Последний герой нашего времени - Владимир Контровский

– Я – всерьёз. Время сейчас такое – не до шуток.

– Тогда договорились. Вот мои телефоны, – синеглазый достал шариковую ручку и черкнул на треугольничке обёрточной бумаги, заменявшем здесь салфетку, два номера. – По рабочему спросишь Алексеева, а живу я один – сменные девушки не в счёт.

– А ты что, уже уходишь? Торопишься куда?

– Да нет, не тороплюсь. Посидим, расслабимся, выпьем за знакомство и …за удачу. Просто сначала дело – пока не заболтались, – а потом уже всё остальное.

– Это верно, – согласился Вадим. – Запиши и мои координаты.

Сергей записал. Они помолчали. Потом закурили – Костомаров свою привычную «беломорину», Алексеев сигарету из яркой пачки, какие в изобилии появились с недавних пор в разнокалиберных ларьках, поганками выросших вокруг всех станций метро. Взяли ещё по кружке пива и набор – в преддверии грядущего возлияния стоило позаботиться о закуске. Наконец Вадим собрался продолжить разговор – надо же узнать побольше об этом парне, свалившемся ему как снег на голову, – но тут за жёлтыми кругляшами толстого волнистого стекла, украшавшими окна заведения, мелькнула щуплая фигура Андрея.

– А вот и наш конь – золотые копыта, – приветствовал гонца Сергей. – Проворно ты обернулся.

– Два портвейна, – доложил Северцев, похлопав себя по оттопыренной на груди куртке, – напиток пролетариев и безвестных ударников умственного труда. Водка утяжеляет мыслительные процессы, а портвешок ласковый их облегчает и при этом способствует непринуждённому общению.

– Да мы вроде как уже всё домыслили, – заметил Костомаров, но Андрей, всецело поглощённый ритуалом скальпирования бутылки, не обратил на него внимания.

Налитый в кружки «ласковый» почти не отличался по цвету от пива, что тоже было немаловажно. В этом баре никто никого никогда не гонял за употребление принесённого с собой, однако неписаные правила местного питейного этикета следовало соблюдать.

– Вот и захорошело, – Северцев откинулся на спинку скамеечного сидения и закинул в рот истекающий жирком шматочек рыбки, – совсем другое дело. Знаешь, Вадим, я тут пока бегал, подумал – нет, не поеду. Я уж как-нибудь здесь попробую застолбить себе место под солнцем. Я ведь всё-таки поэт, бард, а не резчик рыбы.

– Поэт – это не профессия, – холодно изрёк Сергей.

– Ты прав, – невозмутимо парировал Андрей, – это состояние души.

– Слова это, – Алексеев поморщился. – Неужели ты по ходу не понимаешь, что надо бабки зашибать, а всё остальное – суета беспонтовая? Ты глянь вокруг – все стоят на ушах, вся страна встала дыбом, а ты… Кому она сегодня нужна, эта твоя поэзия? И вообще… – он махнул рукой.

Северцев хотел было возразить, но передумал и молча разлил на троих оставшуюся половину первой бутылки.

– Ладно, братцы-кролики под маской алкоголиков, – примиряюще сказал Вадим, – каждому своё. Будущее покажет. Ну, за неё – за удачу!

* * *

Чайка покосилась жёлтым глазом на двоих людей, повела клювом и пошла дальше, с изяществом фотомодели переступая тонкими лапками и брезгливо обходя жирные мазутные кляксы, испятнавшие прибрежные камни. Солнце над головой было ярким, но не жарким; на вяло шевелящейся воде танцевали бесчисленные светлые зайчики. Хрипло простонал гудком возвращавшийся с моря сейнер, негромко плеснула и откатилась невысокая волна. И густо пахло рыбной мукой, отработанным дизельным топливом, деревом, впитавшим в себя едкий аромат свежей рыбы, – сложным и неповторимым запахом морского порта, где отдыхают пришедшие с промысла рыболовецкие суда.

