Перед грозой - Александр Сергеевич Харламов

15

Потрепанный военными действиями «опелек»-полуторка домчал их до города где-то за полчаса. Все это время они провели в полном молчании. Все озадаченно и напряженно думали о том, что их ждет впереди. Какую пакость на этот раз придумал хитроумный комендант города?

Дед Федька с разговорами в душу никому не лез. Тем более самому было о чем подумать. Аккуратно примостился в углу кузова, наблюдая за тем, как пыль клубится в след их автомобиля. Митюша рядом пытался что-то рассказывать, радостно тыкать пальцами в пролетающие мимо пейзажи, но потом, не заметив со стороны Федора особой инициативы и контакта, замолчал, уткнувшись в одну точку.

Что хотел сказать Полухин, отдавая пуговицу? Насколько сильно он информирован и для чего ему это все? Подерягин терялся в догадках, чувствуя, что отныне ходит по краю лезвия ножа, о которое точно порежется, если соскользнет вниз.

Очнулся он от своих мыслей только тогда, когда за бортом уже проплывали городские пейзажи. Проскочили вокзал, заполненный итальянцами, крикливыми и шумливыми в своей энергичности, словно табор цыган прибыл на станцию. Свернули в центр по бывшей коммунистической улице. Поднялись по старому деревянному мосту, тщательно охраняемому специально выделенным постом тайной полиции. Через пару кварталов съехали направо, где на площади, выстеленной брусчаткой, уже толпился народ.

Хлопнула дверь «Опеля» и из него выскочил Василь Подерягин, не забывший про свою винтовку, которая последнее время стала его не разлучной подругой. Еще бы…Мстительно подумал Подерягин. Если бы я был виновен в стольких смертях односельчан, то тоже ходил бы и по нужде с оружием.

– Выходим! Не разбегаемся…– коротко приказал он, отправившись к старшему офицеру в черной эсесовской форме, стоявшему в оцеплении. Они о чем-то поговорили. Офицер указал Василю место.

– Пройдемте!– позвал он деревенских, уже спустившихся вниз и сгрудившихся возле машины.– В связи с последними событиями комендант выделил нам места в портере. Им пришлось немного потолкаться. Прежде чем они добрались до самого помоста. И только тут Федор наконец рассмотрел то, ради чего их всех здесь и собрали. Это была несомненно акция устрашения! На деревянном, наспех сложенном помосте, была построена высокая виселица с настоящей табуреткой, веревкой и всеми положенными атрибутами. Помост пока был пуст, за исключением крепкого мужчины средних лет в форме тайно полиции, который суетливо делал последние приготовления. Видно, на него была возложена участь палача. Конечно же Эрлих Бааде вряд ли стал бы марать собственные чистые ручки о советских проходимцев.

Подерягин огляделся по сторонам. Его вплотную окружали люди разных возрастов и национальностей. Одни о чем-то шептались встревожено, другие стояли молча, но всех их объединяло одно, насквозь противное деду Федору, чувство жадного любопытства, которое легко можно было прочесть по их глазам, которые боязливо шарили по помосту в поисках жертвы. Каждый из них был уверен, что если они приглашены на это мероприятие в качестве гостя, то точно не примерят плотную удавку, висящую на перекладине, а значит можно и полюбоваться смертью другого и оттого еще более ярче оценить собственную жизнь.

– Прошу внимания!– на помост вскарабкался Бааде с прострелянной рукой. Его поддерживал и помогал молодой парень в полевой серой немецкой форме. Наверное, адъютант…Решил дядя Федора, чувствуя, как в толпе нарастает напряжение, повисшее в воздухе тяжелым удушливым облаком. Тишина наступила такая, что было слышно, как звякают металлические части немецких автоматов об их железные пуговицы при легком движении.

– Спасибо!– поблагодарил комендант, расхаживая возле приготовленной виселицы. – Все в курсе, что случилось в течении прошедших суток в нашем Городе и районе?– ответом ему была напряженная тишина.– Знаете…Но для тех кто не знает, тому расскажу. Для начала утром один молодчик отчего-то решил меня застрелить прямо возле дверей комендатуры. Слава Господу нашему, что в самый ответственный момент у него кончились патроны, и результатом его стрельбы так и осталось лишь мое прострелянное плечо! Несмотря на все уговоры моих помощников…– он кивнул в сторону круглолицего мужчины, топчущегося у помоста.– Я решил стерпеть и не проводить карательных операций. Но знаете, какое дело…– Бааде на секунду сделал вид, что задумался, а потом с улыбкой продолжил,– оказалось, что в этом городе моя жалость и мое снисхождение никому не нужно! В эту ночь был подорван путь, по которому следовал эшелон с нашими доблестными итальянскими союзниками. Опять по счастливой случайности никто не пострадал. И тут меня прорвало…– покачал головой Эрлих.– Я обращаюсь сейчас к вам, товарищи партизаны, я больше, чем уверен, что те, кто участвовал в этих акциях сейчас находятся здесь, либо тут на площади те, кто с ними сотрудничает. Я был готов вам простить личное покушение на меня, свою раненую руку, но подрыв эшелона я простить не могу, как комендант, как офицер Германского Рейха, которому фюрер доверил слепить из ваших скотских натур что-то похожее на человеческое…А потому мы вас будем учить! – он весело рассмеялся. – Нет ничего лучше, чем наглядный пример. А я просто уверен, что кто-то из вас наблюдает за этим все действом. Итак…Товарищи партизаны города спешу сообщить вам, что за каждую акцию вы будете расплачиваться согласно введенных мною сегодня тарифов. За раненого немецкого солдата и офицера – одна смерть невинного мирного жителя. За что-то более серьезное – десять жизней. Если честно, то я бы на вашем месте сто раз подумал, прежде чем устраивать какие-то провокации. Но я справедлив…О, Боги, пусть меня погубит моя доброта, но я считаю справедливым не начинать сразу с радикальных мер! Тем более если вы не знали о моих правилах! За эшелон, конечно, лучше бы десяток повесить стариков, женщин , детей…Но я обойдусь одной!– он театрально хлопнул в ладоши. И дед Федор, которого уже тошнило от омерзения, рассмотрел, как на помост вталкивают худенькую женщину средних лет. Ее платье было кое-где порвано, лицо избито, волосы растрепаны, но она была вполне узнаваема. Стоящая рядом полная женщина в белом платке, изумленно воскликнула:

– Да это ж, Танюша Сатина – учительница школьная!

– Она моего Ваську до пятого класса довела!

– А мой не доучился… Война ведь!

– Да она и дома преподавала!– подхватил кто-то из толпы. Народ на площади загудел, как растревоженный улей.

– Видите!– улыбнулся Бааде, подойдя к учительнице на помосте.– Вы сразу оценили мои правила игры…

Его крепкие пальцы в черных кожаных перчатках ухватили подбородок Сатиной свободной рукой и покрутили из стороны в сторону, словно рассматривая ушибы и ссадины, полученные при аресте. С большим сожалением на лице комендант отвернулся от нее, возвратившись к публике, затихшей в ожидании финала,