Кавказская война Российской Империи - Ростислав Андреевич Фадеев

расположился на горах, у аула Ахкент. Когда войска разбивали палатки, цатаныхцы прискакали в лагерь просить помощи против угрожавшей им партии мюридов. Партия оказалась депутацией всех аварских селений, присланной к барону Врангелю. Аварцы говорили: «Мы уже шестнадцать лет грызем железо Шамиля, дожидаясь, чтоб вы протянули нам руку. Теперь пришел конец его царству».

Покуда барон Врангель наступал со стороны Андийского-Койсу, собранные в Темир-Хан-Шуре войска, соединившись с турчидагским отрядом, взошли под начальством генерала Манюкина на хребет, ограждающий Койсубулинское общество с восточной стороны, и разрушили горское укрепление Бурундлук-Кале. С 22-го числа койсубулинцы перестали сопротивляться; пограничная крепость Улли-Кале открыла нам ворота. Генерал Манюкин занял гарнизонами эту крепость и многие пункты на пути и приступил к устройству переправы через Аварское-Койсу, чтобы открыть барону Врангелю прямое сообщение с Темир-Хан-Шурою.

В несколько дней Авария и Койсубу были приведены в подданство русскому престолу. Вместе с этим дружелюбным населением покорилось самое враждебное, гумбетовское, неуклонно стоявшее за мюридизм со дня его появления на Кавказе. В Койсубу и Гумбете было восстановлено народное управление, подавленное мюридизмом. Власть над Аварией, по предварительному разрешению государя императора, вручена Ибрагим-хану Мехтулинскому, ближайшему родственнику угасшего аварского дома. Покорившиеся жители сейчас же выставили ополчение против мюридов. Но, кроме того, с завоеванием северо-западной части гор дагестанский отряд мог располагать местными перевозочными средствами, которые жители охотно предлагали и тем чрезвычайно облегчили главное затруднение горной войны – продовольствие войск. Жительские транспорты могли передвигать склады провианта всюду, где была в них надобность, не требуя никакого прикрытия. С этим пособием, быстро и искусно организованным, дагестанский отряд получил подвижность, о какой прежде нельзя было и думать; непроходимая местность гор раскрылась для него.

С занятием Койсубу и Аварии оборонительная линия горцев падала сама собою; дагестанский отряд мог в два перехода зайти ей в тыл. 18 июля Шамиль прискакал с килитлинской горы к Согритло, чтоб удостовериться в переходе русских через Койсу, и видел своими глазами наши батальоны на правом берегу. С этой минуты предводителю мюридизма оставалось одно из двух: или запереться в завалах килитлинской горы, откуда ему уже не было выхода, но где его нелегко было взять; или сейчас же очистить берега Койсу и отступить со всем скопищем в Карату (ставшую столицей гор после падения Веденя), пока в окружавшей его толпе не начался еще разброд. Под глазами имама горцы не положили бы оружия, и Шамиль мог продлить еще несколько времени свое владычество над народом. Но тот и другой шаг доказывали бессилие мюридизма перед русским оружием. Шамиль колебался несколько дней и потерял все разом. Весть об изъявлении покорности аварцами и койсубулинцами мгновенно разнеслась по горам и вызвала наружу чувства, давно накипевшие на сердце народа; каждый стал думать о своей личной безопасности, отказываясь приносить жертвы очевидно проигранному делу. Установленные мюридизмом власти лишились всякого значения в глазах толпы. Народная партия, тридцать лет безмолвствовавшая перед духовным деспотизмом, вдруг выступила вперед и взяла верх. Политическое могущество мюридизма рухнуло в три дня.

С этой минуты русские лагеря наполнились бывшими предводителями горцев и народными депутациями. Значительные люди наперерыв друг перед другом торопились заявить преданность новой власти, в надежде сохранить приобретенное положение; общества спешили принести покорность, чтоб избавиться от погрома и опеки бывших начальников, полетевших к ставке победителя. Все, имевшее какое-нибудь положение, устремилось куда было ближе, – к главнокомандующему, барону Врангелю или князю Меликову. Не много достоинства и характера выказали в этом переломе люди, тридцать лет удивлявшие Россию своею непреклонною твердостью; но к таким явлениям при общественных переворотах истории уже не привыкать, ни в Европе, ни в Азии.

Когда Шамиль, после нескольких дней колебания, решился наконец отступить в Карату, собранные им толпы не признавали уже ничьей власти. Люди, принадлежавшие к покорившимся обществам, первые бросили вверенные им посты и воротились домой; их пример увлек прочих. Только что Шамиль съехал с килитлинской горы, вверив оборону крепости одному из наибов, занимавший ее гарнизон разграбил склады провианта и разбежался. Из нескольких тысяч горцев, занимавших берег Койсу, только несколько десятков человек последовали за Шамилем. Каратинцы, несмотря на свою крепкую местность, отказались защищаться. Все средства сопротивления разом иссякли для Шамиля. Видя свое дело окончательно проигранным в северном Дагестане, он решился броситься на юго-восток, в тот пояс крепостей и воинственного населения, о который до сих пор разбивались все усилия русских. Дальновидный имам давно уже приготовил себе в этом крае убежище, на неприступной горе Гуниб. Явившись в пору в Андалале, Шамиль мог надеяться удержать в повиновении многочисленное и фанатическое население этой страны и если не поправить, то по крайней мере затянуть дела на неопределенное время. Андалал огражден природою со всех сторон: с юга – снежными горами, с востока и севера – бездонными пропастями, в которых текут три Койсу. Население этой части гор сгруппировано в огромных каменных аулах, которые могут, каждый, выдержать правильную осаду. Утвердившись в средине Андалала на гунибской горе, действительно неприступной при достаточных средствах обороны, Шамиль мог поддерживать решительность окрестного населения, привлечь в Андалал толпы фанатиков и преданных ему людей изо всех гор и противопоставить нам сопротивление, которого никакими силами нельзя было сломить сразу. Остаткам мюридизма надобно было только удержать оружие в руках до наступления зимы. Наши войска не могли продолжать похода по горам, засыпанным снегами, за невозможностью продовольствовать лошадей, и Шамиль остался бы с глазу на глаз с населением, двадцать пять лет дрожавшим перед его именем. В Андалале должен был решиться исход войны.

Покорение Аварии отозвалось в этом крае, как и в других. Враждебная Шамилю партия сейчас же выступила вперед; но во главе ее стал не приверженец старины, а один из основателей мюридизма, целый год боровшийся с Шамилем за верховную власть, известный Кибит-Магома. Лишенный официального значения, но чрезвычайно влиятельный в горах, этот человек увлек за собой население Тибитля, одного из главных андалальских аулов, и послал депутацию к генералу Врангелю. Поборники мюридизма были, однако ж, еще сильны в Андалале, и прочие аулы молчали. Исход дела зависел от того, какая партия возьмет там верх. Получив депутацию Кибит-Магомы, барон Врангель немедленно двинул к пределам Андалала князя Тарханова, стоявшего на восточном рубеже Дагестана; но в турчидагском отряде, после занятия стольких пунктов, оставалось очень немного людей. Князь Тарханов, известный своею решительностью, двинулся прямо к Чоху, одной из главных твердынь Шамиля, взбунтовал население аула, заставил мюридов бежать из крепости и ввел в нее русский гарнизон, но Чох поглотил его последние силы; дальше ему не с чем было идти. Другие