– Ну, корефан, – сказал Сергей, посматривая на неспешно бредущую вдоль кромки воды чайку, – пора восвояси? Завтра обещали дать расчёт. На доллары поменяем в Южном?

– Нет, – покачал головой Вадим, – рискованно. В Южном пасут – можно нарваться прямо в аэропорту. Положим на аккредитивы, а поменяем уже в Питере. Немного потеряем – курс меняется каждый день, – зато без осложнений. Джентльмен не должен быть скрягой.

Приятели сидели на бревне, выбеленном солёной водой и выброшенном на берег прибоем. Перед ними стояла початая бутылка коньяка, а на плоском камне была развёрнута бумага с немудрёной закусью – жареной навагой, закупленной в не блещущем изобилием магазинчике. Большинство их соплавателей, получив вожделенные деньги, уже пустились в разгул, торопливо вознаграждая себя за многомесячный тяжёлый труд в тесной железной коробке, скачущей среди волн. И ведь знали рыболовы, что результатом длительного запоя и примитивных ласк местных жриц эрзац-любви, обитающих в именуемых «фанзами» убогих строениях, будет пустой карман и вибрирующий от ударной дозы алкоголя организм, но тем не менее…

Поставившие перед собой чёткую цель и державшиеся друг за друга Вадим и Сергей не относились к числу таких бедолаг. Минувшие три года связали их накрепко, тем более что за это время было всякое, от злых кулачных стычек с местными богодулами[1]до смертного штормового танца неподалёку от оскалившихся каменными клыками Курильских островов. У них тогда заглох двигатель, и весь экипаж молился – как умел – на механика Костомарова. И Вадим сумел запустить дизель, и поэтому они сидят сейчас здесь, на теплом бережку и потягивают коньяк, а не кормят крабов на дне Охотского моря.

Было и похлеще – рейсы с контрабандной добычей в Японию и обстрел, которому подвергся их траулер, забравшийся в чужую промысловую зону. На всю жизнь запомнил Вадим посвист снарядов автоматической пушки и чёрные дыры, язвами вспыхивающие на переборках надстройки. «Вот же сволочь, – сказал тогда Костомаров, имея в виду владельца траулера, ставшего собственником судна на мутном гребне приватизации, – за свою копейку нашими шкурами рискует!» – «А это нормально, – невозмутимо отреагировал Сергей, – я бы тоже так сделал. Бизнес – занятие не для белоручек».

Они были разными людьми, однако их роднило понимание того, что в новой России фундаментом успеха являются деньги. К тому же Вадиму тоже было не занимать упорства, решительности и целеустремлённости, пусть и не столь циничной, как у Алексеева.

Сергей вообще понял наступившую свободу своеобразно – прежде всего как свободу грызть ближнего своего без лишних сомнений. Основной причиной, заставившей Алексеева составить Костомарову компанию в дальневосточном вояже, была конфликтная ситуация, сложившаяся в Питере. Волков-одиночек, сбившихся в стаи, хватало в северной столице, и Серёга не разошёлся на узкой тропке с одной такой стаей. На его счастье, родная мафия ещё не настолько взматерела, чтобы ловить противников по всем укромным уголкам земного шара, да и не представлял для неё Сергей Алексеев объекта, непременно подлежащего устранению. А за три года расстановка криминальных сил на берегах Невы изменилась, и теперь беглец мог спокойно вернуться домой.

Вадимом двигало иное: он хотел доказать себе, что он мужчина, победитель, и что он может добиться чего-то в этой жизни. Наверно, Вадим хотел доказать это не только себе, но и своей жене, отношения с которой давно уже скатились на грань развода. Вот только развода, скорее всего, не избежать – по неуловимым оттенкам голоса Ирины во время их редких разговоров по телефону Костомаров понял, что его возращения в Петербург если и ждут, то только с финансово-экономической точки зрения.