Книга таинств Деливеренс Дейн - Кэтрин Хоу

Конни несколько минут перечитывала список, собираясь с мыслями. Потом закрыла глаза и стала делать мысленный набросок комнаты, где проходила жизнь Деливеренс Дейн. Она представила себе помещение, типичное для конца семнадцатого века, с деревянными полами, большим очагом и пока пустое. Постепенно Конни добавляла туда детали из списка, как художник добавляет оттенки цветов в картину.

Деливеренс, вероятно, вдова — в документе нет упоминания о муже. Около воображаемого очага Конни нарисовала женщину неопределенного возраста, одну. Она из средних слоев общества, ей принадлежит маленький участок земли и некоторое движимое имущество, хотя и не очень ценное. Никакого столового серебра или, например, оловянной посуды у нее нет. Мебель оценена почти наравне с бельем, это значит, что мебель приличная, но недорогая. Про стулья ничего не сказано, но скорее всего они без обивки и подлокотников. Нет ни ковра, ни циновки.

И Конни поставила в комнату простой деревянный стол без скатерти, на него незатейливую посуду, над очагом забулькал чугунный котел, стулья придвинулись к столу, который, однако, накрыт только на одного или двоих. У противоположной стены, а может, в соседней комнате на кровати высятся горы перин и подушек — самых ценных вещей в доме. Шутки ради Конни подвесила под потолком пучки сухих трав и цветов. Воображаемая женщина скрестила руки на груди.

Мысленно Конни вышла на улицу и посадила вокруг дома небольшой сад с огородом: зелень и горох, корнеплоды, которые можно заготовить на зиму, одно-два фруктовых дерева. Рядом с домом навалены дрова, которые Деливеренс колет сама или выменивает у соседей. Конни дорисовала загон для свиньи — она должна быть черная с белыми пятнами и обязательно вислоухая — и небольшой хлев для коровы. Картину дополняли роющиеся в грязи куры. Конни отошла еще немного и теперь созерцала воссозданную ею жизнь Деливеренс Дейн.

Издалека Деливеренс казалась одинокой, но совсем не беспомощной. Она сама себя обеспечивала едой, продавала яйца и творог соседям, а иногда стирала им и шила. Но кое-что оставалось загадкой. Без официальных документов возраст Деливеренс определить было невозможно. В завещании указан единственный ребенок — дочь по имени Мерси. Деливеренс, вероятно, молодая вдова, подумала Конни, и до судебных процессов у нее не было времени завести второго ребенка или еще раз выйти замуж. Но в таком случае имущество скорее перешло бы ее отцу или другому родственнику мужского пола, чем ребенку. Раз Мерси наследовала своей матери, значит, она уже достигла совершеннолетия, но еще не была замужем. В таком случае на момент написания завещания дом Деливеренс непривычно пуст: ни маленьких детей, ни слуг, ни пожилых родственников. Конни нахмурилась. Странно представлять себе двух взрослых женщин — мать и дочь, — живущих одних.

Непонятно и с бутылками. Они стояли в списке отдельным пунктом, хотя могли бы войти в «многочисленную домашнюю утварь». Это наводило на мысль, что их было очень много, или же их стоило упомянуть по какой-то другой причине. Конни попыталась найти место разнокалиберным бутылкам в воображаемом жилище Деливеренс, но пристроить их было некуда. Мысленно Конни поставила одни на стол, остальные на буфет. Зачем Деливеренс столько бутылок? Конни подперла голову руками. Женщина из ее фантазии улыбнулась ей.

— Мисс-с? — прошелестел голос над ухом.

— Да?

Конни в раздражении обернулась. Сухопарая сотрудница архива стояла над ней, сложив руки, и тщетно старалась казаться внушительнее и больше, чем была на самом деле.

— Мы закрываемся через полчаса.

Она кивнула на большие, как в школе, часы над каталогом.

— Спасибо. Я долго не задержусь.

