопнула, и он полетел спиной вниз, барахтаясь в воздухе, словно лягушка в молоке. В ушах зашумел ветер, истошный крик заметался в пропасти, отражаясь от многочисленных стен.

А потом вдруг наступила тишина, и Чен, больно ударившись затылком, проехался по каменному полу на спине. Он медленно открыл закрывшиеся во время падения глаза. Кругом царила полутьма, на каменных стенах нервно дрожали в небольших лампадках оранжевые язычки пламени.