Конни подождала, пока женщина скроется за дверью, и снова уставилась в листок бумаги.

Что-то еще ее беспокоило в этом списке. Она закусила губу, обдумывая, что бы это могло быть. Сумма налогов оптимальна — имущество оценено правильно. Домашние животные самые обычные. Книги? Но в большинстве пуританских семей были книги — не романы, конечно, а напечатанные проповеди, брошюры для духовного подъема и, разумеется, Библия.

— Библия, книга записей, — вслух прочла Конни.

Книга записей?

Конни внимательно вгляделась в листок, лежащий перед ней, как будто, рассмотрев вблизи чернильные линии, она смогла бы разобрать смысл написанных слов. Книга записей? Записей чего? Приходов и расходов? Бухгалтерская книга? У Деливеренс было свое дело? Широко раскрытыми глазами Конни смотрела в одну точку, погруженная в размышления. Женщина-фантазия, все еще стоявшая посреди комнаты, нетерпеливо уперла руки в бока. Конни бормотала себе под нос два слова, чувствуя себя не в силах понять смысл, заложенный в них три века тому назад. Мелькнула мысль, но Конни не могла за нее ухватиться и облечь ее в слова. Наконец через мгновение идея, четкая и ясная, возникла в сознании. Конни вскинула голову как раз в тот момент, когда архивариус сердито вырубила свет.

Дерево сегодня сильно удобное, — подумала девочка, устраиваясь поуютнее между двумя толстыми узловатыми ветвями: на одной она сидела, а на другую оперлась спиной. Она поболтала ступнями в воздухе, наслаждаясь ощущением пустоты под ногами. На дереве было прохладнее, летний ветер играл локонами на лбу, забирался в рукава и под чепец. Она хихикнула было, но тут же смолкла.

Сверху земля казалась далекой, зеленый шалаш из листвы и веток надежно укрывал от посторонних глаз и давал восхитительную возможность подсматривать за соседями, которые ничего не подозревали. В саду на дальнем конце улицы она разглядела согнувшуюся над грядкой тетушку Джеймс в соломенной шляпе, а еще дальше, на повороте дороги — ее мужа, достопочтенного Джеймса, верхом на муле направляющегося к пристани. Тетушка Джеймс выпрямилась и схватилась руками за поясницу. Девочка улыбнулась.

В ближнем дворе слышались свист и глухие удары — отец рубил дрова. Вжих, хрясь, бум! А потом стук поленьев, которые он кидал за спину в кучу. Вжих, хрясь, бум! Девочка знала, что за листвой она незаметна, но все равно старалась сидеть тихо, чтобы ее не нашли. На неделе священник что-то говорил в проповеди про ленивых детей, и горожане стали строже к своим отпрыскам. Девочка прислонилась затылком к стволу и сморщила нос.

Живот заурчал, и она прижала к нему руки, пытаясь утихомирить. Посмотрела на ветки вокруг себя и, накручивая на палец прядь волос, задумалась о еде. Цветы на дереве опали неделю назад, яблоки только-только завязались. Она подтянула к себе и зажала в ладонях веточку с кистью маленьких яблок. Мамины подруги хвалили ее, говорили, что у нее «свой» подход к растениям, и сейчас она покраснела, вспомнив их слова. Девочка пристально смотрела на яблочки, которые еще не пошли в рост. Гордыня — грех, — пожурила она себя. Но в животе снова булькнуло, и она опять сосредоточила взгляд на веточке, чувствуя, как ее желание струится через руки и вливается в дерево. На ее глазах самая большая завязь задрожала и начала надуваться, как пузырь, растягивая кожицу, и из светло-зеленой превратилась в коричневато-красную. Набухая и потрескивая, яблоко стало расти и выросло с кулак девочки, потом с два кулака, а потом вдруг предательски сорвалось с ветки и шлепнулось на землю, брызнув во все стороны сочной мякотью.